Джон Кеннеди - Хью Броган

Дием не мог позволить своей армии серьезно бороться с вьетконговцами, опасаясь, что большое число жертв лишит поддержки общества и множество побед может побудить генералов, почувствовавших вкус успеха, свергнуть его. Он отказывался тщательно пересмотреть структуру своего командования из страха потерять контроль, по той же причине он не хотел слышать о попытках расширить свое политическое влияние. Когда к нему приходили визитеры, особенно американские, с ненужными новостями или советом, он уводил разговор в сторону с помощью простой уловки непрекращающейся беседы (по меньшей мере по одному случаю, который мог разбираться до шести часа). Его окружение убедилось, что с ним не стоит говорить ни о чем кроме того, что ему хочется слышать, так как вполне может быть, что он не поймет, как на самом деле плохо идут дела: какую территорию уже завоевали коммунисты, насколько неэффективно и непопулярно правительство и нелояльно настроены офицеры[321]. Единственный человек, которому он втайне доверял, был его брат Нго Дин Нху, чьей основной работой являлось руководство секретной полицией. Наблюдатели не могли понять, был ли Нху сумасшедшим или просто имел плохой характер; они были уверены, что он принимает опий, впадая в параноическое буйство или фантазию мании величия. Как бы то ни было на самом деле, он имел губительное влияние на Диема. В довершение всего у него была прекрасная, но жестокая жена, «леди-дракон» (как окрестили ее американские журналисты), чью ужасающую откровенность можно было использовать, чтобы охладить американское общественное мнение. В мае 1963 года правительство Южного Вьетнама состояло в основном из приближенных Диема и головорезов Нху. Генералы решили, что война не может быть выиграна, если не свергнуть Диема, или, возможно, потому, что им не нравилось быть отстраненными от власти и выгод, и начали планировать государственный переворот, для чего, как они полагали, им была необходима американская поддержка или, по меньшей мере, нейтралитет. Ничто не грозило, по крайней мере, в ближайшее время, кроме взрыва ненависти и насилия между правительством и буддистской церковью. Солдатам было приказано стрелять в толпу, отмечавшую 8 мая День рождения Будды Гаутамы; девять человек было убито и еще больше ранено. Дием отказался принять на себя ответственность или даже осознать происшедшее: он сказал, что к панике привел взрыв вьетконговской гранаты. Но факты не могли быть скрыты, и вскоре стали известны всем. Руководимые монахами, буддисты начали проводить демонстрации в каждом южном городе и встретили гораздо более определенное сопротивление со стороны правительственных войск. 11 июня, протестуя против религиозного преследования, на перекрестке в Сайгоне сжег себя монах Тхик Куанг Дук. Показанные на первых страницах американских газет и американским телевидением, эти инциденты вызывали чувство отвращения к Соединенным Штатам, усиливаемое мадам Нху, которая сказала, что захлопала в ладоши, когда услышала новости о первом случае самоубийства, и отдала целый ящик спичек для следующего «барбекю». Напрасно представители США в Сайгоне прибегали к поощрениям и наказаниям, чтобы побудить Диема примириться с буддистами. Сходным образом посол в отставке Фриц Нолтинг олицетворял собой политику «утонуть или плыть вместе с Диемом» и получил гарантии от Диема лично, но как только через несколько дней Нолтинг покинул Сайгон, Дием отдал приказ штурмовать все пагоды свои особым войскам (обученным в США). В результате — еще убитые и раненые; монахи заключены в тюрьму, а когда студенты университета, а вслед за ними учащиеся старших классов вышли на демонстрацию, было произведено множество арестов. В августе сжег себя еще один монах.

Администрация Кеннеди поняла, что находится в сложной ситуации, как и с Бей-оф-Пигз, но в большей степени. Ее излюбленная политика еще раз продемонстрировала миру свой полный провал. Президент вновь потерял контроль над событиями. Администрация снова была расколота, но на сей раз более глубоко и непоправимо. И во время, оставленное ему, Кеннеди не мог восстановить этот контроль. Но надо быть к нему справедливым — у него было достаточно много других важных дел, назвать хотя бы два из них: Договор о запрещении ядерных испытаний и революция за гражданские права. Его инстинкты, опыт, знание истории начали подталкивать его к разрыву отношений с Диемом задолго до буддистского конфликта. Его нельзя винить за осторожность поведения: не зная, что будет убит, он считал, что у него есть время, и ситуация была политически и в буквальном смысле взрывчатой[322]. Если его целью теперь становилось политическое, а не военное решение вьетнамского вопроса (что было вероятно), то мы можем смело утверждать, что он достиг прогресса. Его посетил Роберт Макнамара, у которого были те же сомнения, и вместе они наметили начало вывода войск США: в Южном Вьетнаме находилось более шестнадцати тысяч человек, и семьдесят было убито. Кеннеди и Макнамара для начала решили тысячу из них возвратить домой, и Макнамара хотел, чтобы президент выступил с этим приказом к Рождеству[323]. Возможно, останься Кеннеди в живых, он бы успешно завершил это дело и в 1964 году мог повторить, как и тремя годами раньше сказал Авереллу Гарриману о Лаосе: «Военное решение невозможно. Я хочу уладить это политически»[324]. И он смог бы преодолеть множество трудностей.

Впечатление, оставленное тем, как его администрация решала вьетнамский вопрос с мая по ноябрь 1963 года, представлялось очень запутанным. Не было и следа выдвижения острых аргументов и последовательной командной работы, как во время ракетного кризиса. И это неудивительно. Углублявшийся буддистский кризис показал, что правительство Диема, относительно которого две администрации США надеялись, что оно создаст справедливое и антикоммунистическое государство в Южном Вьетнаме, оказалось успешным только в объединении всего населения против себя. Его следующие одна за другой ошибки сильно помогли появлению мощного и эффективного коммунистического движения; и не было заметно другой убедительной альтернативы режиму. Если бы не американское военное участие, было реальным создание коммунистического государства в Южном Вьетнаме. Это открытие было достаточно неприятно (чего уже не отрицал даже Пентагон), но далее возникли другие трудности. Послушная приказам Максвелла Тейлора американская миссия в Сайгоне была с 1961 года настроена довольно решительно. Это означало, что она закрывала глаза на мрачные, но точные отчеты своих людей в районе боевых действий (из которых больше всего памятен Джон Пол Ваан)[325], и вместо этого прислушивалась к неизменно благополучным отчетам командиров Южного Вьетнама. В них говорилось, памятуя о том, что хотели бы услышать американцы старого поколения, что деревни взяты, вьетконговцы убиты, сражения выиграны, и так — сколько угодно, и в свою очередь генерал Харкинс, глава военной миссии, сказал Макнамаре, что война будет выиграна за один год. Летом 1963 года Кеннеди понял, что ему не следует верить ни одному отчету, который он получал от военных. Война уже начала разъедать армию США. Судьба уберегла его от открытия в дальнейшем, что, несмотря на модные разговоры о мерах, какие следует предпринять против бунтарей, никто из его генералов, даже Максвелл Тейлор, в действительности не знал, как бороться с вьетконговцами. Они надеялись на отдельные сражения и соответственно старались тренировать южных вьетнамцев; на остальных они планировали обрушить огонь и бомбы, чтобы противопоставить все эти действия партизанам. Они грезили о ядерном оружии и начали осторожно работать, чтобы распределить американские наземные войска по всему театру военных действии. Пугающий провал армии и военно-воздушных сил США был уже предопределен задолго до смерти Кеннеди, хотя никто об этом не подозревал.