Афганистан. Подлинная история страны-легенды - Мария Вячеславовна Кича

яркую и бурную политическую жизнь, которая в конечном счете и похоронила афганскую монархию.

Весной 1963 г. Юсуф сформировал комитет для разработки новой конституции. В консультативный совет при комитете вошли феминистки Кубра Нурзай, Масума Эсмати-Вардак и Шафика Зия (позже она стала министром без портфеля, то есть участвовала в заседаниях правительства и принятии государственных решений, но не руководила конкретным ведомством). В сентябре 1964 г. проект Основного закона был вынесен на рассмотрение лойя-джирги (процесс подробно освещало «Радио Кабул»). Среди 452 делегатов насчитывалось четыре женщины, но их присутствие объяснялось либеральной политической модой. Прочие делегаты представляли «настоящий Афганистан» во всем его этническом, конфессиональном и социальном многообразии – большинство из них не умело читать и писать. Тем не менее двухнедельная дискуссия стала образцом серьезных и разумных дебатов. Неграмотные участники оказались красноречивыми ораторами, поднаторевшими в публичных выступлениях на своих местных советах и племенных джиргах.

Лойя-джирга разрешила множество спорных вопросов. Например, отныне слово «афганец» официально использовалось для обозначения всех королевских подданных, а не только пуштунов. Муллы требовали установить шариат – но разработчики конституции предусмотрительно указали, что шариат является законом по умолчанию, и иные правовые нормы не будут ему противоречить. Благодаря такой уловке удалось закрепить светские положения (в том числе о светской и независимой судебной системе). К тому же делегаты начали громко жаловаться на корыстолюбие и невежество провинциальных казиев (шариатских судей) – и возражения мулл утонули в возмущенном гуле общего собрания. Кроме того, лойя-джирга добавила в конституцию запрет на открытую политическую деятельность членов клана Мусахибан (камень в огород Дауда, возвращения которого все боялись) и запрет на принудительное переселение афганцев (народная память об эпохе Абдур-Рахмана была еще жива).

Основной закон гарантировал равные права всем – мужчинам, женщинам и даже немусульманам. Конституция провозгласила двухпалатный парламент – шуру (араб.

 – совет, консультация)[126], который ограничивал власть падишаха. Полномочия депутатов сводились к тому, чтобы одобрять либо отклонять министерские законопроекты и кандидатуры министров, предложенных королем. Но посланники народа решали хоть что-то – и афганцев это шокировало.

Конечно, в 1964 г. в Афганистане не наступила эпоха парламентарной монархии, и Захир-шах не превратился из реального правителя в церемониальную фигуру. Конституционные положения в целом носили декларативный характер, и государство не могло обеспечить их реализацию. Подавляющее большинство афганцев проигнорировало выборы – крестьяне и пастухи не понимали, зачем это нужно. Но даже их поразила статья 24 Основного закона – в ней говорилось, что члены королевской семьи не могут занимать посты премьер-министра, министров, членов парламента, членов Верховного суда, а также участвовать в политических партиях. Эта норма, в отличие от прочих, соблюдалась неукоснительно.

Когда вообще в истории случалось нечто подобное? Североамериканские колонии восемь лет воевали с метрополией за независимость – и британский король Георг III, пребывавший за океаном, не хотел выпускать колонистов из своих когтей. Франция из абсолютной монархии стала республикой – но для этого понадобилась кровавая революция с периодами диктатуры и массового террора. В Афганистане же изменения произошли в мгновение ока – по инициативе правящего клана. Кабул замер в ожидании трагедии – например дворцового переворота в пользу Дауда – но напрасно. Дауд вел тихую жизнь пенсионера, ничего не предпринимал и не делал никаких публичных заявлений.

Между тем в Афганистане дела шли своим чередом. Новый кабинет министров приступил к работе. Либеральные интеллектуалы опять начали издавать газеты, и никто их не закрыл. Импортные товары хлынули в страну через пакистанскую границу – и базары были завалены диковинками со всего мира: французскими духами, швейцарскими часами, немецкими фотоаппаратами, английскими велосипедами. Помимо привычных для афганцев чая, риса, специй и прочих региональных продуктов, полки кабульских магазинов ломились от заморских деликатесов: шоколада из Бельгии, макарон из Италии, солонины из Родезии, консервированных сардин из Норвегии… С дипломатической точки зрения «бархатная революция» 1963 г. вернула Афганистан в центр противостояния между коммунистами и капиталистами – и теперь страна снова была готова флиртовать с обоими блоками и принимать от них подарки.

Подарки не заставили себя ждать. Немцы построили кампус Кабульского университета. В столице множились высотные здания – банк, международные отели, пара универмагов. Участники «холодной войны» преподнесли афганским городам парки современных автобусов. Но, конечно, больше всего внимания, денег и различных благ доставалось Кабулу. На северо-востоке столицы вырос Макруян[127] – район советских пятиэтажных панельных домов, которые виделись афганцам невероятно комфортабельными. Его название произошло от слова «микрорайон». Макруян был задуман как своеобразная «витрина социализма» – и, вопреки наименованию, являлся достаточно большим районом с центральной площадью, парком, скверами, клубами, магазинами, детскими площадками и Домом культуры. Эта часть Кабула до сих пор выглядит как любой город на просторах СНГ – за тем исключением, что местные жители переделали клубы и ДК в мечети, и сегодня над «хрущевками» возвышаются минареты.

Кабул преображался на глазах. В город больше не заходили ослы и верблюжьи караваны – их сменили грузовики и легковые автомобили. Гигантские гидроэлектростанции производили электричество для главного города Афганистана, озаряя его дворцы бракосочетания, концертные залы, кинотеатры, художественные галереи и рестораны в западном стиле, выросшие на центральных улицах. Повсеместно открывались книжные и музыкальные магазины, кофейни и кондитерские, чайханы и шашлычные. По выходным представители технократии – нового среднего класса – отправлялись в увеселительные заведения, а в погожие дни они ездили в курортный городок Пагман или на Каргское водохранилище, где купались, катались на лодках и отдыхали в кафе с живописным видом.

Празднование Дня независимости в конце лета давно являлось самым массовым публичным мероприятием в стране, но теперь оно стало еще великолепнее. Правительство украшало и иллюминировало кварталы вокруг базарной площади, где проходили основные торжества. На фестивале устраивали игру в бузкаши (перс.

 – перетягивание козла) – древний среднеазиатский вид спорта, напоминающий поло на лошадях. Это суровое состязание, где вместо мяча используют обезглавленную козлиную тушу. Цель каждого всадника – завладеть ей и доскакать до финиша. В старину матчи были очень травмоопасными и наездники действовали по принципу «один против всех», но в просвещенном Афганистане игроков разбили на команды и ввели ряд ограничений[128]. Конники по-прежнему налетали друг на друга и пытались схватить козлиную тушу под улюлюканье толпы – но уже в соответствии с определенными правилами.

Впрочем, были и другие, более спокойные развлечения. Над Шорским базаром запускали многочасовые фейерверки – и афганцы завороженно смотрели в ночное небо, где распускались огненные цветы. В чайных садах играли музыканты, и люди бесплатно слушали известных певцов – например, поп-звезду Ахмада Захира (1946–1979). Его окрестили «восточным