Афганистан. Подлинная история страны-легенды - Мария Вячеславовна Кича

которой столкнулась семья Мусахибан, заключалась в освобождении афганских женщин, наделении их общечеловеческими правами и возможностью участвовать в публичной жизни наравне с мужчинами. Это была та скала, о которую разбился Аманулла, – и вопрос, по которому Надир-шах сделал самые значительные уступки. Дауд же решил избежать прямого конфликта и всячески изощрялся. Он осторожно зондировал почву. В 1957 г. «Радио Кабул» начало транслировать песни в исполнении женщин, а дикторши иногда зачитывали новости. Правительство ничего официально не одобряло и не комментировало. Муллы не протестовали – судя по всему, они считали, что женщин можно слушать, ведь их все равно не видно. Позже в том же году Дауд отправил афганскую делегации на Всеазиатскую конференцию женщин на Цейлоне. Через два года 40 девушкам, носившим чадори, разрешили работать вместе с мужчинами на гончарной фабрике, но правительство получило согласие от их родителей в письменной форме.

Гром прогремел лишь в августе 1959 г. – на второй день празднования Дня независимости. Семья падишаха уселась в ложе, чтобы принять военный парад, – но женщины не были завуалированы. Публика с ужасом разглядывала лица королевы Хумайры Бегум, принцессы Билкис Бегум и Замины Бегум (супруги премьер-министра Дауда). Чтобы понять, насколько это потрясло афганцев, достаточно представить, что в наши дни первая леди какой-нибудь западной страны пожаловала на мероприятие топлес. Семья не предупредила народ о готовящемся шаге и не приняла соответствующий закон. Она просто сделала это.

Муллы отреагировали молниеносно. Группа авторитетных консервативных улемов подала письмо Дауду, в котором настоятельно рекомендовала падишаху соблюдать шариат. Дауд ответил, что повелитель мечтает неукоснительно следовать шариату, но не может найти в Коране отрывок, обязывающий женщин носить чадру (особенно – закрывать лицо). Премьер-министр умолял улемов показать ему конкретное предписание в священной книге, – и улемы откликнулись. Однако коранические нормы на эту тему не слишком точны (например: «Скажи верующим женщинам, чтобы они опускали свои взоры и оберегали свои половые органы…» (Коран 24:31)[124]) – поэтому нередко мусульманки (в том числе афганские) используют вуаль по традиции, на основании толкований Корана. Естественно, муллы предложили Дауду свои толкования – но тот отверг их, ибо толкования представляли собой интерпретацию коранических постулатов. Таким образом, клерикалы не сумели предоставить премьер-министру неоспоримые доказательства обязательности чадры и пурды. После этого полсотни мулл угодили в тюрьму как еретики, – а Дауд заявил, что родственницы падишаха не будут носить чадори. Когда заключенные с ним согласились, их отпустили. Иными словами, Семья не пыталась рассказать народу, как должны одеваться женщины, – но продемонстрировала, что отныне каждый может решать это самостоятельно.

Примеру клана Мусахибан последовали несколько отважных афганок незнатного происхождения. Одной из них была Кубра Нурзай, работавшая инспектором школ для девочек. Другой стала Масума Эсмати-Вардак – директор женской школы «Заргуна». Затем к ним присоединились дамы из столичной элиты. Впрочем, изменения, как обычно, затронули крупные города, априори подверженные западному влиянию, – вернее, престижные районы крупных городов.

Спустя несколько месяцев в школу Лашкаргаха («маленькой Америки») привезли первых учениц – и там стартовала беспрецедентная для страны программа совместного обучения. Девочки посещали занятия в форме – черных платьях с длинными рукавами, черных чулках и белых платках. Через 20 лет после начала этого эксперимента в Иране разразилась Исламская революция – и видеохроника зафиксировала, что негодующие иранские активистки были вынуждены носить такую же одежду, что и лашкаргахские школьницы. Западные зрители смотрели телерепортажи и ужасались. По их мнению, Хомейни угнетал иранок – но они даже не подозревали, что в афганской провинции появление женщины на публике в подобном виде – то есть без чадры – попросту невообразимо.

Однако даже такой маленький шаг, как признание добровольности чадры, был очень важен для афганского общества – хотя бы для его высшего и среднего класса. Семья не запретила чадру, не ввела закон, криминализирующий домашнее насилие в отношении женщин, не отменила многоженство, детские браки и практику калыма (которая нередко сводилась к тому, что отцы отдавали (точнее, продавали) своих малолетних дочерей замуж за богатых стариков). Действия клана Мусахибан не повлекли за собой обширную программу эмансипации – в противном случае страна бы опять запылала. Тем не менее поборники нравственности и мусульманских устоев все равно были недовольны. В Кандагаре вспыхнуло восстание – его подняла местная банда, поклявшаяся убить всех непокрытых афганок и иностранных кафиров, работавших в Гильменде. Узнав о заговоре, Дауд вывел на улицу танки и расстрелял смутьянов. На этом протесты закончились, и консерваторы если не смирились, то затихли.

В последующие пять лет статус афганской женщины формально преодолел пять веков социальной эволюции. В 1961 г. девушек зачислили на все факультеты Кабульского университета. Выпускницы работали учительницами, медсестрами и врачами. В госучреждениях, на фабриках и в частных фирмах появились десятки сотрудниц. Авиакомпания «Ariana Afghan Airlines» нанимала стюардесс, столичная телефонная станция – телефонисток, отели – горничных, а «Радио Кабул» – певиц и дикторш. К 1963 г. в Кабуле открылось шесть кинотеатров, три из которых показывали американские и европейские фильмы, а остальные – индийское кино (позже этот жанр назвали Болливудом). Болливудские фильмы считались целомудренными, герои не целовались – но актрисы пели, носили обтягивающие наряды и танцевали.

Но больше всего Дауд преуспел в расширении системы образования (разумеется, благодаря финансовой и технической помощи из-за рубежа). Во многих деревнях впервые появились начальные школы, в провинциальных городах – средние. Не исключено, что статистика ООН преувеличена, но она все равно свидетельствует о значительном прогрессе. Так, в период с 1951 г. по 1965 г. число учеников начальных школ (преимущественно мальчиков) увеличилось в четыре раза и достигло 360 тыс. человек; в 1978 г. их было уже 940 тыс. В средних школах обучалось около 5 тыс. детей (1951), в 1965 г. их стало 45 тыс., а в 1978 г. – более 100 тыс. Количество студентов вузов в 1978 г. перевалило за 20 тыс. (для сравнения – в 1951 г. их насчитывалось 461, а в 1965 г. – 3400). Для осталой страны с 15-миллионным населением это были впечатляющие показатели.

Все эти изменения бросали клану Мусахибан вызов – аналогичный тому, с которым сталкиваются все абсолютные монархии, переживающие модернизацию. Династические правители предпочитают назначать на ключевые посты родственников по соображениям безопасности – но модернизация порождает огромный бюрократический аппарат, который требует десятков тысяч квалифицированных кадров, и ни одна семья не может укомплектовать его своими членами. В итоге династии приходится набирать талантливых работников за пределами семейного круга. Афганистан всегда остро нуждался в специалистах – эта потребность обусловила создание элитных лицеев типа «Хабибии» и обучение афганских студентов за рубежом. Они возвращались домой с дипломами – и Семья давала им работу, параллельно пытаясь удержать власть в своих руках, – но это было безнадежно. Чиновники и