Элохим - Эл М Коронон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед входом в сокровищницу стояла стража. С одной стороны, галл в черном с красной повязкой на лбу, а с другой – идумей в красном с черной повязкой на лбу. Тут же был и хранитель сокровищницы – единственный во Дворце иудей-стражник.
– Нельзя доверять свое богатство ни галлу, ни идумею без иудейского надзора, – признался царь Элохиму. – Только иудеи тебя не обворуют.
– Да, иудею можно доверить богатство, – подтвердил Сарамалла. – Вот на рынке идумейские лавочники на каждом шагу тебя обворовывают. Принимают тебя за идиота. Нагло обвешивают, обсчитывают по-мелкому. А иудеи никогда. Идумей попортит тебе кровь на целый день. Иудей наоборот, отпустит тебя довольным. Если и обманет он тебя, то только по-крупному и при этом ты еще почувствуешь себя счастливым. Оттого идумеи и не так богаты, как иудейские или армянские купцы.
– Да, Сарамалла, объе*ывать по-мелкому у нас в крови, – согласился с наигранной досадой царь.
Иудей-стражник открыл им двери сокровищницы.
– Между прочим, нога ни одного чужеземца не переступала через этот порог. Если не считать, конечно, Черного Евнуха.
– А он почти уже свой. Не так ли? – спросил Сарамалла Черного Евнуха, на что тот утвердительно кивнул головой.
– Всегда правильно держать чужаков в неведении, – сказал Сарамалла. – Хорошо, если они думают, что у тебя меньше золота, чем есть на самом деле. А еще лучше, если думают, что больше.
– Только троим – мне, Птоломею и ему – известно, сколько тут золота, – сказал царь, указывая пальцем на иудея-стражника.
Иудей-стражник положил руку на сердце, почтительно поклонился и пропустил их вперед. Они прошли через комнаты, где хранились золотые изделия, ювелирные украшения царских жен и самого царя. В последней третьей комнате царь повел Элохима по винтовой лестнице на второй этаж. Сарамалла и Черный Евнух поднялись следом.
Элохим оказался в большой продолговатой комнате. Сразу же ему в глаза бросились две амфоры из чистого золота в человеческий рост, стоявшие посередине комнаты. На столе между ними на красных бархатных подушечках лежали корона, скипетр, жезл и золотая печатка царя. Вдоль стен стояли кушетки, обитые также красным бархатом.
– А где бриллиант? – спросил Элохим, осмотрев всю комнату.
– А, не догадаешься, – сказал игриво царь. – Спрятан в стене!
Стены были голые. Царь сел на одну из кушеток, топнул ногой и воскликнул:
– Откройся!
В стене над его головой сама собой открылась ниша, и в ней засверкал бриллиант, вращающийся на золотой подставке.
– Какая красота! – воскликнул в изумлении Черный Евнух. – А как он сам по себе крутится? А как дверца сама открылась?
– А-а-а! Это секрет, – ответил загадочно царь. – Знает только Симон, мой зодчий. Ну, Элохим, как тебе нравится мой камень?
– Нет слов, – ответил Элохим, – красивый. И, в самом деле, крупный.
– С кулак покойной царицы Мариамме. Даже больше. Как-то она взяла его в руку. Не поместился в ее ладони.
– Мы все умрем, но этот камень останется навсегда, – сказал философски Сарамалла.
– Как подумаю, что после меня кто-нибудь его расколет на куски, – сказал грустно царь, – мне становится не по себе. Сколько раз парфянский царь просил меня продать его. Говорил, назови сам цену. Еще сверху предлагал самую красивую парфянку и пятьсот наложниц. Но я отказался. Он для меня слишком дорог. Как память о Мариамме.
Элохим никогда не видел царицу Мариамме, но был наслышан о ее красоте и безумной любви царя к ней. Судя по дочери, подумал он, она должна была быть редкой красоты.
– Похожа ли принцесса Соломпсио на свою мать? – спросил Элохим царя.
Царь удивился. Никак не ожидал такого вопроса от Элохима.
– Как две капли воды, – ответил он, потом внезапно обратился к Сарамалле и Черному Евнуху. – Оставьте нас одних. Ждите внизу.
Сарамалла почтительно поклонился и вместе с Черным Евнухом спустился вниз. Элохим впервые оказался наедине с царем, лицом к лицу. С первой минуты во Дворце он чувствовал, что рано или поздно наступит этот момент.
58
– А почему ты вдруг вспомнил принцессу? А!? – спросил ревниво царь.
– Без особой причины.
– Без особой причины говоришь! Принцессу без особой причины не вспоминают. Она, небось, понравилась!
– Принцесса очень красива.
– Очень красива, говоришь! – повысил царь свой голос. – Я тебя не спрашиваю, красива она или нет! Я спрашиваю, понравилась она тебе!? А!?
– Что за странный допрос? – ответил спокойно Элохим, заметив нотки ревности в голосе царя.
– Ага! Понравилась! Небось, потискал бы ее с удовольствием! А!?
Элохим молчал и пристально следил за царем.
– Чего молчишь!? Небось, был бы не прочь и потр*хать ее!? А!? – сказал царь с нарастающим напряжением в голосе и затем внезапно громовым голосом гаркнул – Отвечай!!!
Элохим отвернулся и отошел к окну. Царь тут же вскочил на ноги, схватил свой жезл со стола и метнул его со всей силой. Жезл пролетел мимо Элохима, ударился о стену и упал на пол у его ног. Элохим даже не моргнул глазом.
Его невозмутимость подействовала на царя. Он тяжело рухнул на кушетку под желтым бриллиантом.
– Извини, Элохим, погорячился, – сказал царь через пару минут.
Элохим отошел от окна и сел на ближайшую кушетку. На лице царя было написано страдание.
– Признаться, Элохим, я совсем потерял голову. Ревную Сосо к каждому столбу. Измучился, – сказал жалобно царь. – Не знаю, что со мной. Не знаю, что делать дальше?
Выходку царя Элохим первоначально воспринял как проявление несколько чрезмерной ревности любящего отца. Но его признание открывало мрачную тайну этой ревности. Элохим понял, что царь не просто любил свою дочь обычной отцовской любовью, но был одержим безумной страстью к ней.
– Я проклинаю тот день, когда встретил Мариамме. Она меня мучила восемь лет. Безмозглая дура! Вот этот бриллиант я достал для нее из Индии. Только по одному ее слову. Стоило ей только заикнуться: «Хочу самый крупный в мире бриллиант». Не оценила. Все царство бросил к ее ногам. Что тебе еще надо было, стерва!? Нет, видишь ли, я не царских кровей! Не достоин ее! Видишь ли, она хасмонейская принцесса. А я кто? «Чертов идумей-ж*пник!». Вот так и обзывала меня. Сука такая! Замучила стерва меня, пока была жива. А еще больше после смерти. Чуть было не свихнулся. Вернулся к жизни только из-за нее, из-за Сосо. Она в тысячу раз красивее, милее Мариамме. И не спесивая дура, а умная. Думал, своя кровь, своя плоть. Поймет в тысячу раз лучше. Но оказалась в тысячу раз хуже. Издевается надо мной. Ставит невыполнимые условия. То требует голову Соломеи, то хочет, чтобы я сделал ее самой красивой
