Долгая дорога в дюнах-II - Олег Руднев

Сапер не брезгует ни единой мелочью: выслушивает, взвешивает в памяти все, что знает, все, с чем приходилось встречаться, и так — только так — находит решение.

Комиссия работала. Место находки было оцеплено со всех сторон. Появились часовые. Военные осматривали бомбу и обменивались мнениями. Их фигуры то исчезали в яме, отрытой экскаватором, то появлялись наверху. Солдаты тянули кабель, устанавливали полевые телефоны, прожекторы. В порту ждали, что решит комиссия. Все мысленно были там, возле злополучного экскаватора, который стоял на самом краю обрыва, словно в смущении отвернув ковш в сторону. Даже ему, наверное, было неприятно смотреть туда, где лежала бомба. Лежала, слегка наклонившись вниз, рылом почти касаясь воды. Лежала так, что ни вперед, ни назад ее подать было невозможно.

Комиссия работала. Все, что было в состоянии передвигаться, отогнали в сторону, все, что можно оградить, оградили. Выглядели эти меры предосторожности наивно, потому что в сгустке портовой тесноты смахивали на ребячливую просьбу закрыть глаза, пока не совершится самое страшное.

Комиссия работала. Тянулись нескончаемые минуты ожидания. Событие комментировали все. Моряки с иностранных судов (их отвели на действительно безопасное расстояние) уже в который раз твердили, что в этой страна все необычно. Наши ставили себя на место саперов и предлагали десятки вариантов работ.

Прошло утро, полдень, вечер, зажглись прожектора, а люди в военной и гражданской одежде вглядывались и вглядывались в каждый квадратный сантиметр опасной земли. Почти не разговаривали, только смотрели и думали. Каждый по-своему, но об одном и том же.

С места события комиссия перебралась в кабинет начальника порта. Вначале говорили все сразу. Затем каждый коротко и предельно четко высказывал свое предложение.

Пришли к одному решению — трогать бомбу нельзя. Ни опустить, ни поднять ее невозможно, она намертво схвачена скалой и попробовать как-то подрубиться и вызволить ее — авантюра чистейшей пробы. Конечно, было бы идеально — погрузить бомбу на плот или баржу, оттащить в море и уничтожить. Но… Определить тип бомбы было несложно — в свое время это легко делал каждый мальчишка — фугаска-пятитонка. Но вот как она среагирует на прикосновение человека — можно только догадываться. Есть внешние приметы, понятные опытному глазу, есть интуиция, но и только…

Когда все, что надо было сказать и выслушать, было высказано и выслушано, в комнате остались генерал Назаров и полковник Реутов. Генерал сидел у открытого окна и глотал сырой ночной воздух. Полковник, заложив руки за спину и низко опустив голову, ходил по кабинету. Оба молчали. Генерал думал о том, что еще несколько дней назад он служил в другом округе, жил в другом городе, среди других людей, ему и в голову не приходило куда-то перемещаться, что-то начинать сначала. Не те годы. Но, видно, там, наверху, посчитали иначе. Новая должность, новые хлопоты и никаких скидок ни на возраст, ни на здоровье. Назаров только-только начал осматриваться и вдруг — на тебе.

Генерал понимал, что обстановка, конечно, не самое главное. Ее всегда можно изучить и принять решение. Даже такое, за которое платят самую высокую цену. А вот людей… Пока что Назаров знал: пойдет на дело самый опытный и самый толковый. Здесь не важны ни анкетный листок, ни характеристика. Ободряло присутствие Реутова. Когда-то вместе служили, учились в одной академии, дружили. В сложившейся ситуации это было большой удачей.

Генерал думал. Ясно: бомбу трогать нельзя. Порт и город не отодвинешь. Пролежала фугаска в земле двадцать с лишним лет и накопила за это время столько сюрпризов… Каких? Откроешь — узнаешь. А рванет?

Генерал закрыл глаза. Проклятое давление! Сердце стучало гулко, как метроном. И стук этот, казалось ему, слышен по всему порту.

Наконец полковник остановился. Он принял решение, оставалось согласовать с генералом:

— Разрешите обратиться, товарищ генерал!

Назаров не сразу сообразил, что эти слова относятся к нему, и какое-то время продолжал смотреть в окно, затем резко повернул голову и, слегка покраснев, смущенно ответил:

— Ну, что уж так официально, Семен Петрович? Попроще не можешь? — И уже совсем по-домашнему спросил: — Кому доверим, Семен?

— Круминю! — Какую-то долю секунды полковник помедлил и добавил: — Капитану Круминю.

Сказано все это было с такой уверенностью, что остальные вопросы генерал задал словно по инерции:

— Латыш, что ли?

— Да!

— Давно знаешь?

— Всю службу.

— Молодой?

— Двадцать семь.

— Коммунист?

— Комсомолец, наш комсорг.

— Ты на меня, Семен, не обижайся, я ведь людей совсем не знаю.

— А я и не обижаюсь, Иван Николаевич, я понимаю. Потому и сам волнуюсь больше, чем следовало. Ребят хороших у нас немало, есть и отчаянные, есть и зубры, но здесь ведь ювелир нужен с железными нервами. А это Круминь, Другого такого нет.

— Зовут как?

— Илмар.

— Он что у тебя, все время по этому делу работает?

— Я вам говорю, Иван Николаевич, лучшего у меня нет.

— Познакомиться можно?

— Пожалуйста, полковник выглянул в дверь и крикнул: — Капитана Круминя ко мне!

В комнату вошел высокий офицер. Остановился у порога, быстрым взглядом окинул комнату, затем отчеканил три шага, вытянулся и, глядя куда-то между генералом и полковником, словно там был кто-то третий, доложил:

— Капитан Круминь по вашему приказанию прибыл.

Назаров внимательно смотрел на офицера. Статный блондин с голубыми глазами. Симпатичен. Так по крайней мере казалось с первого взгляда.

— Вы знаете, капитан, зачем мы вас пригласили?

— Так точно, товарищ генерал!

Назаров удивленно поднял брови.

— Откуда же вам известно?

Теперь удивление отпечаталось на лице офицера.

— Так бомба же, товарищ генерал!

— Ну и что?

— Разряжать нужно, товарищ генерал.

Сказано это было спокойно и уверенно.

— Вы убеждены в этом? Вы считаете, это единственный выход?

— Так точно, товарищ генерал!

«А ведь Реутов, кажется, прав, этому парню характера не занимать», — думал генерал.

— И не страшно? — генерал в упор смотрел на офицера.

— Страшно, товарищ генерал.

— Вы боитесь?..

— Конечно, товарищ генерал. Дело опасное. В бомбы такою калибра они и хитроумные ловушки ставили.

— И все-таки готовы пойти на такое дело?

— Если прикажете, товарищ генерал.

— А если не прикажут? — в голосе Назарова читались нотки разочарования.

— Значит, пойдет кто-то другой, товарищ генерал.

— То есть вы хотите сказать, что не прочь отказаться от задания? Правильно я вас понял?

— Нет, товарищ генерал.

— Тогда объяснитесь.

— Вы спросили меня, товарищ генерал, боюсь ли я? Конечно, боюсь. Если я скажу, что нет, вы мне не поверите и это будет правильно, потому что это будет ложь. Вы думаете, что я готов отказаться. Так я же сам на это дело напросился. — Круминь искоса глянул на полковника. — Но если вы прикажете, конечно, пойдет другой.

Генерал улыбнулся.

— Слушайте, капитан, вы хитрить умеете?

— Умею, товарищ генерал, но не люблю.

— А врать?

— И не умею, и не хочу.

Назаров откровенно расхохотался.

— Садитесь, капитан, чего стоять. Сам откуда родом, из Риги?

— Из Риги, товарищ генерал.

— Вы хорошо говорите по-русски.

— У нас все говорят.

— Так уж и все?

— Во всяком случае, понимают все.

— Мне доводилось встречаться с латышами во время воины. Даже был один приятель, кстати, тоже Круминь.

В это время дверь отворилась и в кабинет вошел начальник порта. Почерневший, измученный, он грузно сел в кресло, достал из кармана носовой платок и вытер им лицо и шею. Жалко было смотреть на этого пожилого человека, ставшего за несколько часов старше на много лет.

— Тяжко, Юрий Карлович? — спросил Реутов.

— Тяжко, Семен Петрович, и час от часу не легче, — он достал из кармана бумажку и положил на стол. — Штормовое предупреждение!

— Да, только этого нам не хватало, — полковник пробежал содержание бумаги и передал ее Назарову. — Шторм идет, товарищ генерал.

Назаров прочел бумагу, зачем-то сложил ее вчетверо и аккуратно положил на стол.

— Что будем делать, товарищи? — вопрос относился ко всем.

Несколько мгновений стояла такая тишина, в которой, казалось, можно было услышать даже мысли друг друга.

Первым нарушил молчание Реутов:

— Надо начинать немедленно. Как вы полагаете, Юрий Карлович?

Начальник порта опустил глаза. Было видно, как дергается веко…

— Вопрос лишь в том, кто кого опередит: мы или стихия.

— А вы что скажете, капитан?

Как только начался разговор о шторме, Круминь встал. По его лицу невозможно было определить, волнуется он или нет. Только холодный блеск глаз давал возможность догадываться, что творится у него на душе.