Преторианец - Валерий Большаков

– Выносим!

Мир-Арзал с готовностью подхватил два мешочка зараз. Ох и тяжкий металл – золото! После десятого мешка Джуманиязов взопрел, лицо тяжело дышавшего Квиета блестело от пота.

– Еще один сундук освободим, – сказал он хрипло, – и хватит!

Последний мешок Мир-Арзал нес, обхватив обеими руками и прижав к животу. И шел походкой женщины, беременной на восьмом месяце и выносившей тройню, как минимум. Блин, штанга и та легче!

Выбравшись из эрария, Мир-Арзал передал мешок Даврону, и тот не удержал поклажу – ухнула кожаная тара на каменные плиты и лопнула по швам, рассыпая золотые кружочки.

– Собрать! – лязгнул Квиет. – Быстро!

Мир-Арзал и Даврон махом пали на колени и стали сгребать монеты. С Квиетом не шутят!

– Уходим!

С трудом переводя дух, грабители проковыляли к тяжело груженной каррухе и высыпали добычу. Мир-Арзал до того устал, что стяжал лишь пару ауреев – на большее не хватило сил.

Даврон полез на телегу, но Квиет согнал его.

– Пойдем пешком! – сказал он. – А то лошадям не вытянуть такой груз! Леонтиск – на козлы!

Исмат покорно уступил свое место возничего, порадовав Мир-Арзала. Социальная справедливость – это когда всем одинаково плохо!

– Сколько тут? – спросил Лобанов, заглядывая Уахенебу через плечо.

Египтянин с натугой оттащил увесистый мешочек до кучи и сказал, отдуваясь:

– Сто два миллиона, доминус!

– Неплохо! – хмыкнул Гефестай. Он уселся на широкий подоконник и поерзал, умащиваясь. – О, Искандер! – сказал сын Ярная, свешиваясь в окно. – Во, мчится!

В дверь осторожно постучали.

– Открыто! – крикнул Лобанов.

– Можно? – заглянул молодой человек, пучеглазый и курчавый, типичный иудей. – Меня просили зайти…

– А-а! – припомнил Сергей. – Не внука ли Гиора бар-Акивы зрю я?

– Ага… – растерянно сказал внук.

– Заходь! Значит, так… Дед твой занял нам десять миллионов сестерциев… Э, э! Прищурься, а то глаза выпадут! Прошло десять дней, и я возвращаю ему долг… Да что ты их так пучишь! Короче, дед твой пока еще занят, вернется он через недельку, а тебя назвал верным человеком. Бери дедовы денежки и мотай до дому!

– Я один… никак! – пролепетал внук.

– Хм. Точно… Тогда сделаем так. Сиди сегодня дома и никуда не уходи. Мы будем проезжать мимо и занесем золото. О'кей? В смысле, понял?

Внук кивнул кудряшками и умотал. Тут же в щель протиснулся Скрофа, улыбаясь масляно и заискивающе.

– За процентами? – деловито спросил Сергей.

– За ними! – расплылся публикан.

– Пятнадцать миллионов?

– Ага!

– Завтра с утра! Сегодня мы закрыты на ревизию!

Лицо у публикана вытянулось, но перечить Скрофа не стал.

– Ладно, – увял он, – зайду…

– Заходи, дорогой, заходи…

Дверь тихонько прикрылась. Ее тут же распахнули настежь. В таберну влетел Искандер. Выглянув на галерею, он затворил дверь.

– Слыхали? – начал Тиндарид. – Храм Сатурна обчистили! Забрались в госказну и вымели миллионов двести!

Гефестай присвистнул.

– Вот это номер… – еле выговорил Лобанов.

Дверь снова отворилась. Искандер уже набрал воздуху, чтобы указать посетителю другой адрес, когда на пороге нарисовался сам префект претория.

– Не маячь, – сказал он в сторону, – погуляй пока… – и вошел в таберну. – Недурно, недурно… – протянул Аттиан.

– Мы старались, досточтимый, – поклонился Лобанов.

– Не прогибайся так сильно, – усмехнулся префект, – спина треснет! Так… Судя по скорости, которую развил Искандер, вести об эрарии уже не новость для вас?

– Это консуляры постарались? – спросил Лобанов.

– Видимо, да, – нахмурился Аттиан. – Ах, как этот дурак все испортил! Ну ладно, что уж теперь… Так. Слушайте меня внимательно и передайте остальным. Ситуация в городе складывается ужасная. Четверка выманила добрых две когорты гладиаторов изо всех римских школ, спелась с батавами, вооружила своих клиентов… Фрументарии стоят по всем дорогам и перекресткам, но этого мало. Преторианцы и вигилы патрулируют улицы, но и этих сил недостаточно! Мне бы войска подтянуть, хоть один неполный легион! Но это не в моей власти… К-хм… Я уезжаю в Брундизий, встречать принцепса. Охрану для величайшего соберу по дороге, призову отпрысков сенаторов. За себя я оставляю Волкация Тулла, больше мне не на кого положиться… Это деньги? – кивнул он на мешки с ауреями.

– Да, – кивнул Лобанов. – Можно сказать, те самые, что чуть не ушли консулярам.

– Понятно… Ладно, завязывайте с этой комедией. Деньги вывезите и спрячьте… да хоть у себя дома! Потом вернете в казну… Будем считать это наказанием для тех, кто хотел заработать на смерти императора!

Той же ночью все золото тайно вывезли на «воронках» фрументариев, переправили в дом на Альта Семита и сложили в углу триклиния. Приблудный кот по кличке Нафаня сразу полюбил точить когти об кожаные мешочки. Когда он их драл, выгибая спину и пуша хвост, мешочки мелодично вызванивали.

Утром следующего дня в двери таберны громко постучали. Уахенеб с Регебалом, дежурившие ночью, крикнули дуэтом:

– Таберна закрыта на переучет!

– Открывайте сейчас же! – заорали с галереи. – Верните наши деньги!

Уахенеб живо упаковал в мешок мурринскую вазу и спустил ее на веревке вниз, прямо в телегу, где груз принял Акун.

– Какие деньги? – удивился Регебал, привязывая веревку к ножке моноподии. – Вы о чем?

За дверью взвыли, забили в створки ногами. По косяку пробежала первая трещина.

– Давай, – негромко сказал Регебал, – ты первый!

Уахенеб не стал спорить, время – дорого. Влез на подоконник и соскользнул в телегу.

– И… раз! – раздалось за дверьми.

Тяжкий удар сотряс двери. Крепкое дерево затрещало, обваливая куски штукатурки. Регебал быстро привязал веревку к тонкой колонне и махнул по ней к остальным.

– Есть! – послышался торжествующий вопль. С грохотом ляпнулась дверь. От криков ярости и разочарования загудела вся базилика.

– Трогай! – махнул рукой Регебал, и Кадмар стегнул лошадей.

Порт Брундизия замыкал одним устьем несколько гаваней, защищенных от морских волн, и имел перед собой остров.

В гаванях толклись корабли со всех концов империи, стоило только посмотреть на их паруса. На ветрилах понтийцев полумесяц охватывал солнце, на кораблях из Александрии расправлял крылья орел Птолемея. Тут же качался родосский Гелиос, каппадокийский скорпион, херсонесская Дева.

Повсюду хватало народу, но теснее всего было на причале императорской гавани – с моря, плавно перенося весла, подходила трирема Адриана. На ее мачтах серебрились орлы.

Ацилий Аттиан прохромал к причалу, следуя за здоровенным преторианцем, прокладывавшим дорогу в людской толкучке. Встречающие переговаривались:

– Император! Император!

– Где? Где? Не вижу!

– Да вон он, на носу стоит! В белой тунике, а тога пурпурная!

– Вижу! Вижу!

– Славься, Цезарь!

– Славься! Славься!

Под этот дружный крик трирема причалила, и принцепс Адриан сошел на берег. Он поднял руки, приветствуя народ, и народ взревел от восторга. Верноподданнические настроения достигли точки кипения.

– Сальве, величайший! – склонил голову Аттиан.

– Сальве, сальве, старина! – тепло проговорил принципс. – Уж ты-то мог бы и отбросить титулы!

– Нельзя, – тонко улыбнулся Аттиан. – Дурной пример заразителен! – Обернувшись, он крикнул: – Колесницу императору Рима!

Толпа раздалась в стороны, как волны стекают в море, и шестерка белых идумейских жеребцов подала роскошную карету.

– Сядешь со мной! – велел Адриан.

– Слушаюсь, величайший…

На мягких подушках, обшитых шелком, было удобно. Покряхтывая, Аттиан вытянул больную ногу в проход.

– Ну, рассказывай, – молвил принцепс. За легкостью тона префект легко уловил беспокойство.

– Да что рассказывать…

Аттиан в подробностях изложил события последних дней. Смолкнув, он откинулся на подушки. Повисла тишина, перебиваемая гулом голосов и команд снаружи.

– Гладиаторы, говоришь… – выговорил Адриан. – Представишь мне их потом.

– Непременно, величайший, – усмехнулся Аттиан и остро посмотрел в глаза Адриану, как в бытность свою опекуном. – Быть может, не стоит спешить с приездом в Рим?

– Что я слышу?! – улыбнулся Адриан. – Не ты ли учил меня храбрости?

– Я учил храбрости осторожной, – проворчал Аттиан. – Смелость хороша в меру!

– И осторожность – тоже! – отрубил Адриан. – Поехали! Чего стоим?

– Свита твоя, величайший, никак не разберется, где лошадь, а где повозка… – отдернув занавеску, Аттиан крикнул возничему: – Трогай!

Щелкнул бич, и колесницу мягко повлекло вперед.

В начале пышного кортежа поскакал отряд конных преторианцев, за ними тронулись ликторы – одной рукой они правили лошадьми, а другой прижимали к себе фасции. Вслед ликторам пристроилась императорская колесница, а за нею, на почтительной дистанции, катили солидные каррухи, изящные ковинны, удобные карпентарии – сенаторы и всадники демонстрировали принцепсу свою безграничную лояльность. В хвосте свиты тряслись телеги обоза, а замыкал кортеж еще один отряд преторианцев.