Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

Сложность заключалась в том, что Виктория, чрезвычайно благоволившая к Дизраэли (ведь он, собственно, и создал предпосылки для присвоения ей пышного титула императрицы, а государству официального наименования «Британская империя»), не выносила лидера победившей партии Гладстона. Биконсфилд как-то съязвил, что Гладстон видит в ней не королеву, а учреждение. Сама Виктория с горечью отмечала: «Гладстон — единственный министр, который никогда не обращался со мной как с женщиной и королевой». К тому же он в публичных речах позволял себе выпады против столь пришедшегося ей по вкусу нового титула.

Виктория решила проявить характер и поручить формирование правительства лорду Гартингтону или лорду Гренвиллу. Они отказались, заявив, что это является прерогативой лидера партии. 21 апреля министры-тори в последний раз собрались на Даунинг-стрит, 10. Как всегда изысканно одетый, с цветком подснежника в петлице, граф Биконсфилд поблагодарил коллег за плодотворное сотрудничество. Затем он отправился в Виндзор и вручил королеве официальное заявление об отставке. Она была принята. Через два дня Виктории пришлось смириться с неизбежным. Ненавистный Уильям Юарт Гладстон получил мандат на пост премьер-министра…

Лорд Литтон и Лайелл находились в Калькутте, когда узнали о полном провале консерваторов на выборах. «Великий Могол» метался из угла в угол в просторном зале величественного белоснежного дворца — резиденции вице-королей Индии. Окна были затенены от палящих солнечных лучей. Мерно шелестели гигантские подвешенные опахала — панки, приводимые в движение молчаливыми слугами-бенгальцами. Неожиданно Литтон резко остановился, будто налетел на невидимую стену:

— Решено! Я немедленно подаю в отставку.

— Почему, милорд? Смена правительства вовсе не означает обязательную смену вице-короля.

— Деликатность делает вам честь, Альфред. Но мы оба хорошо сознаем, что я дал основания для многих нападок на политику кабинета. Мой прямой долг — разделить с ним ответственность. Не правда ли? Это достойнее, чем дожидаться, когда меня любезно попросят уйти, как это произошло сорок лет назад с лордом Оклендом. Злосчастный Афганистан!

Лайелл промолчал, хотя мог возразить, что и сорок лет назад и теперь никто не заставлял британских генерал-губернаторов и вице-королей снаряжать войска в «злосчастный Афганистан». Он, однако, не любил сыпать соль на открытые раны.

Литтон тут же продиктовал депешу в Лондон о своем желании разделить участь консервативного кабинета. Но удовлетворить эту просьбу, не отметив заслуги «поэта в Симле» на поприще управления индийскими владениями, было попросту невозможно. К тому же следовало укрепить позиции тори в палате лордов, отправив туда еще одного пэра-единомышленника.

Решить обе задачи взялся старый патрон и политический опекун Литтона — сдающий свои полномочия премьер. 8 апреля он отправил королеве послание в Баден-Баден. Оно было написано в обычной манере, от третьего лица, и начиналось издалека: «Лорд Биконсфилд за 6 лет (автор подумал и подчеркнул цифру) рекомендовал вашему величеству назначить 15 пэров. Его предшественник за 5 лет (цифра тоже была подчеркнута) рекомендовал вашему величеству назначить 37 пэров. Лорд Биконсфилд не хочет вступать в состязание со своим предшественником в этом отношении. Он всегда старательно воздерживался от давления на ваше величество при представлении к наградам, которые он тоже не желал обесценивать слишком широким распространением…»

Теперь можно было приступать к сути. «…Лорд Биконсфилд надеется, что ваше величество изволит даровать этот выдающийся знак благосклонности вашего величества вице-королю Индийской империи вашего величества. Еще не было вице-короля, который бы подвергся столь дурному обращению со стороны оппозиции. Лорд Литтон — превосходный человек, и, поскольку он первоклассный оратор, его присутствие в палате лордов будет неоценимым. Он по телеграфу просил лорда Биконсфилда вручить прошение о его отставке в руки вашего величества, когда лорд Биконсфилд подаст свою».

Перечитав письмо перед отправкой, Биконсфилд остался им доволен. Очень уместно, как и всегда, напоминание об Индийской империи. Женщины более сентиментальны, чем мужчины, — это известно, и упрек в адрес оппозиции по поводу преследования бедного Литтона, конечно, еще больше расположит к нему сердце королевы. Тем более что либеральная оппозиция (теперь, увы, берущая бразды правления!) всегда была ей ненавистна. Да и авторитет уходящего премьера находится на достаточно высоком уровне. Так что о судьбе ходатайства можно было не беспокоиться.

Действительно, королевским указом от 28 апреля 1880 года лорд Эдуард Роберт Булвер-Литтон был возведен в графское достоинство. Он стал пэром, что открывало ему доступ в палату лордов британского парламента.

Но ни Биконсфилд, ни «Великий Могол» не были бы самими собой, если бы, уходя, не вознаградили щедро того, кто был не просто личным секретарем, а тенью вице-короля, мозгом и душой его военно-стратегических планов, — молчаливого, мудрого и эрудированного Джорджа Помроя Колли. Того самого полковника Колли, чье мнение о границах английских владений в Азии, с точки зрения лорда Литтона, «стоило мнения двадцати Лоуренсов».

За большие заслуги во время пребывания в Индии (подразумевались, естественно, и военно-политические успехи в Афганистане, хотя они были спорны и прямо писать о них было бы верхом неблагоразумия) на полковника просыпался целый дождь наград: ордена Бани, Святого Михаила и Святого Георга, а также высшая степень ордена «Индийская звезда». Кроме того, 24 апреля 1880 года он стал генерал-майором и вновь отправился в Наталь, заменив Гарнета Уолсли на посту губернатора, главнокомандующего и верховного комиссара Юго-Восточной Африки.

По странной иронии судьбы в ту же среду, 28 апреля, когда блистательные результаты, достигнутые лордом Литтоном на Востоке, были отмечены графским титулом, в Лондоне новый парламент утвердил правительство Уильяма Юарта Гладстона. Правительство либералов, клеймивших позором деятельность Литтона в Индии, а особенно его авантюру в Афганистане. Правительство либералов, которые полагали и говорили, что если и необходимо расширять английские владения и влияние, то, уж во всяком случае, не такими вызывающими методами, какие использовали не желавшие ни с чем считаться тори.

Потише, джентльмены, поспокойнее! Меньше орудийной пальбы и барабанного боя. Меньше треска и шумихи. Больше гибкости. Право же, результаты будут не хуже.

У Стюарта, Робертса, Мак-Грегора и многих других генералов и офицеров падение консерваторов и уход Литтона с поста вице-короля не вызвали большого восторга. Ибо это означало, что сулившая награды и повышения по службе война против плохо вооруженного народа, не имеющего современной армии, видимо, будет понемножку свертываться. Те же цели. Приемы для их достижения — несколько иные…

Словно предчувствуя близкий крах своей афганской политики, Литтон еще до отставки торопился осуществить намеченный план расчленения Афганистана. Захватив в самом начале войны юго-восточные районы страны, британские власти внимательно присматривались к управлявшему Кандагарской провинцией со времен Якуб-хана пятидесятипятилетнему Шер Али-хану. Тучный и флегматичный, с заплывшими глазами на маловыразительном лице, он проявлял полную готовность служить кому угодно, лишь бы сохранить привилегированное положение. Он кичился знатностью рода и никогда не упускал случая подчеркнуть, что происходит из семьи потомственных правителей Кандагара.

— Среди двадцати двух сыновей Паинда-хана, — с тоской выслушивала свита его очередной напыщенный рассказ, — среди двадцати двух сыновей Паинда-хана, отмеченного государственной мудростью, было пятеро, происходивших от одной матери: Кохендиль-хан, Шердиль-хан, Рахмдиль-хан, Пурдиль-хан и Мехрдиль-хан. Они были будто пять пальцев одной руки и в полном согласии между собой правили знаменитым Кандагарским владением. Среди сыновей Мехрдиль-хана был отмечен я, Шер Али-хан Кандагарский…

Тут он делал паузу и пояснял:

— Почему я говорю — Кандагарский? Да потому, что после моего дяди Дост Мухаммад-хана, сводного брата кандагарских правителей, на престоле кабульских эмиров восседал мой двоюродный брат — Шер Али-хан Кабульский…

Подчеркнув таким сопоставлением равенство, он все же добавлял:

— Мой дядя, Дост Мухаммад, присоединил Кандагарское владение к землям Кабульским, и потому я верно служил Шер Али-хану Кабульскому и был взыскан его милостями. Служил и племяннику своему, Якуб-хану. Ныне же Аллаху угодно вернуть меня в наш родовой дворец владетелей Кандагара!

И тут он неизменно поднимал к небесам короткий и жирный указательный палец.