Платон, сын Аполлона - Анатолий Домбровский

Он потерял счёт не только дням, но и месяцам. И только ночные звёзды, заглядывая к нему за высокие стены храма, да ветры, гудящие в вышине, говорили, что есть иной мир, с которым он давно расстался. Мир желанный и нежеланный. Мир, который ничего не стоит без истины.

Однажды ночью, а может днём — заточенному в каменные объятья было трудно понять, — долгожданный миг настал. Посвящение резко продвинулось к своему завершению. Пришёл Птанефер и объявил, что теперь Платон отправится вместе с ним в склеп, в гробницу, скрытую во чреве Великой Пирамиды.

   — Зачем? — спросил Платон.

   — Ничто не может приблизиться к божеству, не пройдя через смерть и воскрешение. Последний твой шаг к посвящению — через могилу. Через Страх — к Самообладанию.

Они долго шли по каменистым лабиринтам, спускались и поднимались, сгибались и распрямлялись, чувствуя, как мир становится всё глуше, мрачнее, безысходнее. И наконец оказались в низком склепе, в углу которого стоял открытый гранитный саркофаг. К нему была прислонена тяжёлая крышка. В нише над саркофагом не мигая светила лампа.

   — Ты ляжешь в гробницу и дождёшься появления света. Увидев его, ты поймёшь, что это... Там, — Птанефер указал рукой в потолок, — большой кристалл надежды. Когда качнётся земля по воле божества, кристалл родит свет, он проткнёт твою душу и обнимет её. Одним концом свет соединится с тобой, а другим — с Осирисом. Ты узнаешь Его, и Он узнает тебя. Вы соединитесь в Луче Истины.

Платон лёг в саркофаг, и неокоры задвинули крышку. Наступила абсолютная тьма и тишина.

   — Размышляй, борись и жди, — сказал Птанефер.

«Если крышку никогда не поднимут — не захотят или забудут, я никогда не увижу свет» — это была первая мысль Платона, когда он оказался в саркофаге и почувствовал, как могильный холод охватил все его члены, медленно подступая к сердцу. «Этот холод, вероятно, чувствовал Сократ, выпив яду» — это была вторая мысль, а потом, словно рисунки на большой вращающейся вазе, побежали перед его внутренним взором картинки прошлой жизни. Вот смеющийся Сократ в кругу учеников, вот горящие папирусы со стихами, Тимандра, Алкивиад, Элевсин, могила Сократа, корабль, на котором он плывёт вместе с Эвдоксом, плачущая при расставании мать, Нил, Гелиополь... Затем он увидел светящийся в ночи конус пирамиды. Луч, исходящий из него, соединился со звездой. Платон знал, как она называется. Это звезда Надежды и Бессмертия, цветок Исиды, роза Мудрости... Прекрасная сияющая женщина, в которой он узнавал то черты Тимандры, то матери, то других женщин, склонилась над ним и положила ему на грудь свиток папируса.

   — Здесь история твоих былых существований и предсказание будущего. Прочти его, — ласково прошептала она.

Платон развернул свиток и увидел на нём только одно слово: ЖИЗНЬ. Оно поразило его своим ранее неведомым значением: жизнь изначально есть свет, прожигающий тьму вечности...

   — Ты воскрес, — услышал Платон голос иерофанта. — Вставай, тебя ждут посвящённые, наш славный брат. Ты прочтёшь величайшее откровение на колоннах тайного склепа. Откровение Осириса, Верховного Разума. Ты прочтёшь его очами духа.

Жрецы повели его в храм, у которого не было крыши, и показали небо. Кто-то громко говорил за спиной:

   — Перед твоим взором семь сфер, семь гениев, семь лучей Разума. Гений Луны управляет рождениями и смертями; далее ты видишь звезду гения, сопровождающего души в мире мёртвых; та звезда, что левее, держит зеркало Любви, в которое глядятся души, чтобы узнать себя в мире мёртвых; закатилась за горизонт и пока не видна звезда вечной Красоты, но ещё угадывается горизонтом звезда Правосудия. А эта, прямо над головой, звезда Божественного Разума, а рядом с ней — Всемирной Мудрости. Там, где всё кончается, всё начинается вновь: души устремляются к своим гениям — Мудрости, Правосудию, Любви, Красоте, Славе, Знанию, Бессмертию. Скрытый Бог дышит миллионами душ, оживляя их. Ты воскрес из мёртвых, — возвестил голос за спиной. — Люди — смертные боги, а боги — бессмертные люди. Ты обладаешь полным знанием, ты соединён в свете. Не открывай его перед слабыми, прячь от злых, претворяй в дела. Ты плывёшь в барке Исиды. Твоя жизнь отныне соединяет Свет и Слово. Жизнь, их соединившая, есть Бог.

Посвящение было окончено. Отныне Платон считался жрецом Осириса. Он мог остаться на всю жизнь при храме. Так бы и поступил, если бы был египтянином.

Чужестранцу разрешалось покинуть храм, вернуться на родину, чтобы основать там культ божества, в тайны которого посвящён, либо выполнить иную миссию, возложенную на него жрецами храма.

   — Ты помнишь, о чём мы говорили, обсуждая вопрос о главном деле мудреца на земле? Мы говорили о том, что его главное дело заключается в способности положить прочные камни истины в основание государства, коим вечно станут править мудрецы и подвластные им правители. Такое государство угодно Богу, ибо в нём осуществляется Его замысел о совершенстве человеческого рода, что немыслимо без мудрости, любви, красоты, правосудия, знания, славы и бессмертия. Это твоя миссия, Платон. Учи и повелевай.

   — Я знаю, — продолжил Птанефер, провожая Платона к воротам храма, — что ты несёшь в своём заплечном сундуке свитки с сочинениями о том, как построить наилучшее государство. Мои слуги приносили втайне от тебя эти свитки, и я их читал. Не сердись, но храму принадлежит всё, что есть в тебе, в том числе и мысли. Мне нравятся твои идеи о путях обучения философии, о разделении общества на философов-правителей, стражей, земледельцев и ремесленников, о жёстких, но справедливых правилах жизни в этом обществе... Благодаря подобным законам Египет существует уже не одну тысячу лет. Ты хочешь такой же судьбы своему народу, это похвально. Ты тем более должен стремиться к этому, так как будущее чревато бедами и катастрофами. Азия двинется снова на нас, и восторжествует дух стяжательства и жестокости, если... — Птанефер обнял Платона. — Если мы не поставим на пути разрушений и бед Истину, Веру и Закон. Истина — для мудрецов, Вера — для воинов, Закон — для всех прочих. Так мы устоим перед Востоком, который гонит на нас орды алчных завоевателей. Прощай, Платон.

   — Прощай, Птанефер. — Философ прижал к груди своего сильно постаревшего за эти годы наставника и добавил: — Встретимся.

   — Может быть, — ответил Птанефер. — Может быть, — повторил он со вздохом, отстранившись от Платона, и вытер старческую слезу краем своего белого хитона. Он и сам уже стал белым. Даже смуглая кожа его выцвела и стала похожа на блеклый песок мёртвой пустыни Саккара. А ногти на худых руках светились словно прозрачные камешки.

Платон вышел за ворота и направился к пристани. Шёл девятый день Мехира, второго месяца разлива. Владыка света, как египтяне называют солнце, приближался к зениту, было жарко и влажно. Вопреки пословице, что своя ноша не тянет, окованный медью дорожный сундук за плечами сразу же показался Платону тяжёлым.

Философ с грустью подумал, что долгая жизнь в храме не прибавила ему ни здоровья, ни сил. А что он приобрёл? Убеждённость в том, что мир — не случайное и беспорядочное скопление видимых и невидимых предметов, не бездуховная свалка материи, но созданный по разумным и незыблемым законам великий организм, и совокупность этих законов именуется словом «жизнь». Она одна и есть Бог Мира, бессмертный, всесильный и всеведущий. Жизнь проявляется в тысячах форм, что изменчивы и преходящи, но сама она не имеет к смерти никакого отношения. Смерть противоположна не жизни, но форме, ибо означает бесформенность или разрушение формы.

Жизнь для смерти недоступна. Она вечна и бесконечна. Она — бог, она — свет, она — разум, она — благо, она — истина... И в ком утвердились, преобладая над всем бренным, свет, разум, благо, истина, любовь, красота, справедливость, тот бессмертен. Как бог? Или посланец бога, избранный им для великой миссии утверждения его воли на земле?

Платон опустил сундук на землю и присел, утирая пот. Вспомнил о Фриксе, с которым расстался в тот самый день, когда стал готовиться к вхождению в святилище Исиды. С той поры он не видел своего раба и ничего не знал о его судьбе. И хотя Фрике, прощаясь с Платоном, пообещал, что будет ждать хозяина в Гелиополе, глупо было надеяться, что он сдержит своё обещание. Прошли годы, и всякое могло случиться — судьба играет людьми, как ветер пушинкой. Нужда, болезни, злые люди, случайные и непредвиденные несчастья выбивают человека из колеи, обрывают избранный им путь. Для богатых, крепких, стойких, умных, знающих, прозорливых — судьба помощница, для прочих — враг. Первые — под защитой бота, вторые — покинуты им.

«Где теперь бедный Фрике»? — горестно вздохнул Платон и огляделся по сторонам, будто среди прохожих мог увидеть его. Раба он не увидел, но заметил лешона, старого жреца, ведавшего хозяйством храма гелиопольской Эннеады. Лешон был первым жрецом, с которым Платон встретился, впервые постучавшись в храмовые ворота. Тот тоже узнал Платона и радостно замахал руками, направляясь к нему.