Платон, сын Аполлона - Анатолий Домбровский

Вплотную к прибрежным скалам примыкали ещё два храма: Деметры и Аполлона. Деметра — это Женщина и Земля, Аполлон — Мужественность и Небо.

Вход в школу был со стороны города. Его украшала статуя Гермеса, на цоколе которой были высечены слова: «ЭСКАТО БЕБЕЛОИ», то есть «Прочь, непосвящённые».

   — Мы не могли бы войти? — спросил Архита Платон.

   — Могли бы, — ответил Архит. — Но чтобы вступить в братство Пифагора, следовало пройти несколько испытаний. Первое из них — испытание смехом.

   — Как это? — заинтересовался Платон. — Расскажи.

   — Пифагор считал, что смех лучше всего раскрывает характер человека. Впрочем, походка тоже. Наблюдая за тем, как смеётся и как ходит новичок, Пифагор определял его характер — дурной или хороший. Людей с хорошим характером оставлял в школе для дальнейших испытаний.

   — Расскажи и о них, — попросил Платон; мысль о том, что со временем он откроет свою школу, всё ещё не покидала его.

   — Другие испытания взяты из египетских тайных посвящений. Ты знаешь о них лучше, чем я, — ответил Архит.

   — И всё же расскажи, — настоял Платон.

   — Ладно, — согласился Архит. — После смеха и походки — испытание страхом в мрачной пещере, что находится где-то там. — Он указал рукой в сторону гор. — В той пещере, по слухам, водились страшные чудовища и привидения. Если новичок убегал ночью из пещеры, ему в приёме отказывали. Другое испытание заключалось в том, что новичка заталкивали внезапно в пустую келью, вручив доску с изображением какого-нибудь символа, например треугольника в круге или додекаэдра в сфере. Через двенадцать часов будущему ученику следовало дать истолкование изображённого символа. Его приводили в зал, где собирались остальные ученики, и предлагали поделиться своим толкованием. Пока он говорил, его поднимали на смех, перебивали, кричали, что он глуп и тому подобное. Выдерживал испытание лишь обладающий выдержкой, кто не плакал, не отвечал на грубости, не бросал доску и не убегал. Вот так, — закончил Архит.

   — Это всё? — удивился Платон.

   — По-твоему, мало?

   — Я бы испытывал только ум, — сказал Платон. — Характер — это, конечно, важно, но ум — важнее всего. Кстати, характер формируется умом. Разве не так?

   — Может быть, — согласился Архит. — Пифагор хотел видеть вокруг себя вежливых, учтивых, сдержанных и в то же время стойких в различных испытаниях молодых людей. Это естественно. Хотя дальнейшие занятия конечно же посвящались развитию ума. Перед учеником открывали книгу, написанную рукой Пифагора, которая называлась «Священное слово».

   — У тебя есть эта книга? — с надеждой спросил Платон.

   — Нет. Есть другая — книга тайных знаков и символов, которую я тебе покажу. В ней много непонятного, ибо Пифагор писал её не для всех, а только для посвящённых. Впрочем, как и «Священное слово», она начинается с изложения Науки Чисел. Открывая её ученикам, Пифагор говорил: «Итак, начнём с единицы...» Ты знаешь, что это число Бога, число неразделимой сущности?

   — Да, — сказал Платон. — Я это знаю. Дальше три, семь и десять? — спросил он.

   — Как будто так. Три — это дух, душа и тело во всех проявлениях Вселенной, ключ ко всему; семь — соединение человека с божеством, полное осуществление всего; десять — совершенное число всех начал и завершений. Потом Пифагор начинал учить космогонии, непременно в тишине, ночью, на одной из террас храма Деметры. Думаю, ты вынес её основы из Мемфиса — то, как Мировая Душа творит и уничтожает Видимый мир, как на земле возникают и исчезают континенты, подобные Атлантиде, и что было уже шесть потопов. Затем он открывал ученику тайну тайн — тайну рождения, перевоплощения и бессмертия души. Но тут обет молчания.

   — Да, — сказал Платон. — Мы знаем то, что знаем. Но тут обет молчания. Даже камни не должны слышать то, что мы знаем. А всякий посвящённый в нашем откровении не нуждается, ибо и ему всё ведомо в той же мере, что и нам. Мы же не владеем правом посвящения. Пифагор владел им.

В эту великую тайну Платон был посвящён в Элевсине и в Гелиополе, в храме Деметры и в храме Солнца. Она одна и та же. Она прекрасна.

Душа человека — частица великой Мировой души. Она содержит в себе всё, подобно единице, подобно искре, отлетевшей от огня, подобно капле, отнятой у моря. В единице — возможности всех чисел, в искре — свет и жар костра, в капле — всё, чем обладает вода. Душа отделяется от Мировой души с началом сотворения природы, развивается, становясь собой, проходя через все царства природы, поднимаясь по ступеням существования, переходя из грубых форм во всё более совершенные, от слепого и смутного существования — к бытию осознанному и определённому. Она томится зародышем в минералах, едва узнаваема в растениях, объясняет беспокойное и терзаемое существо животных. Это путь многих миллионов лет, это блуждание по всей Вселенной. Так божественное в ней пробивается к сознанию, так неведомое становится человеческой душой, разумом. Дальше — путь свободы, освобождение от плена материи, от тюрьмы тела. Тело человеческое больше не меняется. Совершенствуется только душа. Степень совершенства — степень свободы и знания. Земля и тело человека — последняя ступень странствований души в оболочке плотной материи. Найти самое себя во всей своей полноте — обрести в себе божественное, пристать к своей истинной родине и единственному вечному причалу, к Мировому духу, к Богу, раскрыть в себе совершенство и возможность бессмертия в соединении с божественным совершенством и бессмертием. Свободная и мудрая, она создаёт свой собственный орган, своё новое духовное тело, новый бессмертный образ, который подобен образу Бога, всё более и более очищая его от праха земного. И уходит... Да, со смертью, которая есть не гибель, а истинное рождение для новой жизни. Исчезает старая земля, обретается новая, прекрасная, купающаяся в эфирном свете, похожая на сверкающий мяч, сшитый из разноцветных кусков кожи. Она то пурпурная, то золотистая, то белее алебастра. На ней растут дивные деревья и цветы, созревают сладчайшие плоды, её горы сложены из самоцветов, осколки которых мы находим здесь — сердолики, яшмы, смарагды, изумруды и рубины. Она богата золотом, серебром и другими дорогими металлами. Они лежат повсюду на виду, в изобилии, и каждый может любоваться ими. На новой земле живут счастливые, вечные люди. Воздух для них — как для нас вода, а эфир — как для нас воздух. Есть там великолепные храмы и тихие священные рощи, и боги обитают в этих святилищах, общаясь с людьми. Люди видят солнце, луну и звёзды такими, какие они есть на самом деле. Спутник новой жизни на той земле — блаженство. Тела и лица живущих здесь людей уже никто не называет масками души, потому что новый человек — это сама душа. Мимолётные радости, которые он испытывал на старой земле, сливаются там в единый поток радости и ликования, ибо они — краткие откровения блага, объединяющего в себе Истину, Любовь и Красоту, пребывающего во всей полноте там, на другой земле. Но всё это — лишь для тех, кто переступил круг рождения, для самых совершенных и высоких душ. Другие покинут эту землю и снова падут на неё, в бездну рождения и смерти. Они найдут себе мать и оживотворят зародыш, который она понесёт в своём чреве, и родятся, крича от ужаса. И это будет повторяться, пока они не достигнут совершенства и чистоты в круговороте страданий, рождений и смертей, полного сознания добра и зла. Это путь восхождения. Но есть и нисходящий путь, на котором, проскочив точку зла, человек находит не свет, а полный мрак, теряет свою человечность и становится демоном вечной ночи. Но, говорят, что и для него не всё потеряно...

И вот задача задач: добиться, чтобы человечество всё перешло на новую землю и в конце концов слилось с божественным Разумом, управляющим всем. Утешение для жаждущих бессмертия: они не забудут себя, они будут помнить все свои предшествующие существования и всё лучшее смогут переживать вновь и вновь.

Близкая к совершенству душа, в последний раз посещающая старую землю, также вспоминает все свои предшествующие жизни и прозревает далеко в будущее. Такой душой обладают адепты[69], посвящённые первой степени, полубоги, каковым был Пифагор...

   — А вот и Дион, — сказал Архит, прервав размышления Платона.

Они, направляясь к развалинам Пифагорова храма Муз, оставили Диона в городе: там у него были какие-то неотложные дела. Теперь он спешил присоединиться к Архиту и Платону. Дион был учеником, в котором Архит видел своё продолжение и потому выделял его среди других, держал постоянно при себе, как только позволяли обстоятельства. Дион был, кажется, счастлив этим, хотя, будучи очень сдержанным, внешне это никак не проявлял. Когда же он заставал Архита и Платона вместе, то радость его переходила все границы и он улыбался. Вот и теперь Дион приблизился к ним со счастливой улыбкой, присел чуть поодаль на камень, утирая пот с лица.