Платон, сын Аполлона - Анатолий Домбровский

«Где теперь бедный Фрике»? — горестно вздохнул Платон и огляделся по сторонам, будто среди прохожих мог увидеть его. Раба он не увидел, но заметил лешона, старого жреца, ведавшего хозяйством храма гелиопольской Эннеады. Лешон был первым жрецом, с которым Платон встретился, впервые постучавшись в храмовые ворота. Тот тоже узнал Платона и радостно замахал руками, направляясь к нему.

   — Ты не простился со мной, — упрекнул Платона лешон. — Ты так торопился на волю, — понимающе покивал он головой. — А я приготовил для тебя памятный подарок. Вот, бери. — И лешон протянул Платону толстый рулон, обёрнутый льняной тканью. — Здесь то, что нельзя выносить из храма, но я переписал это своей рукой. Тебе на память.

   — И что же здесь? — спросил Платон, принимая свёрток.

   — Рассказ об истории Атлантиды и Книга Мёртвых, которую кладут под голову уходящим на Запад[68]. Эта книга была у тебя под головой, когда ты лежал в саркофаге Великой Пирамиды. Я не знаю, видел ли ты Великий Двор Двух Истин, где председательствует Уннефер-Осирис, произнёс ли ты перед ним оправдательные речи, — это тайна посвящения. Но ведь в этих речах, произносимых человеком после смерти, говорится о том, чего он не должен делать при жизни. Знать об этом следует не столько мёртвым, сколько живым.

   — Да, это так, — согласился Платон. — Спасибо тебе, брат. — Он мог теперь так называть лешона, поскольку стал равным ему. — Принимаю твой бесценный подарок с благодарностью. Ты мне мил. Прощай.

Платон положил подаренные свитки в сундук и, простившись с лешоном, продолжил путь.

Да, он был очень благодарен за подарок. История Атлантиды, прекрасного острова и великого государства, погубленного богами за людские пороки, была столь поучительна для других народов, что им следовало узнать о ней. А Книгу Мёртвых он не только читал, но выучил наизусть те места из неё, что должен был сказать при встрече с Осирисом, богом Двух Истин — Жизни и Смерти. Платону не довелось их произнести, потому что не было ни смерти, ни встречи с Осирисом. Его посещали лишь видения, и он не владел собой. Но философ был готов произнести оправдательную речь и изрёк её без лукавства, потому что истинно был чист перед богом и людьми.

Платон шагал к пристани и говорил вполголоса:

   — Я знаю тебя, Владыка Двух Истин, я знаю имена сорока двух богов, пребывающих здесь, на Великом Дворе. Они поджидают злодеев и пьют их кровь в день, когда те предстанут на суд твой. Я знаю вас, Владыки Справедливости. К вам прихожу, ради вас отринул несправедливость. Я не чинил зла людям, не нанёс ущерба скоту, не совершил греха в Месте истины. Я не грабил, не убавлял от меры веса, не коснулось имя моё слуха кормчего священной ладьи. Я не кощунствовал, не поднимал руку на слабого, не творил мерзкого пред богами, не угнетал раба перед лицом его господина, не был причиной недуга и слёз. Я не убивал и не приказывал убивать, не истощал припасы в храмах. Я не портил хлебы богов, не присваивал хлебы умерших. Я не совершал прелюбодеяния, не сквернословил, не отнимал молока из уст детей. Я не сгонял овец и коз с пастбищ их, не ловил в силки птицу и рыбу богов, не останавливал воду в пору её, не гасил жертвенного огня в час его. Я не пропускал дней мясных жертвоприношений, не чинил препятствий богу при его выходе. Я не лицемерил, не лгал, не ворчал попусту. Я не подслушивал, не пустословил, не угрожал и не гневался, но не был глух к правой речи. Я не был несносен, не подавал знаков в суде, не мужеложествовал. Я не был тороплив в сердце моём, не проявлял высокомерия, не клеветал на бога города моего. Я ЧИСТ, Я ЧИСТ, Я ЧИСТ! Чистота моя сродни непорочности великого феникса в Гераклеополе, ибо я ноздри Владыки Дыхания, что дарует жизнь всем египтянам в сей день полноты ока Хора в Гелиополе — во второй месяц зимы, в день последний, в присутствии Владыки этой земли. Да, я зрел полноту ока Хора в Гелиополе! Не случится со мной ничего дурного в этой стране, на Великом Дворе Двух Истин, ибо я знаю имена сорока двух богов, пребывающих в нём, спутников Великого Бога. Вот эти имена: Усех-Немтут, Хепет-Седежет, Денджи, Акшут, Нехехау, Рути, Ирти-Ем-Дес, Неби, Сед-Кесу, Уди-Несер, Керти, Хеджи-Ибеху, Унем-Сенф, Унем-Бесеку...

Он не назвал всех сорока двух богов, каждый из которых судит за один грех в Месте истины, и не потому, что забыл кого-то из них — за время пребывания в храме он повторял их имена тысячу раз, — а потому, что, спустившись к пристани, увидел сидящим на причальных мостках своего раба Фрикса.

   — Фрике! — произнёс он громко вместо имени бога имя раба и, сбросив с плеч сундук, помчался к нему.

Раб обернулся, и лицо его заблестело от слёз.

Они обнялись, как обнимаются друзья или братья.

   — Я дождался, — всхлипывая, говорил Фрике, — я дождался. Как дожидается верная собака. О господин мой, ты жив!

   — Бедный мой, бедный, — шептал, обнимая худого и лёгкого Фрикса Платон. — И ты жив.

Вечером они сели в лодку с шестью гребцами, которая должна была доставить их в Пелузий. Лодка не причаливала к берегам даже по ночам. Широко разлившийся Нил был спокоен и тих, в его зеркальной глади отражались звёзды и луна, отчего казалось, что и там, под лодкой, бездонный звёздный мир.

   — Мы вернёмся в Афины? — спросил с нескрываемой надеждой Фрике. — Там твоя мать, сестра, братья, могилы...

   — Сначала в Афины, — пообещал Платон. — Да, сначала в Афины.

Последним, что видел Платон, навсегда расставаясь с Гелиополем, были пирамиды. Они долго жемчужно светились под луной в синих сумерках, плывя над каменным плато у начала дельты Нила. Они висели над рекой, как три большие звёзды, как отражение Пояса Ориона. Платон много дней и ночей провёл у Великих Пирамид, попечителями которых были жрецы гелиопольского храма Эннеады. Им были известны тайные входы в каменное нутро пирамид и тайный смысл всего, что они хранили. Для непосвящённых это были храмовые сооружения и гробницы фараонов, для посвящённых — завещание Первых Времён, каменная книга о главном, о том, что было, есть и будет, история и пророчество, истина земли и неба, знак любви и предупреждения, великий дар богов. Непосвящённых пирамиды уводили в прошлое на две тысячи лет, посвящённых — к Первому Времени, что началось десять тысяч лет назад, когда они были воздвигнуты, когда в Египет пришёл Осирис, когда Великий Сфинкс, глядя на восток, видел восход солнца в день весеннего равноденствия в созвездии Льва, а три звезды в Поясе Ориона точно повторяли расположение пирамид Хуфу, Хафра и Менкаура.

Теперь в день весеннего равноденствия солнце восходит в созвездии Рыб, а Орион так высоко над горизонтом, что надо запрокидывать голову, чтобы увидеть его.

Что же случилось тогда, десять тысяч лет назад? Если пирамиды — памятник, то чему, если предупреждение — о чём? Об этом могут поведать Книга Пирамид и Книга Мёртвых лишь тому, кому доступен третий смысл тайнописи, то есть посвящённым. Об этом избранные сообщают друг другу тайно из уст в уста вот уже десять тысяч лет. Погибла Атлантида, исчезли древние и мудрые народы, спаслись немногие, воздвигнув в память о погибших Великие Пирамиды ради спасения будущих народов. И то, что произошло десять тысяч лет назад, может повториться через двенадцать тысяч пятьсот лет после Первого Времени, то есть теперь уже через две с половиною тысячи лет, когда наступит Последнее Время, Время Высокого Ориона. И тогда выживут сильные и мудрые, могущественные и предвидящие, организованные и стойкие, которые сделают всё для своей защиты и найдут на земле безопасное место.

Что уже было, будет снова, что было познано, следует познать вновь, что сделано далёкими предками, свершить опять — вот тайная мудрость пирамид. Так идут звёздные часы Осириса, так боги отсчитывают время...

Глава шестая

Платон не был дома восемь лет. Многое за это время в Афинах изменилось. Постарели родные и знакомые, обветшали старые дома, появились новые, поросли травой и дроком могилы Сократа, Тимандры, Софокла. Рядом со старыми погостами появились новые. Умер Критон, друг покойного Сократа и отец красавца Критобула, который, унаследовав земли и имущество отца, забросил философию и занялся хозяйственными делами. Другой соученик Платона, Аполлодор, ходивший по пятам за Сократом, стал известным учителем мудрости и очень разбогател, беря за обучение юношей большие деньги. Исократ почти поборол своё заикание и по-прежнему тревожил афинян своими мрачными пророчествами о скором нашествии персов и грядущем поражении растерзанных и обессиленных прежними войнами и раздорами Афин. Образ жизни афинян стал за минувшие годы ещё более беспокойным: суды заседают каждый день, разбирая дела об имущественных и финансовых преступлениях, поскольку горожанами ещё в большей мере, чем прежде, овладела жажда наживы, приобретательства и скрытого грабежа. Афины оставили многие прежние союзники, казна на Акрополе опустела, обветшал флот, армия стал скопищем бездельников, партийные распри выливаются во взаимную клевету и грязные оскорбления, поэты читают стихи на рынках у винных лавок, в театрах пляшут голые гетеры, храмовые праздники превратились в многолюдные и шумные попойки.