Белый конверт - тэофил

но не я, я лишь скажу что совершенно все что существует одним только фактом своего существования. К примеру, эта ложка. Из бесчисленного количества возможностей не существовать она существует единственная и неповторимая и при том в моих руках, это ли не чудо. «Но как же» скажешь ты, а если не скажешь то непременно подумаешь « как ты можешь считать ее идеальной когда вон она вся изогнутая, в царапинах да трещинах, еле справляется со своей примитивнейшей задачей» но я скажу, что у нее нет никаких, даже самых примитивных задач, это ты надумал всякие цели и клевешешь, разочарованный тем что бедная ложка не хочет подстраиваться под твое представление о ней. Но мой друг разуй глаза, она бессмысленно, не более и не менее чем ты и даже когда она распадется на атомы, она превратится в нечто столь же бессмысленное и по сему столь же идеальное. Существование единственная причина всего существующего.

Мимоходом распрощался с Р. и пошел. Через час ли, но меня осенила мысль, что я должен не проста идти, но еще и куда та прийти и не проста куда та, а к себе домой. Это было не выполнимой задачей. Доковыляв до лавочки у подъезда рухнул как… нет во всяком случае не как убиты. Я уже видел как падает убиты, как нечто превращается в противоположное в противоестественное былому. Единственное чему я на самом деле хорошо научился у жизни это скрывать свое и угадывать его безумие. нелегкое однако дело но его я освоил его безукоризненно хорошо. Было время когда я ужасно боялся разоблачения особенно в толпе. Баялся что они раскусят мою лож, мою жалкую игру в нормальность. Прогонят брезгливым смехом за чедушную попытку. Но сейчас я почти безукоризненный, Изредка мои демоны возвращаются навестить старого друга и тоска кошкой прокрадывается в душу, как же она мурлычет нежась и пуская когти в нее. еще немного и поверю в будущее и тогда прощай безумие которое я скрывал всю жизнь. точнее укрывал как тлеющий огонь которому только предстоит разгореться. Но в эту ночь как прежде мы честны друг пред другом и в свидетели нам этот клен нелепо выпячивающий себя. Приготовься сейчас забросаю тебя плоскими речами, встану перед зеркалом и зачитаю всю правду, написанную морщинами на моем лице, всю правду про твою глупость и тщетность как отвратна брать у тебя, загребая и выгребая и еще более брать брезгливо со снисхождением. Кто та соврет, что слышал твой нежный и хрупкий голос, а я скажу, что услышал от тебя лишь чавканье и хруст костей. Даже не заикнусь, что ты глубока и непостижима лишь скажу, что мутная вода умело скрывает дно и непостижима все в чем нечего постигать. И даже в эту ночь, когда нечего скрывать все сказанное будет клеветой о тебе, но правдивым рассказам о рассказчике.

Все это время дворник убирающий листья, останавливался опершись подбородкам на метлу и качал головой, наверное сочтя меня за пьяницу. Может ли он знать, что даже в сравнении с пьяницей, я выхожу проигравшим. Счастливый человек, ему есть кого осуждать и тыкать пальцем. Боже мой, как я мог быть так слеп. Как же я умудрился прожить стока лет и не заметить этого. Ведь в самом деле, даже такой как я может отслужить нормальную жизнь. Я могу приемлемо хорошо исполнять какую ни будь работу. Могу жениться на почти любимой женщине. Завести не совсем скучных друзей. Праздновать странные дни, с почему та не чуждыми мне людьми. Как я мог быть так слеп. Я могу все это в самом деле могу. незачем меня мучить и мне незачем вымучивать. Надо будет это обдумать, но не сейчас, я не доверяю этому клену. Но ему меня не провести не в этот раз. Слишком часто я поддавался на величественные образы таких вот кленов, заслоняющих весь горизонт.

Встреча

Не могу вспомнить, не могу восстановить ту чарующую красоту, которая дала уверенность в правильности «моего дела». Которая возбуждала ту могучую страсть не повинуясь которой я чувствовал себя предателем, самым гнусным, жалким преступником. То мгновенное, могучее движение души, инерцией которой и является все последующие действия. Я по-прежнему вижу правильность суждений и воззрений во имя которых и следуя которым совершаются наши действия, но не могу воссоздать в памяти, вновь почувствовать то наслаждение которое сопровождала прикосновение к этой истине. Истина, приютившая мои надежды, манившая меня пламенной звездой, оказалась серьгой в ее ушке так беспощадно разбрасывающая отколовшиеся от нее лучики света.

Фаланстер. Встреча. Стол. Хмурые, оживленные, веселые лица. Шум. Гул. Вылетающие как пули из извивающихся губ слова. Умные, вкрадчивые, напыщенные, глубокие, непонятные, ненужные.

–охарактеризуйте жизнь одним словом.

–ненужная.

Точная, неумолимая как контрольный выстрел. Кроткая, насмешливая улыбка тонкой красной линией растекается по ее лицу. Одиноко белой луною мерцающая сережка освещает ее оголенную шею призовая к поцелуям.

Ненужная. Жизнь нужна каждому существу, но жизнь существа не нужна.

Сигаретный дым. Пар горячего кофе в бороде. Смех.

Красная тряпочная скатерть. Ее ноготь, сквозь свеже прожженное, еще теплое сигаретное пятно, нервно вгрызается в стол.

Дверь. Стужа. Затерявшееся в суете – пока.

–ты не с нами?

–нет, я жду мужа.

Выжал из себя отговорку. Бросил в них, что та невнятное, что бы отделиться.

Мужа нет.

пошел за ней.

Темные переулки, словно корчившиеся от боли перерубленные червяки.

Стук ее шагов тиканьем часов отзываются во мне. Часов отсчитывающих последние мгновения, предсмертные судороги моего прошлого.

Ее силуэт расплывается в темной мути. Тонкий сладкий запах ее духов. Хочу вдохнуть в себя весь воздух земли. Вдохнуть ее. Наполнить свою кровь ею. Жить ею. Захлебнуться ею.

среди назойливо оживленной улицы маленький сквер. Этот одиноко распростертый вдоль улицы оазис тишины, притягивал одиноких.

В уединении пропахшем сырой землей и только-только зацветшими деревьями в пятне света сидела «Т». Фонарный свет словно выкрал ее из тьмы и стыдясь своего преступления неутомимо мигал, то возвращая, то снова выхватывая ее из объятий темноты не выдерживая соблазна и в то же время ревнуя ее к чужим глазам. Она сидела погруженная в свою печаль. Не замечая как капельки слез скользили по ее лицу, обвевая ее скулы, что бы прильнуть к кончикам ее губ. Она иногда обводила губы языком, упиваясь своей тихой скорбью.

Я мог бы подойти, попытаться утешить ее, но она была так прекрасна в своей глубокой грусти. была бы она так совершенна без этой глубокой печали? Не улетучилась бы