Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач - Боб Шоу

— Хочешь еще виски? Он покачал головой.

— Не сейчас, дорогая. Я чувствую себя прекрасно.

— Может, чего-нибудь поешь?

Он снова покачал головой.

— Тогда, может, еще одну грелку?

— Мне уже хорошо. Она вышла, но через несколько минут появилась снова, неся длинный завернутый в бумагу пакет.

— Я оставлю этот сверток у тебя, чтобы ты мог смотреть на него всю ночь.

Она поставила пакет в углу комнаты, но Дуайт поднялся на локте и спросил:

— Что это? Девушка рассмеялась.

— Можешь угадывать до трех раз, а утром проверишь, какая догадка была верной.

— А я хочу увидеть сейчас.

— Завтра.

— Нет… сейчас.

Она принесла ему пакет и стала смотреть, как он разрывает бумагу. «В сущности, Главнокомандующий Военным Флотом Соединенных Штатов — просто мальчишка», — подумала она.

Жабья трость в его руках засверкала своей первозданной чистотой. Деревянная ручка отливала шелковистым блеском, а металлический упор для ног сверкал красной эмалью. На ручке было написано: Элен Тауэрс.

— Ну, — хрипло сказал Дуайт, — это же просто чудо. Я еще никогда не видел жабьей трости с такой надписью и всем остальным. Она ошалеет от радости. — Он поднял голову. — Где ты ее достала, детка?

— Я была на фабрике, где их делают, — сказала Мойра. — То есть, сейчас уже не делают, но эту сделали специально для меня.

— У меня просто нет слов, — пробормотал он. — Теперь у меня есть подарки для всех.

Мойра собрала с одеяла обрывки бумаги.

— Это Мелочь, — небрежно сказала она. — Мне было даже приятно поискать эту фабрику. Поставить ее в угол?

Он покачал головой.

— Оставь ее здесь. Она кивнула и направилась к двери.

— Я погашу верхний свет. Не засиживайся долго. У Тебя правда есть все, что нужно?

— Да, дорогая, — сказал он. — Теперь у меня есть все.

— Спокойной ночи, — сказала она и плотно закрыла за собой дверь.

Какое-то время он думал о Шарон и Элен, о солнечных днях лета и высоких кораблях в Мистик, потом об Элен, прыгающей с новой игрушкой по подметенному тротуару среди сугробов, а потом о Мойре и ее доброте. Вскоре он крепко заснул с рукой на жабьей трости.

На следующий день Питер Холмс обедал с Джоном Осборном в клубе Объединения.

— Я звонил сегодня утром на корабль, — сказал физик. — Хотел поймать Дуайта, чтобы показать черновик рапорта, прежде чем отдать его машинистке. Мне сказали, что он в Гарквее, у родителей Мойры.

Питер кивнул.

— У него грипп. Мойра вчера вечером звонила мне, чтобы сообщить, что я не увижу его неделю, а может, и больше, если это хоть немного будет зависеть от нее. Физик забеспокоился.

— Я не могу задерживать рапорт так долго. Юргенсон уже узнал о результатах наших работ и теперь говорит, что мы не смогли как надо выполнить его задание. Я должен отдать рапорт машинистке самое позднее — завтра.

— Если хочешь, я просмотрю его и, может быть, сумею поймать старшего офицера, хотя он тоже в отпуске. Но Дуайт должен это увидеть, прежде чем мы отдадим его. Ты можешь позвонить Мойре и завести рапорт Дуайту.

— А будет ли она там? Я слышал, что она ежедневно приезжает в Мельбурн на курсы стенографии и машинописи.

— Не валяй дурака. Конечно, она там. Физик обрадовался.

— Я мог бы сгонять к нему еще сегодня после обеда на своем «феррари».

— Тебе не хватит бензина, если ты будешь устраивать такие поездки. Туда ходят поезда.

— Это служебное дело, — сказал Джон Осборн, — дело военного флота, и я имею право на топливо из флотских запасов. — Он наклонился к Питеру и понизил голос: — Здесь, на «Сиднее», осталось около трех тысяч галлонов эфирно-спиртовой смеси, на которой я езжу. Они использовали ее для самолетов с поршневыми двигателями, чтобы те стартовали с палубы сразу на полной скорости.

— Ее нельзя трогать! — запротестовал Питер. — Нельзя? Но ведь это дело касается военного флота.

— Ну, мне этого рассказывать не надо. А скажи, «моррис-майнор» поедет на этой смеси?

— Придется немного повозиться с карбюратором и увеличить давление. Вытащи прокладку и положи на головку кусочек медной жести с цементом. Попробовать всегда стоит.

— Очень опасно ездить по дорогам на твоей гоночной машине?

— Вовсе нет, — сказал физик. — Сталкиваться практически не с чем, за исключением трамваев. Ну, и людей, конечно. Я всегда вожу запасной комплект свечей, потому что масло течет, если мотор делает меньше трех тысяч оборотов.

— А что происходит при трех тысячах?

— Ну, на четвертую скорость переключаться нельзя. Тогда машина делала бы сто и даже больше миль в час. На первой при таких оборотах она делает около сорока пяти. Конечно, рывок с места у нее довольно резкий; нужно иметь перед собой ярдов двести пустой дороги. Обычно я выталкиваю его со двора на Элизабет-стрит, сажусь и жду паузы между трамваями.

Именно так он и сделал в тот день после обеда. С помощью Питера Холмса выкатил машину на мостовую, сунул папку с черновиком рапорта на сиденье, сел, застегнул ремень безопасности и надел шлем. Питер шепнул:

— Ради бога, не убей никого.

— Все они и так умрут через два месяца, — сказал физик. — И я, и ты тоже. Но до этого я еще натешусь своей машиной.

Он подождал, пока проедет трамвай, нажал стартер, пытаясь запустить холодный двигатель, но ничего не вышло. Проехал следующий трамвай; человек двадцать добровольных помощников принялись толкать машину пока мотор не заработал, и тогда «феррари» рванулся из их рук, как ракета — с оглушительным грохотом, визгом шин и вонью паленой резины. Клаксона у него не было, да он и не был нужен, ибо грохот стоял страшный. Гораздо важнее было то, что не было фар, а темнело рано, уже около пяти часов. Чтобы доехать до Гарквея, поговорить там с капитаном Тауэрсом и засветло вернуться, Джону Осборну нужно было изрядно спешить.

На скорости пятьдесят миль в час он обогнал трамвай, юзом въехал в улицу Лонсдейл, уселся поудобнее и уже со скоростью около семидесяти пяти миль в час рванул через город. Поскольку автомобиль был теперь редкостью, нужно было остерегаться только трамваев, толпы же пешеходов поспешно расступались, чтобы пропустить его. Однако в предместьях все было иначе: дети, уже привыкшие играть на пустых мостовых, не успевали вовремя сойти с дороги, и ему приходилось то и дело резко тормозить и проезжать с ревущим двигателем, почти не контролируя сцепления и опасаясь, что механизм может пострадать от этого.

Он доехал до Гарквея за двадцать три минуты со средней скоростью около семидесяти двух миль в час; при этом он ни разу не переключался на четвертую скорость. Обогнув клумбу, он затормозил перед домом; хозяин, его жена и дочь выбежали на веранду и смотрели, как он снимает шлем и выходит из машины.

— Я приехал к капитану Тауэрсу, — сказал он. — Мне сказали, что он здесь.

— Сейчас он пытается уснуть, — сурово сказала Мойра. — Что это за отвратительный механизм, Джон? Сколько он выжимает?

— Около двухсот. Я должен с ним увидеться по важному служебному делу. У меня тут кое-какие бумаги, он должен прочесть, прежде чем я отдам их на машинку.

— Что ж, думаю, он еще не заснул.

Мойра провела Джона Осборна в комнату для гостей. Дуайт не спал, он сидел, опершись на подушки.

— Я догадался, что это вы, — сказал он. — Уже переехали кого-нибудь?

— Пока нет, — ответил физик. — Надеюсь, что первой жертвой буду я сам. Мне бы очень не хотелось провести последние дни в тюрьме. За последние два месяца я достаточно насиделся взаперти.

— Он открыл папку и объяснил, зачем приехал. Дуайт взял рапорт и прочел, время от времени консультируясь с физиком.

— Я немного жалею, что мы не оставили радиостанцию работать, — сказал вдруг капитан. — Может, были бы какие-нибудь новости от Суэйна.

— Это далеко от него?

— У него была лодка с мотором. Он мог бы заглянуть туда, когда ему надоест ловить рыбу, и сообщить нам, что слышно.

— Сомневаюсь, чтобы он успел, господин капитан. В лучшем случае, у него было три дня.

Капитан кивнул.

— Впрочем, он наверняка не захотел бы этим заниматься. Я бы и не подумал об этом, если бы рыба хорошо клевала, и это был бы мой последний день.

Он закончил читать рапорт.

— Все в порядке. Нужно только убрать последний абзац, обо мне и корабле.

— Я бы предпочел оставить, господин капитан.

— А я хочу, чтобы вы его убрали. Не люблю восторгов по поводу обычной операции, не выходящей за рамки служебных обязанностей.

Физик вытащил карандаш и перечеркнул абзац.

— Как вам угодно.

— Ваш «феррари» здесь?

— А на чем бы еще я приехал?

— Ну, конечно, я же сам слышал… Его видно из окна?