В погоне за памятью. История борьбы с болезнью Альцгеймера - Джозеф Джебелли

рака, ишемической болезни сердца и инсульта вместе взятых, и все же, как ни трудно в это поверить, на исследования уходит всего 0,2 % этой суммы. Джон Трояновски, ученый из Пенсильванского университета, подчеркивает, что США больше тратит на попкорн, виагру и антивовозрастные кремы, чем на исследования болезни Альцгеймера. Это просто возмутительно, особенно с учетом того, что каждый год регистрируется 7,7 миллионов новых случаев (и это только те, о которых нам становится известно). Похоже, наш мир страдает еще более страшной потерей памяти. Мы забываем о своих стариках.

Если так будет продолжаться и дальше, то, по оценкам эпидемиологов, общее количество случаев болезни Альцгеймера будет удваиваться каждые 20 лет, что сделает деменцию новой пандемией. В таком случае нынешние 46 миллионов больных станут не более чем верхушкой колоссального айсберга, о который разобьется наше общество.

Так что после целого столетия исследований болезни Альцгеймера – а это путешествие охватило весь земной шар и изобилует тупиками, разбитыми надеждами и страшными трагедиями, – остается все тот же вопрос, с которого мы начали наш разговор. Каково будущее «особой болезни»?

Ответ на него, вероятно, покажется вам до обидного пассивным, но пока что можно надеяться лишь на те же успехи, каких мы добились в борьбе с диабетом. Сто лет назад диабет зачастую становился смертным приговором, однако с появлением молекулярной биологии, за которым последовало создание синтетического человеческого инсулина на основе генетически модифицированных бактерий, диабет стал лишь бледным подобием прежнего кошмара. А если учесть, как поздно проявляются симптомы болезни Альцгеймера, ее бледное подобие не должно быть даже долговечным. Ведь если болезнь Альцгеймера удастся отсрочить, к примеру, всего на год, к 2050 году больных станет на 9 миллионов меньше1. А отсрочка в пять лет, по мнению некоторых ученых, снизит нынешнее число страдальцев на планете – 46 миллионов – чуть ли не вдвое и сэкономит службам здравоохранения примерно 600 миллионов долларов в год2.

Каким же может быть лечение? Все, о чем мы говорили в этой книге, свидетельствует, что врачам будущего, вероятно, уже не нужно будет проводить долгие тесты на запоминание и всесторонние МРТ. Достаточно будет капельки крови или волоска, чтобы предсказать, когда наш разум начнет гаснуть, и тогда врач, вооруженный набором генетических лекарств, созданных для каждого больного индивидуально, сможет точно рассчитать, когда и какой препарат прописать, чтобы обеспечить мозгу пожизненное здоровье. Мы перестанем зависеть от милости ДНК, нам больше не нужно будет вести спартанский образ жизни. И тогда мы сможем переключиться на другие задачи, точно зная, что нашей памяти ничего не грозит.

А пока вот что нам известно. Нам известно, что болезнь Альцгеймера по большей части приходит с возрастом, но старение как таковое ее не вызывает. Болезнь Альцгеймера – это скорее побочный результат совокупности процессов, связанных с нормальным старением. В частности, нам известно, что у стариков бляшки и клубки зачастую не вызывают деменции – этот страшный механизм запускается лишь после того, как будет перейден определенный порог. Нам известно, что для того, чтобы гибли нейроны, нужны и бляшки, и клубки (но их одних, вероятно, недостаточно), а еще нам известно, что бляшки появляются раньше клубков, и поэтому фармацевтические компании предпочитают бороться именно с ними.

Нам известно, что для понимания механизмов недуга главное – генетика, и хотя гены ранней формы болезни Альцгеймера (например, ген – предшественник бета-амилоида и пресенилин-1) наследует лишь меньшинство, у многих из нас есть генетические факторы риска, способные склонить чашу весов в сторону деменции, и главный из них – APOE4. Генетике XXI века, несомненно, еще предстоит сказать свое веское слово.

А еще нам известно, что сегодня радикальному пересмотру подвергаются представления об основах болезни. За последние десять лет методы оценки функционирования мозга стали значительно точнее, и начала формироваться холистическая картина этого недуга. Самая, вероятно, глубокая работа по этой теме на сегодняшний день – «Клеточная фаза болезни Альцгеймера» Барта де Струпера и Эрика Каррана, вышедшая в 2016 году3. Ее авторы утверждают, что с приходом «системной биологии», которая опирается на сложную статистику и мощные компьютеры, вскоре появятся средства для создания «всеобъемлющей клеточной теории болезни Альцгеймера». Этот подход, сочетающий отдельные открытия из широкой области цитологии, биохимии, молекулярной генетики и нейровизуализации, вероятно, позволит сложить все детали головоломки. Подобно программе Human Connectome Project, цель которой – создать карту всех нейронных взаимосвязей в мозге, – системная биология, как пишут де Струпер и Карран, стремится составить «атлас эволюции болезни Альцгеймера».

Кроме того, колоссальный прогресс, полностью изменивший картину в целом, достигнут и в области диагностики. Теперь мы уже не сосредоточены на полном разрушении мозга – наш перископ развернулся на 180 градусов и теперь нацелен на самые ранние, но не менее красноречивые признаки когнитивного упадка. Сейчас, когда я пишу эти строки, ко мне в руки попало исследование, показывающее, что болезнь Альцгеймера можно распознать по белкам из слезной жидкости4. Подобные биомаркеры позволят сместить терапевтический прицел на средний возраст, а возможно, начать лечение даже раньше. И хотя еще далеко не все ученые считают, что для предотвращения болезни нужно менять образ жизни, нам известно, что с каждым днем все больше специалистов настоятельно советуют это делать. Чтобы записать все нейрохимические процессы, которые нам нужно пересмотреть и реорганизовать, потребуется толстая тетрадь. Исследования болезни Альцгеймера – область, которая когда-то казалась безнадежной, волшебным образом превратились в достойнейшее из занятий.

Конечно, надо изменить и отношение к болезни Альцгеймера в целом: стареющее общество, несомненно, способно сплотиться и сопротивляться, но рискует и опустить руки. Здесь, как это ни прискорбно, придется провести неприятную параллель с онкологическими заболеваниями: рак приводит примерно к такому же количеству смертей ежегодно, однако его исследования финансируются примерно в десять раз щедрее, чем изучение болезни Альцгеймера. Нам очень важно искоренить рак, но нельзя же бросить все силы на одну пандемию лишь для того, чтобы столкнуться с другой – одолеть Сциллу и тут же попасться в пасть Харибде. Еще непригляднее становится картина, если сравнить финансирование исследований болезни Альцгеймера с поддержкой исследований ВИЧ и СПИДа. В начале девяностых общество вынудило конгресс США выделить на помощь инфицированным 10 % бюджета на научные исследования. Результат налицо: в наши дни СПИД вполне поддается контролю, а смертность от него снизилась с 45 000 в год в 1995 году до 7000 в 2013 году. Тем не менее США не