Меч Тристана - Ант Скаландис

— Посмотрим. Поскакали в замок!

И Тристан пришпорил своего коня, первым уносясь вперед и вверх по каменистой дороге.

Прошло уже больше месяца, а Курнебрал все не возвращался. Что могло так задержать опытного воина и верного оруженосца? Ведь Тристан просил его вернуться с известием от любимой как можно скорее. Беспокойство охватывало с каждым днем все сильнее. Тристан стал снова чаще бывать в порту, как в первые дни, когда наводил справки о Жилине. Ведь польский герцог, за которым он установил тогда очень грубую «наружку» (да и где было взять людей для не очень грубой?) уплыл в неизвестном направлении дня через три после их встречи в том кабаке и больше, по агентурным сведениям, ни в Карэ, ни в Нанте не появлялся. Получилось так, что не он поляку, а поляк ему мозги вкручивал. Все это казалось достаточно странным, но шла война — было не до того. А потом война кончилась, и подступило беспокойство — серьезное беспокойство за Изольду. И о каком-то там Жилине Зеленогурском, будь он хоть трижды Сигурдом Отважным, думать уже не хотелось.

Тристан начал выискивать в гавани Карэ людей, прибывавших с кораблями из Корнуолла. Матросы поведать могли немногое, но однажды на французский берег сошел известный в здешних краях трувер и признался Тристану, что не далее как третьего дня был при дворе Марка.

Боже!..

Чем только не кормил, чем только не поил Тристан этого трувера, выслушивая его рассказы! Рассказы-то, правда, оказались невеселыми. Он уж и сомневаться начал, верить ли этому хитрому менестрелю, привыкшему не столько новости передавать, сколько сочинять баллады. Какой, к едрене-фене, из поэта корреспондент?

А узнал Тристан вот что. С Марком у Изольды все прекрасно. Старик ей прошлых дел не вспоминает, любит всей душой, можно сказать, боготворит, супружеских обязанностей исполнять не требует — что-то у него со здоровьем не в порядке — ну и позволяет королеве жить, как она хочет. То ли просто не интересуется ее интимными делами, то ли закрывает на все глаза и прощает любые грехи, памятуя о прежней своей жестокости. А личная жизнь королевы Изольды меж тем богата и разнообразна. Слывет она в Тинтайоле великой распутницей, с дикими и невероятными потребностями, совращает не только слуг-мужчин, но и камеристок своих, и юных благородных девиц, которых присылают к ней на обучение.

И царит в покоях королевы свальный грех, и чуть ли не звери какие-то участвуют во всем этом. Но в последнее время, поговаривают добрые люди, королева переменилась, потому как активно ухаживает за ней некий заморский барон, предлагающий ни много ни мало бросить старика Марка, ведь он уже все равно не мужчина, и уплыть с чужеземцем в далекие края. С бароном этим королева, по слухам, переспала уже не раз, благоволит ему весьма, и только сила привычки еще удерживает ее при дворе в Тинтайоле.

Вот такую радужную картинку нарисовал Тристану залетный трувер. Спасибо еще, не стал это все рифмовать и петь гнусавым голосом под звуки плохо настроенной арфы.

— Ну а про меня-то королева говорила? — в отчаянии спросил Тристан.

— Пару раз упоминалось при дворе ваше имя, доблестный рыцарь вы мой, — кивнул трувер, — но в таком, знаете ли, неопределенном контексте. В общем, Изольда дала понять, что давно уже не надеется на возвращение ваше, потому что никаких посланий от вас ни разу не получала. А люди, которых еще когда-то пыталась она отправить за вами, так и не разыскали вас или не вернулись. Ну, королева и решила бросить это нелепое занятие. «Нельзя все время жить прошлым» — такие слова произнесла Белокурая Изольда буквально при мне.

Какую-то жуткую неправду почувствовал Тристан в рассказе трувера, особенно не нравилось ему, что, кроме Изольды и Марка, рассказчик не назвал ни одного имени, даже пресловутого жениха из заморских стран объявить постеснялся, как будто этот парень — преступник и называть его фамилию до полного окончания следствия не положено. Что-то темное и гадкое чувствовалось в рассказе трувера. У Тристана даже руки зачесались: «Может, просто взять меч да и отрубить голову этому завистливому жалкому поэтишке, источающему яд гнусных сплетен?» Но уже в следующую секунду Тристан отмел привычную мысль. Во-первых, он уже достаточно намахался мечом и наубивался, даже здесь, в Арморике, и совсем недавно. Так что хрен с ним, пусть живет. А во-вторых, подумалось вдруг с грустью: «Наврал трувер с три короба, наврал мерзко, традиционно смакуя грязь и низость, но… Вот именно, что „но“! Нет дыма без огня.

Дыма без огня не бывает, — продолжал он размышлять. — Машка, любимая Машка! Как ты там живешь без меня? Конечно, плохо. И не только в том смысле, что тебе плохо, но и в том смысле, что неправильно, гадко живешь. Я знаю, Машка, что ты у меня не ангел. Я всегда любил тебя и люблю такой, какая ты есть, я все прощу, но только сейчас, сегодня, может, нам лучше не встречаться. Ну, нагуляйся там вволю со всеми баронами и камеристками, со всеми слугами и собаками, раз уж моя волшебная собачка по той или иной причине к тебе не попала. А я не поеду искать ни Курнебрала, затерявшегося черт знает где, ни пропавшего кота Лоло вместе с радиоприемником, который слушают теперь какие-нибудь дикие зулусы или балуба на юге Африки (Почему балуба? При чем здесь Африка? Что за бред?), ни мою любимую и нежную девочку Машу… Пусть она лучше сама меня найдет. Кто у нас специалист по древней литературе? Вот тот пусть и проявит инициативу. А лично я в упор не помню, какой там следующий номер программы. Знаю только, что сумасшедших поляков с разведподготовкой и зловредных труверов, возводящих напраслину на Белокурую Изольду, согласно легенде не предполагалось. А вот поди ж ты — свалились на мою голову. Значит, мне с ними и разбираться. А ты, Машуня, давай дуй дальше по тексту. Пересечемся же мы где-нибудь? Обязательно пересечемся. Вот и славно. А пока мне и здесь хорошо».

— Слышь, трувер, вали отсюда, пока я добрый, точнее, пока я задумчивый Благодари Бога, что пожрать удалось на дармовщинку. А то вот сейчас посижу еще немного и велю отрубить тебе голову. Давай, приятель, давай побыстрее, песни петь я и сам умею…

А потом приехала из Арля Изольда Белорукая, нареченная сестра Кехейка, загадочная девушка, найденная Хавалином в волнах Ирландского моря точно в тот самый год, когда Тристан одолел Дракона Острова Эрин, вылезшего из Бездонных Пещер. Милое совпадение.

И теперь стало ясно, что это и не совпадение вовсе.

Перед Тристаном сошедшая по трапу с корабля на берег Арморики стояла настоящая Изольда — дочь короля Гормона и королевы Айсидоры. Несчастная принцесса, потерявшая все, включая память. Ах, Мырддин, Мырддин, что же ты натворил. Гуманист хренов! Интересные у вас там представления о добре и зле на вашем Втором уровне бытия! Или как он называл эту иную реальность — Высший Уровень, что ли? Выдал девушке, понимаешь, отступного бриллиантами и пустил по морю навстречу судьбе.

Плыви, Изольдочка, все твое детство и юность — ото фуфло. Мы его во временное пользование другой девушке отдали, а ты, дорогая, обретай новую жизнь, рисуй себе с нуля в свои двадцать. Какие наши годы!

Несчастное, забитое существо. Но как же хороша внешне! Как божественно прекрасна! Ведь точная копия Маши, а в глазах — ясный свет первозданной, никем не тронутой глупости. Некоторым, очевидно, именно это и нравилось, а Тристану — так сделалось страшно. Вон Рояль-то Нантский с ума сходил от Белорукой, полстраны в крови потопил, сотни деревень пожег «Черт! — злился про себя Тристан. — Ну и забирал бы ее, мне-то на кой хрен эта кукла? Однако вот беда: Роялю нельзя отдать — знамение было, и по всем звездам получается, что сестрица Кехейкова загадочная (а для меня так совсем и не загадочная, а на все сто процентов прозрачная) прибыла аккурат по мою душу. Именно мне предназначена. Во глупость-то: на одного Тристана сразу две Изольды. Что я вам, бык-производитель? Ну брат Мырддин, ну учудил!»

Крутились все эти мысли в голове Тристана с бешеной скоростью, и потому смотрел он на Изольду Белорукую бешеными глазами, а Кехейк, наивный, разумеется, взгляд такой принял за буйную и неуправляемую страсть, проснувшуюся вмиг в огрубевшей душе великого рыцаря. И заулыбался Кехейк. А тут еще девушка эта нежная шагнула к незнакомому рыцарю, просияла солнечной счастливой улыбкой и прошептала, вспоминая что-то свое, что-то очень важное, потаенное, интимное:

— Тантрис! Здравствуй, Тантрис!..

И тогда до Тристана дошло: она же его помнит, она его лечила тогда и вот вспомнила. Так велико было потрясение от этой встречи, что даже стертая память, стертая могучими силами иной реальности, пробудилась.

И значит, это судьба, значит деваться теперь некуда. Он должен будет все время находиться рядом с этой новой, точнее, наоборот — старой Изольдой, потому что первая по хронологии она. Он должен будет беречь ее от попыток вернуться в Ирландию, вспомнить родителей и окончательно развалить весь так тщательно выстроенный Мырддином сценарий, ведь тогда — полный кабздец, просто светопреставление!..