Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

На обед Женя приготовила картофельное пюре. Налила в кувшин парного молока, поставила две тарелки. Сама тоже села за стол, и они молча стали есть. Петерис на Женю не смотрел. Казалось, стоило ему глянуть на нее, как он уже не выдержит — и что-то случится. Страх перед тем, что Женя могла бы его высмеять, оттолкнуть или убежать, останавливал Петериса. Но еще больше пугала мысль, что после этого ему придется объясняться с Алисой, требовать от нее развода, открыть всему свету свою страсть, которую он в глубине души считал предосудительной. Ночью и в мечтах он твердо был уверен в своих чувствах к Жене, теперь же, когда эти мечты могли сбыться, он испытывал все большее смятение.

— Ну, спасибо. Отменный обед, — сказал он наконец.

— Вкусно было?

— Грех жаловаться.

Петерис впервые поднял глаза.

Женя улыбалась. Петерис встал и ушел в комнату.

Нет! Хватит умничать. К черту все! С ней жизнь была бы совсем другой, чем с первой женой. Теща тыкала ему в нос деньгами, ради которых он будто взял Алису. Так ну их к лешему, эти деньги! Вот уже почти десять лет прошли, а где они? Алиса уже не жиличка, настоящей работницы из нее никогда не будет. И как долго можно вот так терпеть? Вся жизнь кувырком пройдет.

Провалявшись несколько часов на кровати, Петерис надел полушубок, взял топорик и отправился в лес. Долго брел по снегу, пока не нашел пригожую елочку, ровную, пышную, с темной хвоей.

— Какая славная елка! — восхищалась Женя.

— Ага! — порадовался своей удаче и Петерис.

— Хозяин, миленький, оставьте ее дома, не отвозите в имение!

Петерис уже давно колебался, ехать или не ехать вечером к Алисе и Ильмару. С тех пор как Алиса заболела, он вблизи нее чувствовал себя неловко, словно виноватый перед ней, и не находил, о чем говорить. Была бы Алиса с Ильмаром, непременно поехал бы, но там же все время будет подслушивать, подсматривать и за глаза обсуждать теща. Ехидно ухмыляться, если он скажет что-нибудь не так. И сына настроила против отца, мальчишка все хмурится, едва завидит его. Потолковать с Женей он успеет и завтра и послезавтра, времени вдоволь. Так Петерис размышлял в лесу. Когда Женя сама предложила не увозить елку, он вмиг решил:

— Так я туда не поеду.

— Как? Останетесь дома?

— А чего? — Петерис махнул рукой.

Женя посерьезнела. Поняла, наверно. Ну и пускай понимает! Все равно когда-нибудь поговорить придется.

Петерис отыскал несколько оставшихся с прошлого года свечечек, но найти подсвечники никак не мог. Шкаф еще был полон Алисиных вещей — блузок, белья и всякой всячины. Петерису пришлось немало порыться, прежде чем он нашел коробку с елочными побрякушками. При этом он испытывал неприятное чувство: Алисины платья, казалось, смотрели на него с укоризной.

Приладив к елке крестовину, Петерис хотел подождать Женю, но девушка уж очень задерживалась в хлеву, и он решил украсить елку сам. Поставил пушистое деревце в кухне на стол, принялся развешивать стеклянные шарики, укреплять свечечки. Петерис не помнил, чтоб когда-нибудь делал это, ему стало даже немного стыдно, что он занимается детским или бабьим делом.

Женя принесла два ведра — из-под молока и свиного пойла, а на елку даже хорошенько не взглянула.

— Ну? Теперь красивее? — не вытерпел Петерис.

— Елка как елка.

На ужин Женя сварила горох.

— Хозяин, возьмите масла и поешьте!

— А вы разве не будете?

— Нет.

— Как же это?

Петерис почему-то рассмеялся.

— Просто не хочется.

Петерис, растерявшись, залез в миску с горохом рукой. Горох был еще горячий и жегся. Отряхнув руку, он взял горшок с квашей, тарелку и принялся есть.

Поставив студить молоко в сени, Женя исчезла в своем углу, за Лизетиной цветастой занавеской. По шелесту одежды было ясно, что она переодевается. Вдруг занавеска раздвинулась, и Женя появилась в одной рубашке и нижней юбке; сердитая, подошла к тазу помыться. Стесняется, подумал Петерис. Не желая смущать девушку, он уставился в тарелку с горохом.

Когда Женя, одевшись, принялась чесать волосы, Петерис спросил:

— Ну, так что, елку будем зажигать?

— Зажигайте, если хотите!

Петерис растерялся. Женя и в самом деле рассердилась. Но почему? Долго думать над этим ему не пришлось. На дворе залаяла собака, кто-то вошел в сени, постучал. Женя покраснела до ушей.

— Войдите, войдите! — крикнула она и кинулась к двери.

На кухню вошел молодой парень. Петерис где-то видел его.

— Добрый вечер, — испуганно поздоровался тот.

— Так рано? А я уже собиралась пойти тебе навстречу, но…

Все трое чувствовали себя очень неловко, но пуще всех — Петерис.

Кое-как придя в себя, он взял фонарь и отправился к лошадям. Когда Петерис вернулся, ни Жени, ни молодого парня на кухне уже не было.

Условились, что в первый день праздника Женя сутра выдоит коров и пойдет в гости, а вечером вернется. Доить в полдень взялся Петерис. Но Женя как ушла в сочельник, так вернулась только на второй день праздника, уже к вечеру. Петерис, по праву хозяина, высказал ей свое возмущение.

— Это еще что такое! Коли каждый начнет поступать, как ему в голову взбредет, что же это будет! Нельзя так!

Женя, поджав губы, молчала. Похоже, она старалась сдержать улыбку. Но от досады и обиды Петерис больше говорить не мог, удалился к себе в комнату и не показывался до позднего вечера, пока не пошел к лошадям. Праздник был испорчен, даже в имение, к Алисе, он не поехал, ведь на третий день праздника надо ехать на станцию — встречать Лизету.

К своему удивлению, Петерис увидел, что с поезда сошла и Эльвира.

— Чего это ты приехать надумала?