Осоковая низина - Харий Августович Гулбис

— Захотелось тебя повидать.

Эльвиру никогда заранее не поймешь, Петерис в разговор женщин почти не вмешивался, даже не рассказал об испорченном празднике.

— Елку наряжали? — спросила Лизета, войдя на кухню.

— Только не зажигали.

— Кто нарядил? Женя?

— Зачем ей-то?

Петерис начал сердиться. Но больше подозрительных вопросов матери его раздражал пристальный взгляд Эльвиры. Так на него смотрели в тюрьме во время допросов. Какого черта не выкинул он эту елку? Думал, мать обрадуется, поблагодарит, на, вот тебе!

— Скажи правду, сын!

— Какую тебе еще правду надо? — вспыхнул Петерис.

Женщины, переглянувшись, на какое-то время оставили Петериса в покое. За обедом Эльвира бесцеремонно, не отрываясь, разглядывала Женю.

— Как провели праздник? — спросила она слащаво-ядовитым голосом.

— Спасибо, хорошо.

— Особенно праздновать-то, наверно, и не пришлось. И скотину обиходь, и хозяину поесть подай. Хотя женщине о мужчине позаботиться иной раз даже по душе бывает.

Женя наморщила лоб. Не доев, встала и вышла.

— Признайся, дорогой братец, откровенно, как на духу: у тебя было что-нибудь с ней?

— Прямо как скаженные! Не было у меня ничего с ней и не будет.

— Не сердись! Мы ведь только хотим знать.

— Чего суете нос, куда вас не просят!

— Ты, сын, не прав. Разве я против, чтобы ты другую взял в жены? Разве я зла тебе желаю? Но прежде чем делать что-то, надо сперва подумать. Вот как.

— То, что Алиса тебе не пара, мы знаем и не удивились бы, если б у тебя с этой девчонкой что-нибудь было, но ты должен потерпеть, обождать.

Петерис встал.

— Подожди! Другую жену ты всегда найти успеешь, а сейчас появилась возможность землю купить. Потому слушай, что тебе скажут!

Петерис слушал.

На другой день он запряг лошадь и вместе с Эльвирой поехал в Грак, к Алисе.

— Эльвира? Какая неожиданность!

— Ведь теперь в деревне так чудесно. Тишина! Заснеженные леса! И на санях прокатиться можно. Сказка!

Правда, Петерис привез Эльвиру на той самой повозке, в которой возил гравий, свеклу, мешки зерна и суперфосфат, а иногда и навоз.

— Ты в самом деле хорошо выглядишь! — порадовалась Эльвира.

Золовка была очень мила и внимательна. Ильмару достался шоколадный дед-мороз и ружье, из которого можно было палить привязанной к нитке пробкой.

— Почему не написала мне, что у тебя бабушка умерла? — деликатно попрекнула Эльвира.

— Думала, что тебя это не интересует.

— Я твоя родственница — и меня не интересует! А с домом что? Уже продали?

— Пока нет.

— Но продадут?

— Собираются.

— А где, вообще-то, дом этот находится?

Алиса сказала адрес, и Эльвира сразу заговорила о другом.

Уже вечерело, когда гости собрались ехать домой.

— Смотри береги себя! Будь благоразумна! — наказала на прощание Эльвира.

А когда они выехали из имения, она сказала Петерису:

— Еще раз прошу тебя, будь и ты благоразумен!

— У меня у самого что, головы нет?

— Не беспокойся! Фрицис все выяснит: за сколько продается дом и не продан ли уже. А я напишу. Только смотри, как бы тебя не надули!

— Мне-то что? Деньги не мои.

— Раз ты муж Алисы, так и деньги твои.

Под закатным солнцем золотисто поблескивал легкий, пушистый снег. Каждую снежинку можно было разглядеть в отдельности.

— Как чудесно! — восхищалась Эльвира.

Алиса все меньше лежала или читала. Она не чувствовала, утомления даже в послеобеденные часы.

— Хочу связать Ильмару теплые шерстяные носки, — сказала она однажды Эрнестине.

Но вязание не очень двигалось. Только через две недели была готова первая пара. Алиса предпочитала хлопотать на кухне, стараясь оставлять Эрнестине больше времени для шитья.

— Перетрудишься — опять хуже станет, — беспокоилась Эрнестина.

— Не хочется у других на шее сидеть.

— Ого! — обиделась мать.

Легкая работа Алису больше не утомляла, а отвлекала от назойливых мыслей, укрепляла ее веру в себя.

Иногда к Эрнестине заходил Артур; он все больше сидел дома, читал или вырезал ложки. Сам на рынке их не сбывал, поручал это дяде, жившему в Бруге. При более близком знакомстве Артур оказался не таким уж замкнутым, каким Алиса знала его раньше. Только далеко не с каждым он был доверчив и откровенен.

В комнате Артура, кроме семи притащенных из лавки ящиков, набитых книгами, были еще кровать, шаткий стул, столик, зеркальце у окна — чтобы бриться — и торчало несколько гвоздей в стене, чтобы вешать одежду. Обувь стояла под кроватью. А на кухне — чайник, котелок, сковорода, несколько мисок, треснутых тарелок и кружек. Всякий раз, когда Алиса в поисках Ильмара заходила к Артуру, ее неприятно поражало грязное окно, наполовину закрытое пожелтевшей газетой.

Однажды, когда Артур отправился в город (на сельских дорогах снег не счищали и велосипедом пользоваться было нельзя), Алиса сняла с гвоздя ключ от его квартиры. Артур иногда неделями не появлялся дома и доверял Эрнестине не только деньги, если они у него заводились, но и второй ключ от двери; ютясь по углам и чердакам, легко было потерять и то и другое. Алиса подрубила белое полотно, чтобы заменить им на окне старые газеты.

Она вымыла окно, затем взяла отцовский молоток, гвоздей, вбила их, продернула тонкий шнурок и повесила занавеску на окно. Она любовалась своей работой, когда открылась дверь и вошел Артур. Алиса растерялась.

— Не думала, что вы так скоро вернетесь.

— Меня подвезли.

Алиса, затаив дыхание, ждала, как Артур отнесется к ее затее. А он лишь взглянул, даже не улыбнулся.

— Простите,