Осоковая низина - Харий Августович Гулбис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Артур промолчал и на сей раз. Алиса взяла молоток, тряпку и хотела выйти.
— Постойте!
Алиса задержалась в дверях.
— Я кое-что принес для вас.
Артур раскрыл потертый чемодан и достал книгу:
— Это о цветоводстве.
— Спасибо, но…
Алиса смущенно взяла книгу.
— Вы ведь любите цветы.
Артур затворил дверь.
— Вы не рады?
— Книге я рада, но… Мне стыдно. Вы тогда, наверно, все слышали.
— Откровенно говоря, мне тогда тоже было стыдно.
— Тогда я…
— Спасибо вам за занавеску.
С этого раза они уже не могли так непринужденно разговаривать, как прежде. Когда Эрнестина с Ильмаром куда-нибудь уходили и Алиса с Артуром оставались вдвоем, им становилось не по себе.
Коричневый деревянный дом был наконец продан, и вырученные деньги дети Гертруды поделили на равные части, как это указано было в завещании.
Выйдя из банка, все трое, Рудольф, Нелда и Эрнестина, остановились и переглянулись. Проникнутый мыслью об исключительности момента, Рудольф предложил:
— Пошли к Шварцу!
— Думаешь, надо? — для вида усомнилась Нелда.
— Это событие надо отметить. Вы дамы, я вас угощаю.
Кавалер и его дамы оставили в гардеробе пальто и поднялись в зал. Музыка еще не играла, в кафе было почти пусто. Рудольф заказал шампанского. Подняв искрящийся бокал, он встал.
— За нашу матушку!
Хотела встать и Нелда, но Эрнестина не тронулась с места, и она тоже осталась сидеть. Рудольф осушил бокал, склонил голову, выдержал паузу, принялся за пирожное.
У Эрнестины в сумочке хранился документ на пять тысяч латов и еще четыре сотни наличными, теперь она чувствовала себя как-то странно. Короткие минуты сознания непривычной свободы и независимости омрачались не то тоской по проданному дому, в котором были прожиты детство и юность, не то страхом потерять только что обретенное богатство. Эти лежавшие в сумке бумажки казались слишком ничтожными и тонкими, какими-то нереальными, не имеющими ничего общего ни с коричневым домом, ни с жизнью, прожитой матерью и отцом.
— Что ты собираешься делать со своими деньгами? — словно отгадав тайные сомнения Эрнестины, спросил Рудольф.
— Поживем — увидим, — сдержанно ответила Эрнестина.
Мать оставила и наличные деньги, более тысячи. Получив их, Рудольф положил перед сестрами лист бумаги, на котором были расписаны все расходы, связанные с похоронами. Их вычли со всех поровну, осталось более семисот латов. От своей доли Рудольф великодушно отказался в пользу Нелды, сказав, что из них троих она единственная смотрела за матерью на склоне ее лет. Гордость не позволила Эрнестине усомниться в этом, как и напомнить о том, что она трудных десять лет, живя на рижской окраине, содержала уже никому тогда не нужного отца. И из той же гордости она тоже отказалась от своей доли. Только теперь, когда они сидели все вместе в кафе, Эрнестине пришло в голову, что, может быть, ее обманули и «лишние» деньги Рудольф с Нелдой поделят потом между собой.
Эрнестина отдала ему и две сотни, занятые на лечение Алисы.
— Возьми я у тебя вексель, мне теперь причиталось бы побольше, — пошутил Рудольф с грустной усмешкой.
— Так сколько я должна приплатить тебе? — спросила Эрнестина.
— Сестрица! Не надо шутки всерьез принимать!
— Говори, сколько!
— Ну, если процентов десять за полгода, то я содрал бы с тебя по-божески.
— Сколько это получается?
— Да уймись ты!
— Сколько.
— Двадцать латиков.
— Пожалуйста!
— Не дури!
Рудольф все же сунул деньги в карман, но с таким видом, будто уступил настоянию мелочного, нетактичного человека.
Однако никаких доказательств нечестности брата и сестры у Эрнестины не было. Одна догадка. Казалось, Рудольф и Нелда вовсе не чувствуют себя обманщиками, скорее великодушными людьми, страдальцами, и считают, что Эрнестине ее доля досталась незаслуженно и что сама она просто нахалка.
— Ты ее не так любила, как мы, — сказала Нелда на похоронах матери.
— Не так подлизывалась к ней, — ответила Эрнестина.
Теперь Нелда тихо сидела и с живым интересом наблюдала господ за соседними столиками.
Вытерев губы, Рудольф сказал:
— Этот дом был сбывшейся мечтой жизни нашей матушки; если бы она увидела, что его продают и проматывают, она с горя умерла бы вторично.
— Ты мог оставить дом себе, — не вытерпела Эрнестина.
— И выплатить вам с Нелдой вашу долю? Откуда я, бедняк, взял бы такие деньги?
— Всем бы такими бедняками быть!
— Завистливая ты, Эрнестина. Завистливая. Никогда ты меня не понимала. Мне кажется, тебе вообще трудно другого понять. Ты ко всему с материальной точки зрения подходишь. Только не обижайся, пожалуйста.
Эрнестина не хотела ссориться. Допив кофе, она поднялась и тихо сказала:
— Мне пора на поезд.
Рудольф и Нелда пошли провожать сестру. У вагонных ступенек Рудольф поцеловал Эрнестину в щеку, а Нелда коснулась губами уха.
— Счастливо! Приезжай в гости!
Когда поезд шел через Даугаву, Эрнестина с облегчением вздохнула и огляделась.
В «Апситес» уже давно был отрыт колодец, и в одно воскресное утро Петерис, набирая воду для бочки в хлеву, услышал, что его зовут:
— Эй! Петерис!
Возле бани, на другом берегу замерзшей речки, стоял Вилис Вартинь и махал рукой.
— Давай сюда!
— Чего тебе? — прокричал Петерис в ответ.
В утреннем прозрачном воздухе слышно было, как крик повторяется эхом в ближнем овраге.
— Хромой повесился. Надо пойти снять его.
В первую минуту Петерису хотелось отвертеться от такого дела, но потом подумал,
