Разрушенное святилище - Дэн Ченслор

Многие надевали панцири из многослойного полотна, пропитанного солью, отчего оно становилось настолько прочным, как будто было сделано из камня. Такой доспех предпочитали те, кто экипировался за собственный счет, он был весьма дешев.

Вооружение пехотинцев составляли мечи и пращи, камни для которых носили в сумках, перекинутых через левое плечо.

Подошедшие воины четко выстроились между ополченцами, вместе с которыми должны были первыми встретить врага. За ними следовали копьеносцы в кожаных панцирях, обшитых металлическими полосками, кроме того вооруженных мечами и щитами.

Короткие багровые туники, зеленые, серые, синие штаны вместе с блеском оружия составляли впечатление движущейся по земле радуги.

Высокие повозки, обтянутые белым, фиолетовым, оранжевым шелком предназначались для семидесяти семи архимагов, идущих пешком, одетых в одинаковые серебряные плащи с капюшоном.

Искусно вышитая непонятная вязь слов, звездных знаков, символы жизни и победы украшала одежду волшебников.

Старший архимаг прокричал команду, из крытых повозок по трое вышли ученики чародеев, они несли стеклянные прямоугольные треугольники.

С их помощью разжигался священный огонь, который не должен был угаснуть до конца военных действий. Утрата огня оборачивалась неизбежным военным провалом, и жрецы собственной жизнью отвечали за его сохранность.

Сначала установили черную статую Радгуль-Йоро, основателя сущего, бога войны и матери людей Амириссы. Они должны были присутствовать при появлении огня, вдохнув в него ничем не оскверненную душу.

Треугольники обратили к солнцу, установив так, что вершины сходились в одной точке — серебряной чаше, наполненной светлым пухом, что окружает плоды астеранта.

Люди в долине затаили дыхание. Старший маг с молодым лицом и седой бородой, обратился к верховному божеству.

— Всесильный и много мудрый Радгуль-Йоро! Мы, твои дети, начинаем справедливую войну против богоотступников и предателей. Прощу тебя, зажги святой огонь и помоги нам сохранить его! Мы победим, защищая имя твое от хулителей. Обрати на нас, недостойных, но преданных, свой взор. Пусть возгорится пламя!

Казалось текущее пламя бьется внутри полых треугольников, стекая к их вершинам, в ту точку, где лежали тонкие легкие нити.

— Смотрите, как отражаются лучи, — закричал архимаг, — они стали солнечным телом.

И в тот же миг огонь в чаше вспыхнул, поднявшись высоким столбом и опал, разгоревшись мягким пламенем. Крик восторга пронесся над долиной. Терранд своим громыхающим голосом, перекрывая шум реки, свист поднявшегося жаркого ветра заговорил.

— Война началась. Мы ее не желали и не по нашей вине прольется кровь. Для нас нет иного пути, как победить. Я не говорю или умереть, потому что смерть не карает правых. Потери неизбежны, но я верю, что они будут незначительны.

Многие при этом подумали — «например, я».

— Воины, — воскликнул командующий, здесь, перед нашими богами, перед их священным огнем мы дадим клятву, отменить которую может только смерть. Повторяйте за ним.

Он дал знак помощнику, в сверкающих доспехах подъехавшему ближе, и тот заговорил четко и торжественно, давая время солдатам повторить вслед за ним слова клятвы.

Двенадцать мальчиков в коротких серебристых тогах, тонких шлемах, украшенных изображением луны, неба в виде голубого полушария и зеленого диска земли одновременно подняли длинные трубы, изогнутые на конце, и тревожная, напряженная разнотонная мелодия наполнила долину.

Возгорание священного огня, торжественная клятва и эта зовущая музыка оказали на войско поразительное воздействие — даже унылые ополченцы, большинство которых не рвалось в бой, переполненные страхом и злостью от того, что их обманули разговорами об очередном ученье, неожиданно встрепенулись, почувствовав себя частью великой армии, несущей освобождение стране и месть врагам.

— Вперед, на курсантов! — вскричал Терранд.

Войско дрогнуло единым телом, вперед выступили тридцать жрецов, в руках которых горели факелы, зажженные от священного пламени. Чаша с огнем следовала в обозе, в повозке, охраняемой вооруженными магами.

Лошадь Терранда ступила на мост, сразу за ним ехали знаменосцы в шлемах, изображавших головы ягуара и пумы, затем шла легкая пехота вместе с ополченцами, четкими шеренгами выступали лучники. По боковым мостам, замыкая пеших в середину, двигалась конница. Неподкованные копыта гулко стучали о толстые бревна, скрепленные между собой в широкий прочный настил, перекинутый через узкую часть реки.

Несколько отрядов пехотинцев задержались, чтобы помочь переправиться обозу с продовольствием, запасами оружия, жрецами, лекарями с их чудодейственными снадобьями и примочками.

Железные пальцы Сагурна без всяких инструментов легко выдернули несколько деревянных штырей, на которых держалось колесо одной из повозок, она накренилась, заваливаясь набок.

Лошади забились, путаясь в постромках, мешая остальным подъехать к основному мосту, тогда как по боковым еще двигалась конница. Окружающие, не все искрение, удивились, услышав женский визг в накренившемся сооружении.

Отдернув боковую штору, сержант встретился взглядом с двумя дюжинами разноцветных женских глаз, наполненных страхом. Повернув голову, он увидел суетившегося вокруг лекаря с лицом таким же бледным, как влажная кожа подземного червя.

Он молчал, лишь протягивая ладони к сержанту и тут же соединяя их, чтобы заломить руки в жесте крайнего отчаяния. Им было чего бояться — Терранд запретил практиковавшееся ранее сопровождение армии женщинами, считая, что это развращает сам дух воинской дисциплины.

После запрета провоз женщин превратился в выгодное и опасное ремесло — их услуги за немалую плату предоставлялись избранным. Однако непослушание каралось строго и единственным образом — смертью. Первый осмелившийся нарушить приказ квестор, глава интендантской службы — не то, что простой лекарь, — был казнен, несмотря на заслуги и заступничество влиятельных лиц. В его шатре на повозке обнаружили несколько девиц, приберегаемых для офицеров.

Сержант приблизил гневное лицо к лицу лекаря. Физиономия последнего передергивалась непрерывными нервными гримасами. Сагурн негромко и жестко приказал.

— Чтоб сейчас же их не было здесь, пока до города недалеко. А сам пошел в повозку, да перебери свои травы, съешь какую, а то лускнешь сейчас от страха.

И глядя, как эскулап, блестя зелеными штанами, обтягивавшими дородные ягодицы, тяжело взбирается на покосившуюся телегу, покачал головой.