Дровосек - Дмитрий Дивеевский

Они поехали на квартиру к ее родителям, неподалеку от Черкизовского рынка. Старики постоянно жили в загородном доме, и у Данилы со Светланой образовалось общее жилье, которое уже нельзя было назвать квартирой для свиданий, но и на место жительства оно не тянуло. По непонятным для Светланы причинам Данила не хотел делать решающего шага и окончательно рвать с семьей. Жизнь его проходила в очень напряженной и в то же время неопределенной фазе. Он мог находиться дома несколько дней, затем на несколько дней исчезнуть и снова вернуться. Ему было не по силам бросить детей. Не говоря уже о маленькой дочке, которая не представляла его исчезновения из собственной жизни, очень болезненно реагировал на его исчезновения и повзрослевший Юрка. Утром он открывал возвращающемуся отцу дверь с такой болью в глазах, что у Булая все переворачивалось внутри. Зоя же никогда не говорила ему ни слова упрека. Она просто уходила куда-нибудь в угол и молча сидела там, уставившись глазами в одну точку. Возможно, она думала, что Данила мстит ей за свою боль и пришел ее черед получить то, что она заслужила. Возможно, она полагала, что у него настал период неизбежного мужского кризиса. Она не говорила ничего об этом. Но главное, что он хорошо знал: Зоя не допускала и мысли о разводе. Если надо будет – пойдет на все: будет умолять, грозить, упрашивать. Для нее, человека не приспособленного к самостоятельному существованию, было ужасно остаться одной с двумя детьми посреди надвигающейся катастрофы всей страны.

А Булай пытался прислушаться к себе и понять, в чем состоит правильное решение.

За время любовной связи со Светланой он хорошо изучил и понял эту великолепную женщину и не сомневался, что будет с ней счастлив. Она обладала редким даром бережливого и жертвенного отношения к любви. Семья с ней – это новый и светлый горизонт. Светлый? А разве боль детей не затмит этот свет? Разве он сможет себя обмануть тем, что они успокоились и забыли своего отца?

Данила часто вспоминал увиденную им в детстве сцену встречи его родного дяди с дочерью, которую тот бросил в детстве. Дядя Толя приехал в Окоянов на похороны своей матери, бабушки Данилы из далекого Мценска. Он шел с вокзала к родному дому вместе с отцом, когда увидел Алю – уже взрослую девушку-студентку. Мгновенно узнал, взрыднул: «Аленька!..» – бросился к ней, но она отвернулась и прошла, не здороваясь.

Оставил дядя Толя семью не по простому капризу. Вернувшись с фронта, он обнаружил кроме своих двух еще и третьего ребенка, рожденного в его отсутствие. Как оставлял – отдельная, мучительная история. Но оставил все-таки. И не был понят, не был прощен, и повисла над ним до гробовой доски неизгладимая боль и обида преданных им детей.

Наверное, Светлана понимала происходящее в нем. Она ни словом не касалась этой темы и просто ждала, когда придет решающий момент. Рано или поздно такой момент должен был настать. Ожидание доставляло ей постоянную тоскливую боль. Она с трудом могла понять, что мужчина имеет к детям такие жертвенные чувства. Ведь у них есть мать! В ее представлении мужчина не должен колебаться в выборе, встретив любовь. Ведь это – воля судьбы. Поставить себя на место Данилы и вообразить, что ради него должна оставить Борьку, она была не в состоянии. Это просто разные жизненные ситуации. Постепенно какое-то чувство разочарования в Булае начало закрадываться в ее душу. Она не понимала его нерешительности, и это стало подрывать ее отношение к любимому человеку. Вот и теперь, когда, проведя у нее только одни сутки, Данила засобирался домой, она молча проводила его, спросила, когда ждать назад, и снова легла в постель. На душе было тоскливо. Она гнала от себя плохие мысли надеждой, что такое состояние не продолжится долго.

Светлана не знала, что, выйдя из метро и увидев свой дом, Булай минутку постоял на месте, потом поднял рюкзак и вернулся в подземку. Он поехал на Казанский вокзал и сел в первый попутный поезд до Арзамаса. Данила расстался со Стебловым всего полутора суток назад и снова возвращался к нему, чтобы провести с ним очень важный разговор, может быть, самый важный за всю его прошедшую жизнь.

Рано утром Булай постучал в дверь домика Стебловых и вскоре увидел обрадованное лицо своего друга.

– Вот не ждал, милый, вот не ждал. Уж не стряслось ли с тобой что? – говорил Сергей, пропуская Данилу в комнату. Навстречу из спальни выходила заспанная Софья, и по ее лицу Булай видел, что и она рада его быстрому возвращению. Здесь он чувствовал себя как дома.

– Милые мои, дорогие, всю ночь в вагоне не спал. Дайте сначала в себя прийти, а потом поговорим, ладно?

Так и решили. Легли спать. Даниле, как всегда, постелили на диване. Проснувшись, Булай по обычаю обнаружил, что хозяин уже на службе, а с кухни доносятся звуки софьиной деятельности. Где-то за окном были слышны крики их гуляющих ребятишек. В комнате лежали солнечные блики тихого и светлого зимнего утра.

Приведя себя в порядок, Данила вышел к Софье. Она уже накрыла стол и поджидала гостя. Супруги Стебловы были провинциалами, новомодную кухню не знали и питались по старинке, как их отцы и деды. На столе стояла горячая сковорода с жареной картошкой, миска с соленьями, творог и сметана.

– Ну, богатырь, ступай к столу. Мы-то уже позавтракали.

– Думаешь, осилю столько? Я уж отвык с утра много есть.

– А ты привыкай. Знаешь, почему в народе с утра много едят? Думаешь, физический труд этого требует? Это только половина правды. Я вот за Сереженькой много человеческой беды насмотрелась. Сколько горемык к нему приходит! И ведь не только в церковь. Бывает, и домой забредут. А он, Сереженька-то, он от Бога священник. Придет к нему человек какой-нибудь, жизнью измученный. Его, бедного, лихоманка трясет, голос дрожит, на плач сбивается. Нервы плохие. Так Сережа его первым делом за стол усадит, чем Бог послал, угостит. Напитает человека, напоит чайком, а сам с ним потихоньку успокоительно говорит. Глядишь, через часок человек преображается. Уж вразумительно может о горе своем рассказать, здраво рассуждает. С ним уже и доходчиво говорить можно. Значит, в еде есть укрепление нервов. Вот ты с утра напитался, как следует, и беда тебе не так страшна, правда?

– Ну ты, Софья, психолог. Такие вещи понимаешь, может, и академикам непонятные. Значит, думаешь, мне сегодня крепкие нервы нужны будут?

– Не знаю, Данила, какие нервы тебе нужны, но что в тебе переворот происходит, это я вижу. С самого первого раза поняла. Вы, мужики, влюбленность скрывать только друг от друга умеете. А от женщины – нет. Только вот одного я не знаю, уж не запутался ли ты, буйная головушка, со своими любовями. Жену твою я не видела никогда, да судя по тому, что ты о ней и слова не проронил, не по ней у тебя сердце колотится. А дети как же?

– Соня, дорогая, прошу, не пытай меня. Тебе не смогу рассказать. Стесняюсь я тебя, хоть, может быть, ты лучший совет дала бы, чем Сережа. Я все-таки хочу с ним крепко посоветоваться. За этим и приехал.

Разговор с Сергеем состоялся в тот же вечер. Однако Данила, ожидавший мужского совета от этого тонкого и душевного человека, услышал совсем неожиданные для себя вещи.

Когда после ужина Софья с детьми отправились спать, они сели на кухне, заварили чаю, и священник приготовился слушать исповедь Данилы. Тот никак не мог собраться с духом, потому что не умел говорить о вещах глубоко интимных. К тому же его мучило сомнение, что он сможет рассказать истину, потому что во многих моментах не знал, как оценить даже собственное поведение.

Наконец, слово за слово, беседа полилась, и все с большим чувством Данила стал рассказывать о той Голгофе, на которую его незаслуженно возвела молодая жена. О том, как он хотел оставаться ее мужем и отцом их детей, несмотря на измены, как пытался заглушить боль и отомстить ей ответными изменами, как почувствовал, что опускается от этого в бездну, и как появилась в его жизни Светлана.

Стеблов слушал Данилу и видел, что тот страдает от давней неверности своей жены так, словно узнал об этом вчера. И то, что Булай полагает своей любовью к Светлане, на самом деле лишь посланное ему смягчение страданий, но не замена жены. Ведь люди такого характера не колеблются, если понимают, что пришла судьба. Значит, Светлана не судьба, а только отвлечение от главного.

Однако Сергей не стал говорить Даниле всего этого. Он начал совсем с другого.

– Ты за советом приехал, Данила, но ты ведь знаешь, что я не могу дать тебе никакого жизненного совета. Я не партком, чтобы семейные проблемы разбирать, а священник, и смотрю на все только через веру. С точки зрения веры все, что ты рассказал, очень понятно и очень объяснимо. Но и решение этого узла возможно опять-таки тоже только через веру.

– Ты хочешь сказать, что я должен молить Господа о помощи?

– Как я тебе могу такое посоветовать, когда знаю, что ты не молишься. Ты ведь пока не верующий, а суеверный. Тут разница огромная. Но к вере ты придешь окончательно. Я в этом не сомневаюсь. Думаю даже, что тебе в этом Силы Небесные помогут. Дай, объясню.