Дровосек - Дмитрий Дивеевский

После обсуждения данного обстоятельства с резидентом решили, что с выводами торопиться не следует. Американцы не склонны сотрудничать с БФФ по своим разработкам, и скорее всего «НН» не связана с делом «Столбова».

Только год спустя в ПГУ поступят сведения о том, что БФФ следила за Данилой все-таки по просьбе ЦРУ. Агентство не доверяло «Столбову» и пыталось собрать по Булаю всю доступную информацию для углубления расследования. ЦРУ до сих пор было непонятно, поставило ли сотрудничество Коллеты с русскими под угрозу «Лиса» или нет. Ставка делалась на выявление контактов Данилы, с помощью которых можно было бы захватить его на некоторое время и допросить под воздействием психотропных препаратов.

Одновременно продолжалось тщательное исследование последних нескольких лет биографии Рико.

Глава 20

1989 год

– Что, Аристархушка, придавила тоска-кручина? – Встретил своего приятеля у себя в берлоге Микула Селянинович. – Небось, все о перестройке колготишься, как твой дружок московский.

– Да какой он московский, он окояновский, – махнул рукой Аристарх, – но честно тебе скажу, как приедет, так и лишит меня покоя своими вопросами. Без него мне все вроде бы ясным кажется, а с ним – сам путаться начинаю.

– Чего же тебя путает-то, Аристарх? Тебя ведь во всей округе умней нет, а то, может, и во всей державе.

– Скажешь, тоже. Хочешь откровенно?

– Еще как. Мне чай, от твоих бесед на душе приятно становится. Опять же, за умного меня держишь, поди, плохо. Хотя признаюсь тебе уж в который раз: от политики у меня ноги крутит и плюнуть хочется.

– Ладно, не подначивай. Уж не первый день знакомы. Что меня тревожит, говоришь?

То меня тревожит, Микула, что планы врагов мне ясны. Понятно, что Америка хочет сделать с советской властью, и как она этого добивается, тоже вижу. И что советская власть уже ничем ей не ответит, опять же, очевидно. Только вот не вижу я, что с нами будет. Как, например, ты на ликвидацию социализма отреагируешь. Куда люди от этой новой жизни денутся, ведь они не готовы к другой жизни. А это трагедия, страшные последствия, понимаешь?

– Ну, ты уж сказанул, страшные последствия. А чем они страшней прежних дел? Вон, при коллективизации сколько людей сгинуло. Я тогда молоденьким мальчишечкой был, но все хорошо помню. Потом война тоже большой бедой была, а после войны – голодные годы были. Уж настрадались мы всласть, так настрадались, как никакой другой народ. Это ты, Аристарх, потому так переживаешь, что молодой еще, историю не видел.

– Да, мне взрослыми глазами на главные беды взглянуть не довелось. Но все равно, я думаю, очень плохо будет.

– Ты себе сердце не рви. Оно, я смотрю, у тебя из тонкой материи сделано. Меня лучше послушай, полезно будет. Так вот, беда, конечно, идет, что говорить. Но нужна она нам, Аристарх, поверь, нужна. Просто необходима. Советская власть народную душу малость перекосила, исправлять надо.

– В какую сторону она ее перекосила?

– А вот в какую. Сталин-то голова был, скумекал, что народ общиной жить привык, и ему свои колхозы подсунул. Только малость просчитался. Потому что в общине все разумно распределялось: свое и общественное. А Сталин перекосил. Колхоз – это уже не община, в нем работают из-под палки. Что тогда получилось? От работы мы отвыкли. Ты видал, чтобы русский работать не любил? Никогда этого не было, а теперь есть, сам знаешь. Большой перекос! Ох, тяжело его будет исправлять. Кто уже не сможет трудиться, как надо, кто сопьется раньше времени, а кто и вообще от тоски помрет. Но это жертвы на поле боя. Если победим – работать заново научимся.

– И как же ты это поле боя представляешь?

– А так: ты работаешь, а тебя обсчитывают. Ты работаешь, а тебя грабят. Вот тебе и поле боя.

– И что, это по-твоему, хорошо?

– Хорошо, потому что жулики нас опять заставят себя народом почувствовать. Один ты против жуликов не пойдешь, значит, ко мне за подмогой прибежишь, а я еще кого-то позову. Так и начнем все сызнова.

– Ты, Микула, в прошлом живешь. Сейчас такие технологии пропаганды, что не дадут нам всем объединяться.

– Технологии – это для стада. А мы с тобой, чай, племенные производители. Нам со стадом нельзя, мы своим путем топаем. А стадо за нами, правильно?

– Ты уж не вождем ли себя измыслил?

– А мне после женушкиной смерти ничего не страшно. Захочу, вообще, как Степан Тимофеевич выступлю. Кому хошь головку под крыло сверну.

– Вон она где, правда-матушка. Микула Селянинович нас в новый бой поведет против жулья и разбойников.

Микула стал серьезным, выпрямил грудь и тряхнул шевелюрой.

– Ты, Аристарх, зря шутишь. Микула не Микула, а люди, которые за народную долю встанут, всегда найдутся. Ты что думаешь, любого нашего мужика можно цацками купить? Купи его, как же! Будет он снова на кровососа работать! Это его прадед работал и не знал ничего про революцию. А мы-то знаем.

– Боюсь, размечтался ты, детинушка.

– Размечтался, говоришь? Нет! Это те, кто сегодня уже грабить начинают, размечтались. Пусть их грабят, пусть дворцы строят. Потом мы придем и все реквизируем. Чай, нашими руками построено. Заодно декретом 1917 года об экспроприации воспользуемся. Пусть они будущего боятся! А ты говоришь, беда! Беда, что советская власть в штаны наделала. Вот беда. А у народа, когда беда приходит, дела начинаются.

Глава 21

1986 год. Конец Рико-Беды

Зам. директора ЦРУ Лесли Стюарт нервно постукивал пальцами по столу в ожидании руководителя спецкомиссии при Объединенном комитете начальников штабов. Этот чиновник держал в руках нити всех решений комитета, а главными решениями этого органа были предложения по военному бюджету. Спецкомиссия рассматривает секретные проекты с участием разведки. Именно она много лет назад санкционировала ежегодное выделение 150 миллионов долларов на проект «Центурион», который должен был завести русскую танкостроительную отрасль в тупик, дать возможность американской индустрии создать превосходящий по всем параметрам танк и вырваться, наконец, из унизительного положения отстающей державы. Основную роль в этом должны были играть два звена: фиктивная научно-исследовательская лаборатория при «Американ стил корпорейшн», прокладывавшая заведомо тупиковый путь в разработках новейшей танковой брони, и агентурная группа ЦРУ, продвигавшая фиктивные разработки в советский военно-промышленный комплекс.

Посвященные в замысел военные и политики не жалели этих, в общем-то небольших для такого амбициозного замысла, денег. В послевоенный период русские сумели сделать весь «третий мир» потребителем своей продукции, а это бесчисленные миллиарды долларов и не только экономическая, но и политическая привязка таких стран к своему лагерю. Неграм и азиатам не нужны были американская электроника и новейшие средства ведения войны. Для такой техники требовалась база обслуживания и специалисты. А это лишние деньги. Им нужны были «калашниковы» и танки, бегающие на мазуте пополам с ослиной мочой. Такая техника была у русских, и они уходили все дальше в отрыв, совершенствуя именно ее неприхотливость, выживаемость и простоту.

Стюарт с досадой вспомнил, как во время шестидневной войны на Ближнем Востоке сирийские Т-72, только что появившиеся на вооружении, насквозь прошивали израильские бронированные коробки на расстоянии в полтора километра.

Хорошо хоть, что у сирийцев не было соответствующей ПВО, и их технику жгли с вертолетов. А вообще-то дело было плохо. Будто встретились две танковых армады из различных эпох.

Руководитель спецкомиссии Фредерик Ферри вошел в кабинет легким шагом спортсмена и, небрежно пожав руку Стюарту, расположился на диване.

– Нет, нет, Лесли. Никакого виски. В обед не пью, знаешь ли. Да и время на разговор совсем немного. Опять ждут слушания. Да. Так перейдем к предмету нашего разговора. Сразу скажу свою оценку: все хороши – и вы, и мы. Вы – потому что водили нас за нос целых пятнадцать лет, мы – потому что охотно вам верили и позволяли водить себя за нос. Как я понял из твоей записки, русские разгадали замысел операции и никакого тупикового пути не избрали. Так ли это?

– Видишь ли, Фредерик. Здесь такая штука. Одним из основных показателей рыночных качеств бронетехники является броня. Наша броня была изначально хуже русской. Она всегда была хуже. Вся беда в том, что у них есть очень давняя школа. Понимаешь? Это когда в процессе разработки образца брони участвует этакий грязный плавильщик Иван, у которого отец и дед тоже были плавильщиками. И вот, когда инженеры замешивают свою научно разработанную кашу, чтобы расплавить ее в броню, этот засранец, перекрестясь, бросает в кашу щепотку какой-нибудь бертолетовой соли. Кто ему подсказывает такой ход – он и сам не знает. Но броня получается превосходной. Заметь, я ничего не выдумываю. У них есть химия, которую лучше назвать алхимией. Мы, например, до сих пор не можем понять, как они достигали такой вязкости даже на их прежних моделях. Поэтому тогда, в 1970 году, мы изначально взяли на себя почти невыполнимую задачу. Но очень велико было искушение вырвать у русских пальму первенства.