Дровосек - Дмитрий Дивеевский

– Видишь ли, Фредерик. Здесь такая штука. Одним из основных показателей рыночных качеств бронетехники является броня. Наша броня была изначально хуже русской. Она всегда была хуже. Вся беда в том, что у них есть очень давняя школа. Понимаешь? Это когда в процессе разработки образца брони участвует этакий грязный плавильщик Иван, у которого отец и дед тоже были плавильщиками. И вот, когда инженеры замешивают свою научно разработанную кашу, чтобы расплавить ее в броню, этот засранец, перекрестясь, бросает в кашу щепотку какой-нибудь бертолетовой соли. Кто ему подсказывает такой ход – он и сам не знает. Но броня получается превосходной. Заметь, я ничего не выдумываю. У них есть химия, которую лучше назвать алхимией. Мы, например, до сих пор не можем понять, как они достигали такой вязкости даже на их прежних моделях. Поэтому тогда, в 1970 году, мы изначально взяли на себя почти невыполнимую задачу. Но очень велико было искушение вырвать у русских пальму первенства.

– Давай вспомним о 150 миллионах, которые за шестнадцать лет неоднократно умножались, и посмотрим, сколько стоило это ваше искушение налогоплательщику. Симпатичная сумма, так ведь? Так мы что, будем указывать в качестве виновника нашей неудачи грязного Ивана или выдумаем что-то поинтереснее?

Стюарт нервно дернулся.

– Не надо обижать меня, Фредерик. Мы вели очень сложную игру. Ведь русским нельзя было подсунуть липу. Мы просто спалили бы свою агентуру. Мы разрабатывали для них действительно неплохую броню. Только параллельно мы разрабатывали именно такой сердечник, который, в отличие от русских снарядов, шьет ее как игла презерватив, понимаешь? А чтобы они взяли нашу технологию на вооружение, нужны были годы и годы тонкой работы, по их убеждению. Каплю за каплей мы доводили до них информацию о новых достижениях. Мы хотели только одного, Фредерик: чтобы они взяли нашу броню на вооружение. Заметь, хорошую броню. Потому что они могли выдумать материал еще лучше. И они ее заглатывали, переворот уже назрел. Очень трудный переворот. В Нижнем Тагиле уже давали экспериментальную выплавку, и мы надеялись, что дело пойдет.

Но не удалось. В самый решительный момент в руки к русским попал настоящий образец, который мы разрабатывали в глубочайшей тайне, понимаешь? Мы выявили подонка, который продавал русским документацию по военной технике, в том числе по танкам, и стали вести через него оперативную игру. И если бы этот мерзавец сразу признался нам, что однажды спер из центра артбаллистики образец брони, мы бы, наверное, сумели локализовать проблему. Но сукин сын молчал, и мы выявили это только тогда, когда установили, что он бывал в этом центре. И то – лишь под полиграфом нам удалось узнать тайну. Но русские к этому времени связь с ним уже оборвали. Поэтому надо честно признаться, что это провал. Советы имеют настоящий образец композита. Вот так судьба многолетней операции может зависеть от одного гаденыша.

– Лесли, ты меня совсем запутал. Разъясни на пальцах, что я должен говорить на заседании спецкомиссии.

– Хорошо, начну от Адама и Евы. Так будет надежнее. Понимаешь, в головах многих наших мыслителей появилась идея, что танк является устаревшим средством ведения боевых действий. Давно подсчитано, что в современном бою танк живет четыре минуты. Значит, иметь его – дорогое и ненужное удовольствие. Не сомневаюсь, что эту блестящую идею нам подсунули русские и их саттелиты. Как видишь, сами они гонят танковые конвейеры без остановки. А действительно ли танк устарел? – Да, если мы говорим о большой ядерной войне. Но ведь ее не будет, Фредерик. Не будет, мы с тобой это знаем. А что будет? Будут еще бесчисленные обычные войны с применением обычной техники, в худшем случае, тактических ядерных зарядов. А здесь танковая техника нужна. Хотя танк и вправду сегодня сдал. Появились эффективные средства пробивания брони. Точнее – прожигающие средства. Однако по закону развития танк ответит на этот вызов своими контрмерами. Появится броня, не поддающаяся прожиганию. Она уже есть и будет совершенствоваться. И танк снова заиграет всеми своими достоинствами. Представь себе танк, который не берут ПТУРСы. Это страшное средство ведения боя, которое не боится никаких преград. И в чем самое главное? В том, что он – единственное подвижное средство боя, способное обеспечить защиту экипажа от оружия массового уничтожения. От всего: от радиации, от химической отравы, от биологической чумы. В нем ставятся специальные фильтры. И огневая мощь его сегодня такова, что мало не покажется. Танк возвращается в войска в новом виде.

Эту тенденцию понимают военные стратеги всех генштабов, и во всех танкопроизводящих странах можно видеть одно и то же: все кричат о его устаревании как средства ведения боя – и все активно работают над его совершенствованием.

Мы очень отстали от русских в этой отрасли. Наши танки имеют лучшие системы наведения, средства связи и ориентации на месте, но их броня уступает, их бензиновые моторы капризны, а главное, они очень дороги. В результате, спрос на наши «Абрамсы» на рынке оружия очень незначителен. Более того, дураки в Пентагоне настаивают на том, чтобы американские танки не продавались в развивающиеся страны. Это идиотизм. Ничто так не привязывает к нам иностранных руководителей, как наша военная техника. Если русские станут монополистами в этой области, они создадут такую бронетанковую империю, что угнаться за ними будет невозможно. Поэтому надо выводить наши изделия на международный рынок. Ведь американские танки полностью создаются за счет налогоплательщика. А если бы поступали деньги от продажи упрощенных версий «Абрамсов» всяким обезьянам, то и вложений в развитие было бы больше. Это лишь один аспект всей проблемы.

И вот, в 1970 году мы решили вырваться вперед в гонке с русскими. Идея заключалась в том, чтобы сравняться с ними в качестве брони. Как раз наступала эпоха создания композитных сплавов, взятия на вооружение сложной брони с керамическими слоями, которые не так поддаются прожигающим зарядам, как металл. В разработке керамики мы шли впереди, поэтому решили разработать для них отдельную разновидность керамики, которая заведомо хуже нашей. Неплохая, но хуже нашей. Для этого и была основана специальная лаборатория. Такой прием мы применяем не впервые. Подобные ложные лаборатории создаются для крупных проектов дезинформации. Одновременно мы брали курс на преодоление композитной брони специальным, еще неизвестным снарядом и надеялись, что русские его сами не разработают. Теперь представь себе, что мы и русские производим новое поколение брони с керамикой, которая не поддается прожиганию. Однако мы накапливаем на складах новые снаряды двойного действия, которые не только жгут, но и колотят. И только когда Советы произведут замену основного парка танков машинами с нашей слабенькой керамикой, мы выбросим наши снаряды, которые просто не знают трудностей в противоборстве с этим материалом. При этом оказывается, что в броне наших «Абрамсов» находится совершенно другой, усиленный композит, о котором не было сообщено русским, но который выдерживает воздействие нового снаряда. В этой ситуации мы стали бы лидерами в торговле танками, а следовательно, сумели бы привязать к себе многие государства «третьего мира».

– Ну что ж, это более-менее вразумительное объяснение. Теперь я понимаю, что методологически все было сделано правильно. Время, конечно, подзатянули, операция шла к успешному завершению, и если бы не предательство… А что с этим подонком? Суд или какое-то другое наказание?

Стюарт напряженно выпрямился в кресле.

– Видишь ли, когда мы его перевербовали, то обещали облегчить наказание. В общем-то, после этого он работал исправно, хотя и бесполезно. Он и сейчас еще пытается наладить связь с русскими, хотя и не догадывается, какой огромный ущерб нанес нашим национальным интересам.

– Ты думаешь, что когда дойдет до расследования, его оставят в покое? И разве не тебя, милейший Лесли, спросят, почему он находится на свободе? И к каким результатам привела с его помощью финальная часть операции? Я бы еще понял, если бы он ценой жизни и здоровья попытался исправить собственный грех. Но ведь это уже невозможно, правда? Информация уже ушла к русским.

– Мы сейчас пытаемся с его помощью выяснить, не знают ли русские чего-то еще о других наших программах. Ведь по их заданиям многое можно понять, хотя… Мы еще ничего не поняли.

– Послушай меня, дружище. Я не знаю, что за игру ты ведешь с русскими, но как старый политикан я понимаю – это тебе уже не поможет. Тебя закатают на комиссии под асфальт. Единственный выход, который у тебя есть, – это эффектный ход конем. Наши вояки в комиссии тоже любят шпионские боевики. С хорошим концом, разумеется. И если ты им доложишь, что в результате шпионской драмы вокруг вашего проекта разыгралась настоящая бойня, из которой ты вышел с ничейным счетом, то у тебя будет шанс выкрутиться. Ты меня хорошо понимаешь?