Ворон - Дмитрий Щербинин

И тут вампир вылетел из-за ближайшего невысокого холмика. Он стремительно несся на хоббитов. Когти похожие на сабли, мускулистое тело…

Фалко отпрыгнул в сторону, повалился в траву, и уже лежа в траве увидел, что из бока вампира торчала стрела — вылезшие из орбит красные глаза слепо прожигали воздух, и от всего тела валил темно-бурый дым — эта смертельно раненая, обезумевшая от боли мышь прожигалась солнцем, и, все-таки, почувствовав хоббитов, пыталась дотянуться до них — хоть перед смертью напиться крови.

Но вот затрещало прожженное крыло, и вампир, описав стремительный полукруг, врезался в воды Андуина…

Прибежавший хоббит приподнялся, огляделся, а потом помог подняться и своей подруге, которая все еще плакала.

…Представляете теперь: остались наедине с этакими тварями! Они там между собой шипят, да так зло, так гадко, что того и гляди, друг на друга набросятся, да перегрызутся… Какой же мы страх пережили!.. А потом, когда уже светать стало, вновь ороки появились. Они то, верно, на какую-то богатую добычу рассчитывали, а принесли с собою только трех малышей — причем заметьте: не хоббитских, а из города лесных охотников, с ними еще и какую-то старушку приволокли, тоже из людских…

Но вот Фалко вздрогнувшим голосом переспросил:

— А вы уверены, что младенцы людские?

— Ножки видели — ступня человеческая, без шерсти.

— Кстати, и по крику одному можно определить. — заявила хоббитка. — Наши детишки кричат громче!

— Выходит — это они в Родниве побывали… — тут лицо его как-то вытянулось, и посерело даже; дрогнувшим голосом он спрашивал. — Ну, а возраст то у этих малышей каков?

— Совсем маленькие! — воскликнула хоббитка. — Я по голосочкам определила. Крошечки! Дня им не будет!.. Нет — ну вы представляете, какие это крошечки?! Представляете, как сердце то мое сжалось, когда увидела я, как эти чудища, их в лапищах своих держат?!..

Фалко еще больше помрачнел, и вслух размышлял:

— Совсем маленькие… Да, ведь, не было в том поселении совсем маленьких. Точно знаю, что не было. Ну, самые то маленькие — трех лет, они уж и ходят и бегают сами. А эти то младенцы новорожденные. Туоровы младенцы!..

Он так и замер, пораженный этой мыслью. И надо сказать, что сердце Фалко еще, как только он очнулся сжалось тревогой, и все вспоминался Туор. И теперь это предчувствие переросло в уверенность…

— Когда вы их видели?

— Да за несколько минут до того, как тебе повстречали…

— Не знаю — может и жизнь положу, но не могу же я их так оставить!.. Ведь — это же Туоровы дети… Да, если бы даже и не Туоровы… Ну да ладно. Прощайте. Быть может, вы последние хоббиты которых я видел.

— Да что ты задумал? — попытался его удержать хоббит. — Что ты их там… тысячи! Сотни тысяч! Куда ты против них — один?!..

Но Фалко уже не слышал: согнувшись, бежал он навстречу дымовым клубам. Он и не знал, как можно спасти младенцев, надеялся, что, как только увидит, так и придумает что-нибудь.

Не добегая метров двадцати до первого холма, увидел он мертвого паука, который сжавши черные свои лапы, точно к прыжку готовился. Под солнечными лучами, из плоти его вырывался плотный дым, и вокруг стояла сильная вонь. Фалко согнулся, постарался поскорее пробежать это место, однако, сердцем почувствовал, что впереди его ждут вещи куда более жуткие. И действительно: перевалив через гребень, и погрузившись в слои дыма, он несколько раз едва не споткнулся об изуродованные тела своих сородичей…

А дым все густел; вскоре появились и черные, дышащие жаром полосы, оставленные от драконьего пламени. Обжигаясь, Фалко перескочил через эти преграды, и вскоре стал забирать влево к берегу реки.

И тут произошел случай, который мог бы показаться и незначительным, и минутным, но который, на самом то деле и решил окончательно всю судьбу Фалко, и повлиял, в дальнейшем, на многие свершения этой, да и грядущей эпохи.

А дело было в том, что из клубов дыма, прямо перед Фалко, выбежала с громким плачем хоббитская девочка лет пяти. Она одета была в белое платьице, которое все покрылось теперь грязевыми пятнами; перепачкано копотью было и личико девочки. Как только она увидела Фалко, так и бросилась к нему; обняла, уткнулась лицом в живот и зарыдала, зовя наперебой: «Мамочка! Папочка! Сестричка! Братик!..» А Фалко упал перед ней на колени, убрал со лба волосы, и обняв за плечи, вглядываясь в широко раскрытые, заплаканные, полные детского ужаса глаза, спрашивал:

— Так что же мама твоя? Братья? Отец? Они что же, уехали, а ты осталась?

— Не уехали! Не уехали! — пронзительно рыдала девочка. — Мы рядом были, когда дракон налетел. А ту все бегать стали. Меня с ног сбили. Я маму звала, я всех звала, но никто не отвечал. А тут чудище как закричит!.. Жарко да темно стало… Тут упал на меня кто-то — лежит не шевелится… И знаете такой страшный запах!.. Ну, я и поползла! А жарко то как было — вы бы знали, как мне жарко было! Я их еще много звала, но никто не ответил…

Она пыталась еще что-то сказать, да не могла, лишь несвязные звуки прорывались сквозь рыданья. Было это ужасающе противоестественное, отвратительное. Фалко не мог удержать слезы, дрожь пробивала, и он все бы жизнь отдал, лишь бы только она не страдала так.

И он шептал ей:

— Прошу тебя, не надо плакать. Все будет хорошо. Немного вон в ту сторону пройдем, выйдем из этого дыма, а там солнышко светит. Знаешь ли, какой сейчас ясный, солнечный день?! Не плачь: мы все заново отстроим, краше прежнего. Веришь ли, что немного времени пройдет и ты по прежнему со своими родными жить будешь? Ну, что же ты плачешь — не плачь пожалуйста! Пойдем, я тебя к солнышку выведу. — И он вытер ей слезы.

Девочка не плакала больше, но озиралась — все ожидала, когда ее выведут к свету. И тут Фалко не побежал бы, пытаясь спасти детей Туора, так как теперь был иной ребенок, которого он должен был беречь, но случилось почти невозможно: мать этой девочки не была сожжена — она избежала драконьего пламени и паучьих клешней; и все время, пока вокруг ревели огненные столбы, искала своих родных. И вот именно теперь вырвалась она из дымка, и, даже и не заметив Фалко, с радостным воплем рухнула перед дочкой на колени, стала истово целовать, без конца повторяя ее имя.

Фалко рассеяно улыбнулся, пробормотал: «Ну, вот…» — а потом встрепенулся, и громко заговорил, обращаясь к хоббитке:

— Идите вон в том направлении. — тут махнул рукою в ту сторону, откуда прибежал. — Пройдете шагов сто и выйдете в солнечный свет. — укройтесь там в травах…

Вскоре он взбежал на вершину холма и пред ним, словно внутренности некоего мрачного шатра раскрылись — солнечные лучи пробивались через верхние его слои, однако в нижних застревали; отчего постоянно изменялась над головой клубящаяся картина теней — за этим полотном угадывались блестки Андуина.

Там Фалко повалился наземь и лежал не смея пошевелиться: совсем близко гремела орочья брань; многие слова были из общего наречья — правда все грубые, точно переделанные специально для ругани. Кричали наперебой:

— Говорил же: сразу надо было бежать! Теперь здесь застряли! Бр-ррр!

— Ах ты, пожиратель тухлой конины! Как уходить, когда тут золото, когда тут много свежего мяса поблизости копошится!

— Ты, эльфишрбский приспешник! Собери свои куриные мозги и бр-рр, подумай: где у тех грязных землекопов золото! Где ты найдешь свежего мясо, когда его крылатое величество всех их уже изжег и даже жаркое нам не оставил! Одни угольки!

— Верно Бруха говорит! А что, если этот мерзкий, колючий светильник выглянет?! Где нам от него прятаться?! А?! Уж не с мышами ли под навесом! Ты знаешь, что они если голодны выпьют и нашу кровь?

— Проклятый ветер темноту отогняет! Теперь до вечера придется ждать!

— Если Ему будет угодно, он нагонит и раньше!

— А если не угодно?!

— Бр-рр — так бы и переломил твою тупую физиономию! У меня уже в желудке урчит. Так бы и съел… Агр-ррр, кого бы угодно съел!

— Быть может, съедим детенышей?

— Безмозглый! Их же сам Брогтурук сторожит!

— А мы потихоньку — выкрадем, всех сожрем — никто и не узнает!

— Я бы и сам похрустел их косточками! Бр-рр! Но он не даст! Ты знаешь, что будет за ослушание!..

— Да — он уже Рукбугра зарубил!

— А Хропу лапу срубил!

Тут орки сильно развопились — злоба била из каждого слова, и порою удивительным казалось, что они до сих пор еще не перегрызлись.

Фалко приподнял голову и увидел, что на склоне, ведущему к Андуину, шагах в десяти перед ним, возле переломленной яблони, сидели орки; а шагах в десяти за ними виделся черный навес, под которым болезненно щурились от малейших просветов вампиры…

Прошел примерно час. Но вот орки вскочили на свои кривые лапы — завопили совсем уж неистово: оказывается этому суматохи стала некая черная птица принесшая их предводителю послание с того берега. И единственный, кто из них умел читать, надрывался пронзительным старческим голосом — и по слогам: