Испанский смычок - Андромеда Романо-Лакс

— «Воскресный день…», — ответил Готье, все еще стоя.

— На каком-то острове…

— «…на острове Гранд-Жатт».

— Точно.

Дама приблизилась к одеялу как раз в тот момент, когда прозвучали последнее слова.

— Разве на той картине смотрят не на воду? — сказала она. — А здесь воды совсем нет. Добрый день.

Аль-Серрас рассмеялся:

— Однако перед нами голубой горизонт, если посмотреть достаточно далеко и прищуриться. — Он похлопал по одеялу: — Пожалуйста, присаживайтесь. Чувствуйте себя как дома. — Он не заметил ни того, как ушла Долорес, двинувшись по путям в хвост поезда, ни того, как медленно пятилась назад Фелипа, смущенная упоминанием острова, хотя никакого острова здесь не было, картины, о которой она никогда не слышала и которую не видела. Он развлекал свою новую гостью, с которой его столкнул счастливый случай.

— Искусство — это способность найти нужное место, нужный момент, — наставлял он женщину, которая представилась как сеньорита Сильва. — Так же и в искусстве жизни — мы здесь, погода прекрасная, почему все это должно казаться нам чем-то неудобным?

Дама посмотрела через плечо:

— Но меня действительно обеспокоило, как неожиданно мы остановились.

Кондуктор и человек в засаленной спецовке шли по путям по направлению движения поезда. Группа мужчин смотрела им вслед, а затем сбилась в тесный кружок у локомотива, почесывая головы и потирая брови.

Аль-Серрас потянулся и дернул меня за штанину.

— Вы путешествуете с друзьями? — спросил он сеньориту Сильву. — Может быть, с кем-то, кому будет интересно встретиться с моим застенчивым и невоспитанным другом?

Она смущенно ответила:

— С сестрой. Но куда направляются эти люди? Там на путях не бревно лежит, как вы думаете? Здесь вокруг почти нет деревьев. Мне кажется, они вовремя затормозили.

Аль-Серрас горестно замотал головой, отказываясь смотреть туда, куда она показывала.

— У нас есть еда, одеяло, тень, если нам понадобится тень, и солнце, если нам захочется солнца…

Готье осторожно предложил:

— Пойду все-таки посмотрю, что там.

Аль-Серрас удовлетворенно похлопал себя по ноге:

— Вот, наш эксперт. Он в душе инженер.

Когда Готье оказался вне пределов слышимости, я взял бутерброд, откусил и стал уныло жевать. Затем я сказал Аль-Серрасу:

— Когда я хотел помочь поговорить с этим иностранцем в поезде, ты решил не тратить на это мое время — или свое.

— Я понял, — пианист проговорил медленно и четко, — что ты собираешься ввязаться в политическую дискуссию с командой поезда. Отнюдь не техническую.

Сеньорита Сильва повернулась ко мне, касаясь пальцем кулона на шее:

— Вы интересуетесь политикой?

— Он виолончелист, — сказал Аль-Серрас.

Она игриво прищурилась:

— Это как коммунист?

Аль-Серрас потянулся, чтобы вытащить камешек из шнурков на ботинке дамы.

— Я отдаю эти прекрасно тренированные руки в ваше распоряжение.

— Вы что, доктор?

Он расхохотался:

— Доктор! Доктора — просто мясники! Они кладут свои руки на живое и подталкивают его к смерти. Я же прикасаюсь к тому, что давно умерло, и возвращаю к жизни.

Она скривила губки, подавляя смех:

— Мистика.

Он достал еще один камушек из-под кромки платья.

— Эти дьяволята всегда находят способ забраться в опасные места. Я обещаю только нащупывать их, не смотреть…

На ее лице не было никакого возмущения, хотя на моем, я уверен, оно было. Он соблазнял ее так же быстро, как только что пытался соблазнить Фелипу. Если она уйдет, он найдет кого-то еще. Если уйду я, он этого даже не заметит. Даже несмотря на зевак, находившихся в считаных метрах от нас, он лез ей под юбку только потому, что ему доставляло удовольствие бросать вызов, это отвлекало его от неприятностей почти так же, как игра на фортепиано.

— Вот здесь, — сказал он.

— Чуть выше, — возразила она.

— А сейчас, если вы закроете глаза…

И его последние бессвязные слова:

— Я верю, что люди сами кузнецы своего несчастья…

Мощный взрыв заглушил конец его фразы и положил неожиданный конец импровизированному пикнику.

— Как только окажемся на станции, я свяжусь с его сестрами, — сказал я позже Аль-Серрасу, когда мы рассматривали четыре тела среди обломков дерева и расплавленных проводов. В двухстах ярдах от нас находился неповрежденный поезд, и эти тела были единственным признаком бедствия, кроме трепещущих на ветру клочьев опаленной одежды. Около поезда плакала женщина, но ее всхлипы были похожи скорее на икоту, подхватываемую теплым ветром.

— Семья Готье захочет узнать, что случилось. Как я им объясню?

— Анархисты, — пробормотал стоявший рядом со мной мужчина. — Люди, которые хотят, чтобы вся наша страна упала перед ними на колени.

Молодой человек около него возмутился:

— Вы же наверняка не знаете! Может, это наша собственная Гражданская гвардия сделала.

— Зачем им взрывать поезд?

— Чтобы подорвать репутацию правительства.

Ни тогда, ни потом меня не волновало, кто за этим стоял. Мне просто хотелось знать, как я объясню девяти сестрам, что их брат, которому удалось избежать всех превратностей своего времени, включая и войну, и инфлюэнцу, так неожиданно и невообразимо погиб.

Я повернулся к Аль-Серрасу:

— Ты знаешь, как зовут его сестер?

— Может, он просто потерял сознание?

— Это невозможно, Хусто. Ты ничем не можешь ему помочь. Давай пойдем обратно.

Но он схватил за плечо другого пассажира, человека в темном костюме, который принес одеяла, чтобы прикрыть тела. Он говорил незнакомцу:

— Когда мы слишком докучали ему, он накрывал голову рукой, вот так…

Я дернул его за рукав.

— …и притворялся, что спит.

Я потянул сильнее, но он продолжил, пока не закончил объяснение:

— Я думаю, он только делал вид, что его все устраивает, а на самом деле молча терпел.

И по этой настойчивости, с которой говорил Аль-Серрас, я понял наконец-то, что он говорит о самом себе.

Глава 14

Ящик с останками скрипача мы проводили до французской границы. Гробу предстоял медленный и замысловатый путь до Парижа — в отличие от солдат и боевой техники, посылаемых на Западный фронт и возвращающихся с него. Мы отправили также два его чемодана и скрипку, но сначала заглянули в футляр, чтобы посмотреть, сколько Готье успел скопить для воплощения своей мечты о Полинезии. Мы надеялись, что этих денег окажется достаточно для похорон и какой-никакой помощи его сестрам. Однако под канифолью и крошечным лоскутком тряпочки для полировки оказалось всего три помятые купюры, которых едва хватило бы на покупку нового комплекта струн.