На пути в Дамаск. Опыт строительства православного мировоззрения - Сергей Юрьевич Катканов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другой выступающий сказал, что сам Президент России 3 года добивался создания на телевидении детского телеканала. Хозяева телевидения на это не хотели идти, потому что на детском телеканале нельзя будет размещать рекламу. Неужели они там все бездетные? Они просто рабы своих миллионов.
Телехозяева напрасно судят о русском народе по себе, полагая, что на телевидении выгодно только то, что безнравственно или откровенно тупо. Один сибирский журналист на фестивале буквально кричал: «Фильм «Остров», который принес очень большую прибыль, доказал, что нравственное – выгодно. Это миф, что прибыль приносит только мерзость и дурость».
Архиепископ Пензенский и Кузнецкий Филарет вспомнил о том, как он сказал Президенту: «Если бы у нас был православный телеканал, через 3 года вы не узнали бы свою страну». Но пока все иначе. Владыка Филарет поделился горьким выводом: «Сегодня все делается для того, чтобы вытеснить Православие на обочину. Пусть оно будет, но с глаз долой».
Режиссер Игорь Беляев, профессор ИПК работников телевидения и радиовещания, был еще более категоричен: «Мы не должны говорить только о профессионализме, чем больше у разбойников профессионализма – тем хуже. А разбойниками я считаю основные каналы телевидения. Мы должны иметь православный телеканал. Мы готовим это. Идет война. Она горячее, чем холодная. Тратят огромные деньги, чтобы оторвать интеллигенцию от Церкви. А наша интеллигенция, она и великая и слабая».
***
Журналистика, представленная на федеральном телевидении и та, которую представляла на фестивале вся остальная Россия – это два совершенно разных мира, построенных на диаметрально противоположных ценностях. Но обе эти журналистики характеризуют Россию, и пропасть между ними появилась не сейчас. Владыка Филарет на открытии фестиваля процитировал писателя Константина Ковалева: «Много лет назад в подмосковный Звенигородский монастырь зашел задумчивый молодой человек, приблизился к его святыням, а чуть позже прочитал и переписал по-своему старинное житие основателя обители игумена Саввы. Это был поэт Александр Пушкин. Спустя некоторое время один медик устроился работать врачом в местной больнице. Он много трудился, писал рассказы о сельской жизни и стал потом известным на весь мир литератором. Но ни разу, ни где и ни когда он не вспомнил ни о соседнем монастыре, ни об имени преподобного Саввы. Это был писатель Антон Чехов».
И Пушкин, и Чехов – часть русской национальной культуры. Оба они наши, но разница между ними очевидна. Закрывать глаза на внутренние противоречия нашей культуры – не лучший способ эти противоречия сгладить, скорее наоборот.
***
Гостеприимное правительство Пензенской области организовало для участников фестиваля поездку в Тарханы, на родину Лермонтова. Это стало поводом для размышлений не только светлых. Всю поездку не покидали сознание строки Михаила Юрьевича: «Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет». Он все предвидел.
После революции в Тарханах поселилась «мерзость запустения». Красивой, конечно, была мысль о том, чтобы «передать барское добро крестьянам», но ведь ни кто ни чего ни кому не передал. Просто все разрушили, загадили, испохабили. Уничтожили прекрасный русский мир. И разве не наша интеллигенция подготовила идеологическую почву для этой похабщины? Доигрались, воображая себя байронами и вольтерами.
Только в последние годы огромными усилиями усадьбу восстановили. Здесь все замечательно: тихие аллеи, мирные пруды, барский дом изумительных пропорций. Восстановили и недавно освятили храм, построенный трудами бабушки Михаила Юрьевича. Но в усадьбе, в рабочем кабинете поэта на письменный стол заботливой рукой водрузили… бюстик Вольтера. Михаил Юрьевич, конечно, не был образцово-православным, но про Вольтера однажды сказал, что его у них «и гувернером бы не взяли». Стал бы он сам украшать свой письменный стол бюстом человека, не годного даже в гувернеры? Это мы за него решили. Так «тонко и чутко» мы принимаем поэта.
Что мы за люди… Сначала кровью и слезами мы создаем великий русский мир. Потом с дикой залихватской удалью разрушаем его до основания. Потом в режиме подвига восстанавливаем. И это лишь затем, чтобы той же рукой тут же заложить под него бомбу. Ведь Вольтер – знамя тех идей, которые разрушили наш мир и эту усадьбу в том числе.
В одной из комнат усадьбы мы смотрели на картину Лермонтова – святой апостол Андрей Первозванный в момент предсмертных страданий. В глазах лермонтовского апостола мудрая глубина и пронзительная боль. Исследователи с трудом верили в то, что такую картину мог написать 14-летний юноша. Но этот юноша был русским гением.
***
Так почему у нас до сих пор нет православного телеканала? А почему наша интеллигенция, разрозненная и разнородная, до сих пор тянет страну в разные стороны? Что с этим делать? Рецепт кота Леопольда («Ребята, давайте жить дружно») наивен и неэффективен. Надо же, наконец, решить, вокруг чего объединяться. Вокруг апостола скептицизма и безверия Вольтера? Или вокруг апостола Андрея Первозванного?
Попрошайки
По Вологде едет автобус. По проходу идет нищий и жалобно причитает: «Люди добрые, помогите, у меня пенсия нищенская, да и ее не платят… Спасибо вам, люди добрые, как бы я без вас жил…» Он не старый, но видно, что инвалид: лицо несет печать вырождения. Куцая бороденка, одежда, которую надел бы не каждый бедняк. Вырядиться нищим может, конечно, каждый, да и скорбную рожицу скорчить – дело не хитрое. Но здесь было другое. Болезнь прорезала на лице этого человека такие следы, какие могут появиться лишь за долгие годы. Это было не выражение лица. Это было само лицо.
Нищему подавали, он униженно благодарил, но вот случилось нечто неожиданное. Импозантный господин в шикарной дубленке зло и презрительно бросил в лицо попрошайке: «Поезжай в Кувшиново, там тебя накормят». Нищий вздрогнул. Его узнали. Первой его реакцией было жалкое желание оправдаться, объяснить, почему ему не охота кувшиновского хлебушка: «Там накормят… больше не захочешь…» Но вдруг это убогое существо словно обрело внутренний стержень и, уже отвернувшись от разоблачителя, он как-то очень мирно, ни к кому не обращаясь, сказал: «Да, я психический больной, но я никому не сделал зла».
Гладко выбритый брезгливый господин еще пытался доказать своей спутнице, что, дескать, нищий-то не настоящий, но этот «правдолюб» уже казался каким-то мелким, пустым и незначительным, не смотря на запах дорогого одеколона. В душе звучали мирные слова убогого: «Я никому не сделал зла». Какое спокойное и ясное человеческое достоинство отыскалось в этом замухрыжке. А мог ли тот господин, положа руку на сердце под дубленкой, так же сказать про себя: «Я никому не сделал зла»?
***
Нищего Толю давно уже не видно в Лазаревском храме Вологды. Говорят, что он перебрался в Кафедральный собор. А может Толя уже и
