Осень отчаяния - Нелли Ускова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Давай свои лапы сюда! – Паша сел по-турецки и похлопал по пространству перед собой. – Погрею.
– Я у Янчика возьму носки, – Инга достала вещи Яны и стала рыться в них, вытащила пару носков.
– Давай погрею ноги, и на тёплые наденешь носки. Могу тебе свои одолжить, у меня есть запасные в рюкзаке. А то правда заболеешь, не хочу потом таскать тебе передачки в больничку.
– Ты даже руки не помыл! – вдруг возмутилась она, но смотрела уже с сомнением.
– А ты как будто ноги помыла?
– Помыла, блин! В море! Вместе с ботинками, – едко выдала Инга.
Паша захохотал, но когда Инга села рядом и вытянула ноги, перебрался ближе и начал растирать ей стопы, усмехнулся:
– Ингаляция, я пал к твоим прекрасным и ледяным ногам.
Они и правда оказались словно два куска льда, а вот руки у Паши были горячими. Сначала он быстро-быстро тёр, ноги порозовели, а потом уже принялся разминать стопы и пальчики. Инга тут же завалилась на спину и закрыла глаза.
– О, я нашёл у тебя кнопку выключения! – рассмеялся Паша.
– Не отвлекайся, не отвлекайся, – блаженно пробормотала она. – Мне просто очень приятно.
И тогда Паша резко остановился, а Инга нетерпеливо подёргала пальцами. Паша вновь рассмеялся и продолжил массаж. А сам разглядывал стройные ноги Инги, а они у неё действительно были красивые, так и притягивали его взгляд всё время. Похотливые мысли продолжить массаж не только стоп будоражили фантазию. Но особенно Пашу завораживала татуировка на левой голени: там у Инги будто просвечивал сквозь кожу механический протез, словно она какой-то терминатор. Он провёл пальцами по костяшке, рисунок уже чуть потускнел:
– Больно было бить?
– Да. Две недели на обезболе жила, когда в глубину пигмент забивали. На кости вообще ад, я аж плакала.
– А если так больно, то зачем терпела?
– Чтобы ты любовался, – чуть огрызнулась Инга, но потом мягче добавила. – Иногда нужно перетерпеть боль, чтобы получить то, что тебе очень хочется.
– Мне нравится! Тату топчик, как и твои ноги!
Однажды летом Паша уже хотел устроить Инге фотосессию, когда она пришла в коротком расклешённом сарафане, и даже уговорил её залезть на детские качели-балансиры.
Тимоха тогда держал один край внизу, Яна сидела на лавочке и наблюдала. Инга оказалась на верхнем краю качелей и вытянула ноги вдоль доски. Паша всё пытался сфотографировать снизу, чтобы ноги казались визуально длиннее и татуировка попала в фокус, но Инга тогда ворчала: «Хватит заглядывать мне под юбку!»
Паша оправдывался, что он туда даже не смотрит, хотя со стороны, наверное, казалось, что целится Инге под юбку, но он настраивал фокус на ноги и подбирал удачный ракурс.
– Паш, ну я же вижу, куда ты смотришь! – возмущалась она.
– Я смотрю в экран. Мне не видно ничего – у тебя между ног темно!
– Что, надо фонариком подсветить?
После этой фразы Инги они так хохотали, что Тим от смеха чуть не уронил Ингу. Она обиделась на Пашу и больше не далась фотографироваться, а у него осталось всего пара пристрельных снимков.
Сейчас Паша просто любовался стройными ногами и разглядывал татуировку вблизи. Разминал Инге стопы, пока они не разогрелись и даже потом натянул ей на ноги носки:
– С вас сто баксов, Ингаляция.
– Сойдёмся на том, что я тебя почти простила, – Инга приоткрыла веки и улыбалась, разговаривала лениво. – М-м-м, спасибо, Паш. Меня чуть не вырубило.
– Теперь я знаю, как тебя выключить. Выражение «вырубить одной левой» заиграло новыми красками. Я бы предложил сходить чего-нибудь поесть, но, боюсь, в трусах далеко не уйду. Одолжишь шорты?
– Только юбку, Янкину! – рассмеялась она. – У нас просто больше ничего нет.
Видимо, хорошее настроение Инги вернулось к ней вместе с теплом в ноги.
– Юбки я не ем, даже Янины, – скривился Паша и встал. – Вот после твоих ног теперь придётся мыть руки.
Он взял свои мокрые джинсы, носки и Тимохину шапку, понёс их в ванную в надежде разместить на полотенцесушителе. Там уже разместились носки и джинсы Инги, Паша их подвинул. Как высушить ботинки и кроссовки не знал, только без обуви никуда не выйти, а есть хотелось.
Паша вышел из ванной, но Инга пропала, хоть её ботинки и стояли на месте. Он уже собирался ей позвонить, но она сама постучалась и вошла в номер с двумя бумажными стаканчиками чая, двумя сникерсами под мышкой и пачкой снеков в зубах, поставила всё на столик. Обулась, оказывается, в отельные одноразовые тапочки.
– Метнулась, моя хорошая! – Паша потирал руки.
– С вас сто баксов, Дегенерация!
– Если меня хорошо покормить, я тебя всю промассирую! – Паша распаковал снеки и жадно захрумкал печеньем.
– Паш, что же ты всегда такой голодный? – покачала она головой.
– В детстве родители бросили меня на голодную смерть, но я выжил, как видишь. Правда, с тех пор не могу наесться.
Инга хмыкнула, съела одно печенье, а потом чуть нахмурилась:
– Это что, была не шутка?
И Паша поджал губы и промолчал, а потом глотнул чай, чтобы избежать комментариев. А Инга продолжила:
– Они нормальные у тебя вообще?
– У кого из нас нормальные родители? – усмехнулся Паша, но со дна души вновь поднялся осадок.
– Серьёзно: собирались тебя заморить голодом?
– Скорее это вышло случайно.
В пачке осталось всего два печенья, и Паше вдруг стало неловко, что он смолотил почти всю пачку. Он отодвинул её от себя, но Инга сдвинула назад и потянулась к сникерсу:
– Доедай. Но как это случайно?
– Моя мать бросила меня с отцом, а отец у меня дальнобойщик, неделями в рейсах пропадает. Он оставлял мне денег, но я их проедал за два дня, а оставшееся время голодал.
Паша не ожидал, что возьмёт и вывалит всё Инге так просто, видимо, она подкупила его откровенность
