Конан, варвар из Киммерии - Роберт Говард

— Они отправились к границе. Эти язычники пикты совершили нападение — благодаря крепкому вину, которое я отправлял на границу контрабандой. Волтман позаботился о том, чтобы убрать остатки королевских отрядов. При помощи своей высокородной родни он легко уговорит Нуму из Нумедии пригласить к себе графа Трокеро из Пойнтайнии, он возьмет с собой королевский эскорт, как подобает его сану, а также Просперо, правую руку короля Конана. Таким образом в городе останутся только личная гвардия короля и наш Черный Легион. При помощи Громеля я заколю главного офицера. А около полуночи охрана будет отозвана от дверей королевской спальни.

В это время я с шестнадцатью преданными и храбрыми людьми проскользнем через тайный ход в замок. Даже если народ не примет нас с ликованием после того, как дело будет сделано, Черного Легиона будет достаточно, чтобы удержать корону и город.

— А Дион воображает, что он станет королем?

— Да. Этот жирный дурак утверждает, что трон принадлежит ему, потому что в его жилах есть следы королевской крови. Конан совершил большую ошибку, удалив от двора всех, кто принадлежит к древней династии. За это он и поплатится жизнью.

— Волтман снова получит благосклонность короля, со звоном монет, которые ему щедро отсыпят, как это было при старом режиме, и сможет навести прежний блеск на свои владения. Громель ненавидит Паллантида, главнокомандующего Черных Драгун, и мечтает командовать всеми военными отрядами. Эту цель он преследует с упорством боссонца. Ринальдо — единственный из нас, у кого нет личных амбиций. Он видит в Конане грубого варвара с окровавленными руками. Он идеализирует короля, которого Конан убил из-за короны. Он помнит только то, что тот изредка поощрял искусство, и забыл о всей несправедливости и бесхозяйственности его правления — и он заботится о том, чтобы народ тоже забыл об этом. Уже открыто поют хвалебные песни Нумедидесу, в которых Ринальдо до небес превозносит этого мошенника и проклинает Конана, этого дикаря с черным сердцем из «мрачного ада». Конан смеется, но народ ропщет. Поэты всегда ненавидят тех, кто имеет власть. Они бегут от действительности в прошлое или мечтают о будущем. Ринальдо фанат идеализма. Он верит, что нужно свергнуть тиранию и освободить народ. А что касается меня, то еще пару месяцев назад я думал о том, чтобы весь остаток жизни нападать на караваны. Однако теперь во мне проснулись мечты. Конан умрет, Дион взойдет на трон. Потом он тоже умрет. И так будут один за другим умирать все, кто стоит на моем пути: от огня или стали, или отравленного вина, которое ты так великолепно готовишь. Аскаланте, король Аквилонии, как звучит?

Стигиец пожал плечами.

— У меня тоже самолюбие задето, — сказал он с нескрываемой горечью. — Рядом с вами я кажусь бесцветным. Как низко я пал. Тот-Амон находится среди иноземцев, служит в качестве раба, поставленного вне закона, и поддерживает мелочные амбиции баронов и королей!

— Ты полагаешься на магию и колдовство, я полагаюсь на свой разум и меч.

— Что значат меч и человеческий дух против мудрости Тьмы? — пробурчал стигиец. Его черные глаза угрожающе сверкали, под ними пролегли тени. — Если бы я не потерял кольца, наши роли поменялись.

— Во всяком случае, — рассерженно сказал грабитель, — на спине у тебя шрамы от моего кнута, и, вероятно, к ним добавятся еще и другие полосы.

— Не будьте в этом так уверены! — дьявольская ненависть на мгновение зажглась в глазах стигийца. — Однажды, может быть, я снова найду кольцо, а потом рассчитаюсь с вами за все…

Аквилонец, пылая от гнева, изо всех сил ударил Тот-Амона. Тот пошатнулся, на губах его выступила кровь.

— Теперь ты будешь поскромнее, — пробурчал Аскаланте. — Берегись! Я рой господин и знаю о твоей мрачной тайне. Если же ты такой отважный, то поднимись на крышу и прокричи, что Аскаланте в городе, чтобы свергнуть короля!

— Нет… — пробурчал стигиец и вытер кровь с губ.

— Да, ты не отважишься, — высокомерно усмехнулся Аскаланте. — Потому что если я умру от одного из твоих трюков, то один священник-отшельник в южной пустыне узнает об этом и вскроет свиток, который я передал на хранение в его надежные руки. Как только он познакомится с содержанием свитка, по всей Стигии из уст в уста будет передаваться сообщение. И на юге в полночь поднимется ветер и устремится сюда. Куда ты тогда денешься, Тот-Амон?

Раб вздрогнул, и его темное лицо стало серым.

— Достаточно! — Аскаланте сменил тон. — У меня для тебя есть работа! Я не доверяю Диону и хочу, чтобы он уехал в поместье, пока все не закончится. Этот дурак не сможет сегодня скрыть своей нервозности. Скачи к нему. Если ты не догонишь, то скачи дальше, в его поместье, и оставайся с ним, пока мы не уведомим, что все произошло. Не спускай с него глаз. Он едва соображает от страха и может сделать что-нибудь непредвиденное и даже, охваченный паникой, может явиться к Конану и рассказать о нашем заговоре, чтобы спасти свою шкуру.

Раб поклонился, скрыв ненависть в своих глазах, и сделал то, что приказал господин. Аскаланте снова откинулся в постели и начал с удовольствием потягивать вино.

2

Когда я воином был, все значил для

меня барабанный бой,

Потому что народ клал мне к ногам

славу и власть.

Теперь я король, и мне грозит опасность От яда и кинжала убийцы — из толпы.

(Дорога королей)

Зал был огромным, роскошно обставленным, с коврами на полированных панельных стенах и на полу из слоновой кости. Высокий потолок украшен лепкой и серебряной филигранью. За столом из слоновой кости сидел мужчина, широкие плечи которого и загоревшая кожа так не подходили к этому роскошному окружению. Он выглядел бы лучше где-нибудь в степи или в холодных, суровых горах. Каждое движение выдавало его гибкость и силу мышц. В нем не было ничего степенного. Или он был совершенно спокоен — неподвижен, как бронзовая статуя — или находился в движении, однако не с порывистостью нервов, а с гибкостью кошки, за быстротой движения которой глаза уследить не могли.

Одет он был в костюм из дорогого материала. На нем не было никаких украшений, только простое серебряное кольцо, стягивающее длинные черные волосы.

Он положил золотое стило, которым напряженно писал на специальной дощечке, опершись подбородком на кулак. С завистью наблюдал за человеком перед собой. Человек зашнуровывал золотые латы на боку, стягивая их как можно туже, и при этом насвистывал — не совсем обычное поведение, принимая во внимание, что он находился в обществе короля.