Конан, варвар из Киммерии - Роберт Говард

— Просперо, — сказал король. — Эти государственные дела утомили меня. Я не испытывал подобной усталости, даже когда сражался с утра до вечера на поле боя.

— Все это теперь твоя обязанность, — ответил черноглазый воин. — Ты — король, и это часть твоих повседневных дел.

— Мне кажется, что я здесь целую вечность. Если бы ты знал, как мне хочется поехать с тобой в Нумедию. Но Публиус говорит, что некоторые дела в городе требуют моего присутствия.

Когда я сверг династию, — продолжал он с товарищеской доверительностью, — мне было гораздо легче, хотя все было труднее, чем сейчас. Однако теперь, когда я оглядываюсь назад, мне кажутся сном все эти дни тяжелой работы, интриг, резни и испытаний.

Когда король Нумедидес лежал мертвым у моих ног, я достиг предела своих мечтаний. Я подготовился только к тому, чтобы взять корону, но не к тому, чтобы носить ее. В старые времена меня радовали хороший меч и свободный путь к моим врагам. Теперь, мне кажется, не существует прямого пути и меч мне больше не нужен.

Когда я сверг Нумедидеса, я был освободителем, а теперь все презирают меня. Они установили его статую в храме Митры, и люди плачут, жалуются и бросаются перед ней, молятся, как святому, который принял мученическую смерть от рук варвара. Когда я привел вооруженные силы Аквилонии к победе, народ великодушно забыл, что я чужак. Теперь же они не хотят мне простить этого.

Теперь они зажигают свечи перед статуей Нумедидеса, даже те, кого он изувечил, и даже те, чьих жен или дочерей он забрал в гарем.

— В этом большей частью виноват Ринальдо, — ответил Просперо. — Он поет крамольные песни и подстрекает народ. Заточите его в какую-нибудь башню, пусть он поет свои песни коршунам.

Конан потряс львиной гривой.

— Нет, Просперо, это не имеет смысла. Великий поэт сильнее, чем король. Я чувствую это сердцем. Я умру, и меня забудут, но песни Ринальдо будут жить дальше.

Нет, Просперо, — продолжил король. — Во всем происходящем сейчас в этой стране скрывается нечто большее. Я чувствую это! Так же, как в юности я знал, что в высокой траве лежит, спрятавшись, тигр, хотя не видел его. Я чувствую какое-то беспокойство в стране. Я как охотник у маленького костра посреди леса, который скорее представляет, чем слышит шорохи крадущихся животных, и который, напрягши все свои чувства, тут и там видит сверкающие глаза хищников. Если бы это было нечто осязаемое, против чего я мог бы выйти со своим мечом… Я говорю тебе, это не случайность, что пикты в последнее время стали часто нападать на пограничные области и мы вынуждены просить о помощи боссонцев, чтобы отбить их нападение. Я должен отправиться туда со своим отрядом.

— Публиус опасается заговора. Он думает, что тебя хотят выманить на границу и устроить там западню, чтобы убить, — напомнил ему Просперо, накидывая плащ на блестящие латы, оружие и осматривая в серебряном зеркале свою огромную фигуру. — Поэтому он уговаривает тебя остаться в городе. Единственная опасность — это покушение на тебя, но этому помешают твои телохранители, охраняющие тебя день и ночь. Над чем ты, собственно, трудишься?

— Над картой, — гордо ответил Конан. — Придворные карты не плохи, если речь идет о землях на юге, востоке или западе, но что касается севера, то тут они неточны. Поэтому я сам рисую карту севера. Посмотри вот сюда. Это Киммерия, где я родился, и…

— Асгард и Ванахейм. О, Митра, я считал эти страны почти легендой!

Конан усмехнулся и провел кончиками пальцев по шрамам на своем темном лице.

— Асгард находится на севере, а Ванахейм на северо-западе от Киммерии, и на этих границах бушует непрекращающаяся война.

— Какие люди там, на севере? — спросил Просперо.

— Они высокие, светлокожие и голубоглазые. Их бог — Имир, ледяной гигант, и у каждого племени свой король. Они непредсказуемы и дики. Весь день сражаются, а ночью пьют пиво и во весь голос орут дикие боевые песни.

— Тогда ты едва ли отличаешься от них, — усмехнулся Просперо. — Ты много охотно пьешь и смеешься, а песни скорее орешь, чем поешь.

— Это все зависит от страны, которая является родиной, — произнес король.

— Ну, а теперь я должен отправляться, — сказал Просперо — При дворе Нумы я выпью за твое здоровье кубок изысканного вина.

— Хорошо, — пробурчал король. — Но не целуй от моего имени танцовщиц Нумы, если ты не хочешь, чтобы это отразилось на дипломатических отношениях.

Под его смех Просперо вышел из комнаты.

3

В подвалы пирамиды крадется в ночи могучий Сет,

Пока его мрачный народ пробуждается в тени склепов.

Я говорю старые слова, которые я

прочитал в мрачной глубине, —

О, великий, могучий Сет,

направь палачей для моей ненависти!

Солнце на несколько минут залило золотом туманно-голубой лес и зашло. Потухающие лучи отражались от толстой золотой цепи, которую Дион из Атталуса непрерывно вертел в руках, глядя на пестрые цветы и на раскрашенные соцветия деревьев в своем саду. Он нервничал, украдкой оглядываясь, словно пытался захватить врасплох спрятавшегося врага. Дион сидел в центре круга гибких цветов, росших на переплетенных ветвях.

Он был один, если не считать огромной темнокожей фигуры, которая удобно устроилась на скамье неподалеку, наблюдая за ним мрачным взглядом. Но Дион не обращал внимания на Тот-Амона.

— Нет никаких оснований для нервозности, — сказал ему Тот-Амон. — Все будет в порядке.

— Аскаланте можёт допустить ошибку, — фыркнул Дион, и на его лице выступил пот при одной мысли об этом.

— Он не сделает ее, — заверил стигиец с мрачной усмешкой. — Иначе я был бы не рабом, а господином.

— Что это за болтовня? — возмущенно возразил Дион.

Глаза Тот-Амона сузились. Несмотря на свое железное самообладание, ему казалось, что он вот-вот лопнет от кипевшей ярости, ненависти и позора, и он был готов использовать самый ничтожный шанс.

— Послушайте меня, — сказал Тот-Амон. — Вы станете королем. Однако вы не знаете, что происходит в мозгу Аскаланте. Как только Конан будет мертв, вы больше не сможете доверять Аскаланте. Я помогу вам, если вы возьмете меня под свою защиту, как только окажетесь у власти.

Я большой волшебник. О Тот-Амоне говорят с таким же глубоким уважением, как о Раммоне. Король Ктесфон из Стигии возвысил меня с большими почестями. Он изгнал своих бывших магави, сделал меня придворным волшебником. За это они возненавидели меня, но боялись меня, потому что я имел власть над существами по ту сторону мира. Видит Сет, мои враги не знали об этом — ночью я посылал этих существ, чтобы они вонзали в их шеи свои когти. Эту мрачную власть давало мне змеиное кольцо Сета, которое я нашел в темном склепе почти в миле от поверхности земли.