Долгие ночи - Абузар Айдамиров

Нет, далекими от такого поворота были его мысли. Он думал, что скоро увидит свою семью, отчего в душе становилось так тепло. Мысленно он уже ласкал младшую дочурку Веди и даже ощущал, как он теребит ее мягкие черные кудри, а она улыбается ему, обнимая своими маленькими ручонками его колючую морщинистую шею. У него было трое дочерей, а вот сына Аллах ему не сохранил, и после него, Вары, в семье не останется мужчины, продолжателя его рода. Кто же после его смерти позаботится о женщинах? Ведь идет страшная молва, что скоро всех мужчин заберут в солдаты и сделают из них гяуров, которые будут глумиться над женщинами…

А ведь был, был у Вары сын, первенец. Но погиб он в бою шесть лет назад. Молодой, стройный, смелый, красивый. Пал Лечи в Ичкерийских лесах… Даже жениться не успел…

Неужели же жизнь всегда будет такой горькой и состоять только из потерь? Или у падишаха, его инарлов и хакимов нет собственных родителей, детей, жен и сестер? Или они просто не любят их, думают, что и Вара не способен любить своих детей и близких. Может, в груди царских хакимов вместо сердец камни?

Зачем, зачем они проливают слезы чеченских отцов и матерей?

Не первый раз задумывался Вара над этими вопросами. Они мучили его много лет.

Вара тихо тронул поводья. Конь понял всадника, вошел в бурный Аргун, разрезая реку своей мощной грудью, потом, перейдя на противоположный берег, остановился на мгновение, стряхивая с себя холодную воду.

Вара направил коня к аулу. Рука его лежала на рукояти пистолета, засунутого за пояс, а глаза по-волчьи бегали, вглядываясь в темноту. Мысли же по-прежнему были заняты семьей. Через несколько минут он увидит жену, детей. А через пять месяцев, возможно, придет конец и всем этим мучениям.

Чеченцы готовятся весной переселяться в Турцию. Со своей семьей Вара хотел отправиться в первой же группе переселенцев.

В этом ему должен был помочь Успанов Сайдулла. В былые времена они были друзьями. Все последние двадцать лет неразлучно сражались бок о бок против войска падишаха. Сайдулла стал большим наибом, а теперь сделался и хакимом падишаха.

Удивительное дело: многие из тех, кому было хорошо при Шамиле, отлично устроились и при падишахе. Некоторые наибы и муллы Шамиля сделались хакимами при власти гяуров. У них большое жалованье, много земли и скота. А горемыки, вроде Вары, и при Шамиле были обездоленными, и сейчас остались такими же. Может, в Турции найдутся для них мир, спокойствие да кусок хлеба.

Говорят, там, при мусульманском падишахе, будет лучше. Поедем, посмотрим. Здесь положение безвыходное. Во всяком случае, хуже, чем здесь, не будет. Не должно быть…

С этими думами и вошел Вара во двор Вагина Паши, не подозревая, что не увидит даже восхода солнца…

ГЛАВА IX. ПОСЛЕ БАЛА

Военное положение страны предписывало меры, которые могли развивать в горцах дурные страсти, но полезны были для утверждения нашего могущества… Тогда поощрялось в чеченце корыстолюбие… Тогда нужно было разрушить в горцах враждебную нам любовь к родине и посеять в них раздоры и распри. Тогда нужно было военное шпионство и предательство… Отсюда уже видно, как необходимо устройство в покоренной стране правильной и благожелательной администрации…

Н.А. Добролюбов

На улицах Владикавказа, а особенно в той его части, где размещались штаб войск Терской области и резиденция командующего, царило редкое оживление. Празднично-нарядные дамы и офицеры в парадных мундирах разгуливали по тенистым аллеям, толпились у парадного подъезда. Их привело сюда событие, не часто случающееся в столь захолустном городе, каким был Владикавказ, событие радостное и знаменательное: по пути из Петербурга в Тифлис в городе остановился начальник Главного штаба Кавказской армии генерал-лейтенант Карцов.

Каждому не терпелось предстать пред очами столь высокопоставленной особы, читавшей незадолго до своего нового назначения лекции по военной тактике императору Александру II и брату его, Михаилу Николаевичу. Великий князь и сейчас расположен к нему. Кто знает, может, от случайного взгляда на твое лицо, от удачно произнесенной фразы или от другого случая благополучно решится вопрос о дальнейшей карьере…

Вчера Лорис-Меликов устроил гостю пышный прием. В честь него был дан бал. Веселье длилось всю ночь, а теперь отсюда во все стороны разъезжались фаэтоны и кавалькады всадников.

Начальникам отделов, округов и полковым командирам было приказано задержаться до вечера. Предстояло провести совещание.

К назначенному времени все собрались, хотя вид у всех был довольно усталый: сказывалась бессонная ночь. Только молодой командир 77-го пехотного Тенгинского полка флигель-адьютант полковник Святополк-Мирский удивлял своей неистощимой энергией. Он был как всегда свеж, бодр, говорил громко, а заразительный смех его и остроумные реплики вызывали невольную улыбку.

— Господа, господа! Должен признаться вам, что общество наших милых дам куда приятней, чем соседство этих полудиких чеченцев. В том я еще раз убедился сегодня ночью…

Разговор в основном вертелся вокруг бала, и ничего в этом не было удивительного, поскольку в таком захолустье и впрямь можно было сойти с ума от скуки. Человеку для душевного равновесия всегда требуется встряска, а здесь, вдали от столичной жизни, какое развлечение… Тоска одна. А потому бал явился событием исключительным.

— Такие мгновения… как звезды в темной ночи, — не унимался Святополк-Мирский. Казалось, он еще окончательно не протрезвел от вчерашнего.

— Кажется, вы скоротали вчерашнюю ночку, Николай Иванович, весьма недурно-с? — произнес с таинственным видом полковник Головаченко.

— Полноте, Николай Николаевич! В нашей жизни это такая редкость… Да, изумительно. А Мария Васильевна… богиня…

О женщины, я ваш раб. — Святополк-Мирский выбросил вперед руку, словно поднимая бокал шампанского. — Увы, тоска, милый Николай Николаевич, однообразие. А жизнь — мимо, мимо, как облака, плывущие по небу куда-то вдаль. Вот спровадим своих туземцев, угоним за тридевять земель, в тридесятое царство, тогда и заживем, Николай Николаевич. А что касательно туземок, — он оглянулся по сторонам, — то скажу я вам, они весьма прелюбопытнейшие создания, глазищи… огонь, устоишь ли разве, но…

— И как, удачно-с?

— Н-не совсем, должен признаться. — Святополк-Мирский досадливо махнул рукой. — Туземцы они и есть туземцы. Прав был наш славный Ермолов, без них спокойнее.

Стоявший неподалеку Кундухов резко обернулся:

— Вам лично, господин полковник, они перешли дорогу?

Святополк-Мирский сделал удивленное лицо, не понимая, в чем, собственно, он провинился.

— Вам-то что за дело до них? — продолжал Кундухов.

— Позвольте, я что-то не так сказал?

— Вот именно. Вы изволили… Прошу запомнить, господин полковник, люди, о которых вы столь пренебрежительно и двусмысленно отзываетесь, ничуть не хуже других. И понятие о чести, кстати, у них выше, чем у нас с вами, и гордости побольше.

— Я, признаюсь, не совсем понимаю вас, господин Кундухов.

Горцы были и остаются нашими злейшими врагами, и если, отозвавшись о них, я чем-то оскорбил вас, то покорнейше прошу меня извинить. Коли вы не удовлетворены…

— Полноте, полноте, господа, — вмешался командир Гребенского казачьего полка Беллик, — что за ребячество! Право же, Муса Алхазович, я вас не узнаю.

— Действительно, господа! — повернулся от окна и наказной атаман Терского казачества Христофор Егорович Попандуполо.-

Не разводите канитель. Стыдно-с…

В зал вошли начальник штаба полковник Свистунов и князь Туманов.

— Рассаживайтесь, господа, — громко сказал Свистунов.-

Александр Петрович будет через минуту.

Вскоре в дверях показался Карцов, за ним шел Лорис-Меликов.

Карцов грузно опустился в венецианское кресло во главе стола под массивным портретом Александра II, застывшего на огромном полотне во весь рост.

— Господа офицеры, — начал он густым басом, — обстановка в Терской области всем вам хорошо известна. В целях усмирения и умиротворения края правительство наметило ряд мероприятий.

Главное и самое важное из них — это удаление из края хотя бы половины чеченского населения, как нашего самого опасного и непримиримого врага.

При этих словах Святополк-Мирский, сидевший напротив Кундухова, повернул к нему голову и пожал плечами, словно говоря: "Ну что вы, голубчик, теперь скажете?" Кундухов заметил его движение, но никак не отреагировал.