Ночи и рассветы - Мицос Александропулос

— Обязательно пошлю! — пообещал Космас. — Утром отправлю со связным! Жаль, что в этом походе не участвовал Астерис! Вот он бы сочинил что-нибудь сногсшибательное!

— А тебе нравится, как пишет этот Астерис? — как бы невзначай спросил Керавнос.

— Еще бы! Очень хвалил его недавно наш редактор…

— А что она сказала?

— Сказала, что у него большие способности.

Керавнос отвернулся, чтобы не выдать свою радость.

Прощаясь, Космас крепко пожал ему руку.

— В добрый путь!

Первый раз за многие месяцы Космас прилег на кровать. Голова у него горела, мысли разлетались по ночным дорогам следом за рассеявшимися партизанскими группами. Радость победы казалась почему-то непрочной, она ускользала и уступала место сомнениям и беспокойству.

Ворочаясь на мягкой, удобной постели, Космас вдруг догадался, что и необоримая слабость, и жар не только от усталости и волнения. Чувствуя, что рука его деревенеет, он слегка потер ее — тонкие иголки вонзились в кожу, проникли глубоко, до самой кости. Пальцы нащупывали твердую, как камень, опухоль. Рубцы старой раны вздулись и горели. Космас зажег свечу и сбросил рубашку, он не снимал ее несколько недель. Фокос взглянул на его руку и испугался.

— Ничего, это не в первый раз, — успокоил его Космас. — Старая история…

— С чего это она у тебя опять вздулась?

— Застудил, наверно. Надо было пораньше перевязать. Вот если бы достать спирту да шерсти… Верное средство!

Фокос принес спирту, и они стали промывать рану.

— К врачу бы тебе…

— Ничего. И так пройдет…

Во дворе послышался шум. Космас наскоро забинтовал руку и выскочил на улицу. Партизаны, оставшиеся в деревне, столпились возле дома и прислушивались к глухому гулу, доносившемуся со всех сторон.

В окрестных деревнях били в колокола.

Рассвет едва занимался, холод пробирал до костей. Звон колоколов доносился с порывами ветра — то еле слышался, то звучал совсем рядом. Могучее эхо слетало с горных вершин и поднималось из мрачных глубин реки. Самым большим и мощным колоколом была темная ночь.

— А мы чего сидим сложа руки? — спросил Космас. — Разве в этой деревне нет колокольни?

— Сейчас я все устрою! — вызвался Фокос. Вместе с ним побежало еще несколько партизан. Вскоре и на церкви Агия Аналипси медными крыльями забили колокола.

IX

Астрас встречал сразу две весны: одна с обнаженным мечом шагала с гор, другая поднималась из долины. Мартовская непогода осталась позади, дожди шли все реже и реже, наступил ясный апрель. Суровые заснеженные горы, голые леса, сгоревшие деревни, бурые скалы, напоминавшие бог знает каких доисторических чудовищ, — весь этот холодный и недвижный мир вдруг ожил и переменился. Снега растаяли, ручьи ринулись к реке, склоны зазеленели, на полях распустились весенние цветы — море маленьких огоньков и звездочек.

День был прекрасный. После ночного врачевания боль в руке немного утихла, но опухоль не спадала. Наоборот, она еще больше затвердела, а краснота распространилась до локтя. Космас смотрел на свою руку с обидой и неудовольствием, как на капризного ребенка, которому не следует уступать: «Этот номер не пройдет. Я тебя одолею!»

То и дело прибывали связные — знакомые и незнакомые партизаны, гонцы из соседних деревень. Рассыпались по округе партизанские группы, и до самого вечера Космас так и не смог уяснить, кто где находится. Вести приходили радостные: цольясы в панике бежали, немецкие посты оставили шоссе и перебрались в Лукавицу. Керавнос шел за ними по пятам. С противоположного берега реки доносились редкие выстрелы, там, на лесистом склоне, действовала группа Фантакаса. Не отставал и отец Парфениос. О его передвижении по округе партизаны узнавали по колокольному звону. Дьякон объезжал свой приход и, начиная службу с «Христос воскресе», кончал ее здравицами в честь ЭАМ. Приходили и уходили запыхавшиеся связные, и, слушая их донесения, Космас порой совсем забывал о ране, притаившейся под спиртовым компрессом и слоем теплой овечьей шерсти.

А вечером связной с Астраса принес подтверждение слухов о дивизии — записку от командира и комиссара первого полка, от Вардйса и от Леона. Они писали, что утром в деревню Агия Аналипси прибудет партизанский батальон, которому поручена охрана этого района. Космаса они звали на Астрас. «Хочу увидеть тебя и пожать руку», — писал Вардис.

Кроме записки связной принес Космасу подарок от Леона — пачку сигарет, рубашку и новенькие, тщательно отутюженные брюки. Космас решил немедленно переодеться. Старые его брюки давно уже расползались по всем швам. Но только сейчас, когда к его ногам упала заскорузлая серовато-зеленая груда лохмотьев, Космас увидел, в каком они плачевном состоянии. Хорошо бы помыться! Уже одна мысль о теплой воде принесла ему облегчение, и Космас поверил, что хорошая баня пошла бы на пользу его руке. Почему теперь он так остро ощутил потребность в чистоте? Правда, о горячей воде и свежем белье он нередко мечтал и раньше, но мечта эта была нереальной, и прощаться с ней было легко. Ее место сразу занимали новые мысли и новые заботы — не только о себе, но и обо всех. Теперь эти заботы лягут на другие плечи, и можно будет уделить некоторое внимание своей персоне. Был бы в деревне Фокос, он устроил бы Космасу душ. Но старик еще утром отправился в соседнюю деревню за трофеями. «Ладно, — подумал Космас, — как только вернусь на Астрас, первым делом вымоюсь. Может, у них найдется и пара нижнего белья, а то мое белье давно уже срослось с телом!»

— У них даже парикмахер есть! — рассказывал связной. — Вчера он стриг нас, старожилов. Я теперь жалею, что сбрил бороду. Ты, комиссар, попроси, чтобы он тебе ее подстриг, но не сбривай. Тебе идет борода.

Ночью его разбудили. Космас увидел над собой неясную фигуру.

— Тут пришла партизанка, спрашивает тебя!

Космас вскочил, потный, разгоряченный, с неприятным ощущением горечи во рту. Едва он встал на ноги, как его зазнобило. Стиснув непослушные зубы, он шагнул на улицу. Студеный ветер захлестнул его горячее вялое тело.

Во дворе у костра Космас увидел Лаократию. Она присела погреться у огня и заснула. Никогда еще Космас не видел на ее лице этой мягкой и нежной улыбки. «Такой, наверно, увидел и полюбил ее Фигаро!» — вдруг подумал Космас, глядя на легкие тени от костра, скользившие по ее щекам. Золотые полукружья пушистых ресниц придавали ее лицу безмятежное выражение уснувшего младенца.

— Давно она пришла? — тихо спросил Космас, стараясь не разбудить Лаократию.

Но Лаократия услышала и встрепенулась.

— Скорей, комиссар!

В деревне Врисес окружено звено Керавноса, и патроны у них подходят к концу. Когда она выскользнула из деревни, все еще были живы. Но с тех пор прошло уже несколько часов…

— Пошли, ребята! — крикнул Космас.

Пока партизаны собирались, он присел у костра и протянул руки к огню. Озноб не унимался, плечо как будто еще больше отяжелело.

Командир посоветовал ему остаться.

— Из-за руки? Ничего, это пустяки! На счету каждый человек! Только бы не опоздать!

Проводником была Лаократия. Ее лицо снова стало строгим и замкнутым и ничем не напоминало нежную девушку у костра. А может быть, это была вовсе не она? Может, взбудораженное воображение Космаса за зыбкими бликами пламени искало другие образы и другие родные лица?

Они шли по гребню хребта. С Космаса лил пот. Ноги не хотели отрываться от земли. У мостика через горный поток он упал.

— Что с тобой? — встревожилась Лаократия.

— Пошли! Пошли!

«Куда пошли?» Из-под ног у него убегала земля, убегали горы, лица товарищей, убегали мысли, ускользала цель их ночного похода. Связь с миром терялась, и он повис в пустоте — один, объятый пламенем, беспомощный и жалкий. Он потянулся за исчезающими предметами. Чьи-то руки подхватили его под мышки.

— Ты болен! — говорили ему. Их голоса едва достигали его ушей, еле различимые, словно шелест листьев.

Горячая волна поднималась к голове, и голова падала на грудь, отягощенная бушующей кровью. Колени дрожали и подгибались… «Упаду! Упаду!» — думал Космас, но лоб и виски его вдруг похолодели и покрылись капельками пота, огонь в груди утих, а тело снова стало легким. И все вернулось на свои места — земля, товарищи, мысли. Космас снова ухватил нить, связывающую все воедино, и понял, наконец, что ему говорили.

— Ничего страшного! Пройдет! Не выспался, только и всего!

Рассвет они встретили в пути. Перед ними открывались мирные зеленые луга, лесистые холмы, один ниже другого, уже не скалистые и обрывистые, а пологие и округлые.

— Вот она, деревня!

Деревня горела. Дым, словно черное воспоминание, клубился над голубым сосновым бором — равнодушный след завершенного дела. Партизаны побежали вниз по откосу. Из кустарника навстречу им вышли, поддерживая друг друга, два партизана. Один из них был Фигаро, вернее, кто-то напоминавший Фигаро, — бледная маска в обрамлении окровавленной чалмы. Второго партизана Космас не узнал совсем.