Плаха да колокола - Вячеслав Павлович Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Странников покривил, покривил и совсем поджал губы в раздумье.
— А ведь неслучайно! — наступал, гнул своё Задов. — Пришпандорил он её в самом центральном месте! Чтоб по глазам каждому и шарахала!
— Ты так думаешь? — выхватил снова газетку секретарь, внимательно начал разглядывать, изучать каждую деталь рисунка, задумался, бережно положил на стол, вдруг его осенило, вновь схватил газету в руки, завертел. — А подписи автора-то нет… Кто художник?
Задов пожал плечами.
— Трусоват. Ждёт моей реакции. Как оценю, — отбросил газету секретарь и тяжело опустился на стул. — А знаешь, Гриш, облепила меня эта сволочь троцкистская со всех сторон, никак с ними не разделаюсь. Не знаю и на кого думать. Жене вон записку подбросили. Приехал, а её дома нет, и письмо злобное — подаю, мол, на развод, ты мне всю жизнь испортил.
— Ну, нашёл над чем горевать, — стал успокаивать приятеля артист. — Я твою Марию досконально изучил. Первый раз, что ли, выкидывает такие номера? Помирю я вас.
— Успокоил…
— Я с ней встречусь. Переговорю и вмиг всё улажу.
— На этот раз не удастся. Она мне все грехи вспомнила. Да ещё болезнь неприличную у себя обнаружила. Изругалась, что я наградил, и умчалась к родителям. Теперь её не достать. Уральская она.
— Детки были, не укатила бы.
— Да кто ж виноват? С молодости не могла.
— А может, и к лучшему, а?.. Подумай, Василий Петрович? Не найдём тебе молодушку, что ли? Ты у нас красавец! В Москву вот переведут, меня с собой не забудешь, там и подберём! Какую-нибудь Веру Холодную, а?..
— Начались все беды с Таскаева, помнишь, доклад тот чёртов? — горевал секретарь уже о другом. — Будь он трижды проклят! Таскаева я давно выпер, но то, что не он первая спица в колесе — это очевидно, спланирована была вражеская вылазка. А кто?.. Я и на Мейнца, и на Распятова грешил. Наблюдал и за этим забулдыгой в интеллигентном пенсне…
— Трубкиным? — съёжился Задов.
— Против него мысли рождались. Давал повод. Он что угорь, в руки не взять, а за спиной такие сети плетёт да сплетни распускает! Одно слово — паук! Но твёрдых доказательств нет!..
— Зря ты на Трубкина, — заикнулся Задов. — Выпивоха — да, но чтобы против тебя копать, против секретаря губкома пойти!..
— Сука! — с горькой уверенностью махнул рукой Странников и кивнул приятелю на шкафчик: — Неси. Шут с ними со всеми. Завтра рано вставать, но выпьем по одной, не выдерживает нервная система. Рвётся по швам. Где бы сил взять да пережить это проклятое наводнение! В Камызяке, говорят, народ давно на лодках плавает, догадались хоть скот на бугры отогнать.
— Переживём! — бросился исполнять приказ Задов, в несколько мгновений расставил на столе бутылку со стаканами. — Закусить у тебя нечего, пусто в шкафчике.
— Пропало, что было. Ариадна Яковлевна насчёт этого строга, всё выбросила, пока плавал.
Задов, словно торопясь, наполнил стаканы.
— Не много? — засомневался Странников. — Покатались мы по Волге-матушке да по её притокам, поработали и погуляли славно. Я народ крепкий подобрал, голова раскалывалась, боялся за себя, как бы сердечко не отказало.
— Рано об этом думать, — чокнулся с ним Задов и, не дожидаясь, залпом осушил стакан, рукавом утёрся.
— На обваловке научился? — прищурился секретарь. — Раньше так лихо не опрокидывал.
— Там сухой закон. — Задов вскочил, подбежал к шкафчику, выхватил оттуда поблёскивающую от жира здоровенную воблину, луковицу и головку чеснока. — А я краем глаза махалку приметил, но сразу не сообразил. Привык у тебя к колбасе с сырком да разносолам… Живём, брат!
Странников осторожно отпил лишь половину из стакана, поставил на стол, покачал головой:
— Нет. На тебя порадуюсь, потолкуем, а мне, извини, больше нельзя.
— Чего? — задиристо хмыкнул артист. — Ослаб в путешествиях, командир?
Секретарь посмотрел на него печальным взглядом без зависти и без былой весёлости:
— Изменился ты, Гриша.
— Да брось!
— Вот что труд с человеком делает, если в чрезвычайной обстановке. Выворачивает настоящее нутро. А не пью я по той причине, что, поцапавшись с Трубкиным на митинге, на утро к себе его пригласил. Выпотрошить хочу до кишок. Отчёт потребую да делишки тёмные ему припомню.
— Не рано начинаешь?
— А что мне?
— Пик наводнения, говорят, на носу. Может, подождать? А уж после, на волне твоей победы, никто и не обратит внимание на его поражение.
— Так, так, — поднял стакан Странников и осушил до дна. — Налей-ка ещё! Уж больно мудро ты начал. Услышать хочу, чем кончишь.
— Вот это по-нашему! — наполнил стакан Задов. — А вспомнил я вот что и с тобой как с верным товарищем хочу поделиться.
— Давай-давай. — Секретарь разорвал воблу рывком со злостью, куда девались его печаль и тревоги. — Умного совета не вредно послушать.
— В войне, дорогой мой, настоящей победы не обретёшь.
— Это как?
— Побеждённый склонит голову и затаится. А враг, оставшийся за спиной — двойная опасность.
— Уничтожить?.. Растоптать гадину!
— Последователи найдутся. Тайные! О которых ты и догадываться не будешь. Нанесут удар коварный, не очухаешься.
— Верно! — ударил кулаком по столу секретарь, покраснел, заметно стало его быстрое опьянение. — Что же делать?
Позабыв про воблу, неловко утёрся рукавом.
— Обратить врага в пособника.
— В пособника? Это что за хрень? Делишками тёмными попахивает. Не в друга же его превращать! Ты за словами-то следи.
— Не трогай всё же Трубкина, Василий Петрович… Пока, — приблизил лицо артист, заглянул почти с мольбой в глаза секретарю. — Силёнок он набрал, на верха выход имеет. С ним по-другому надо. Сам говоришь — паук.
— Паучище! Но мне Турин обещал помочь.
— Плох твой Турин.
— Что случилось?!
— В больнице доходит. Бандиты отстрелили его на железной дороге.
— Да что ж ты раньше мне не сказал! — попробовал подняться Странников, но ноги не слушались его. — Лучшего помощника я не знал! Вызывай Ковригина, я еду к нему!
— Ковригина? Шофёра, что ли?
— Вон телефон внутренний. Набирай гараж!
— Куда ж мы поедем, Василий Петрович? — покачал головой Задов. — Дурак я, конечно. Сразу надо было тебя известить про Турина, но, уверен был, что тебе самому все известно.
— Откуда? Я же неделю мотался по речке, — опустил тяжёлую голову на руки товарищ. — А там никакой информации… Там поспать по-человечески и то не получалось. Бабы, суки…
Он подозрительно смолк.
— Василий Петрович! — окликнул его Задов, осторожно коснулся плеча.
Странников крепко спал прямо на столе, тяжело посапывая.
— Ухайдакали казака крутые горки, — покачал головой Задов. — Куда ж тогда? Ему завтра… — Он посмотрел на настенные часы, — нет, уже сегодня и в больницу к
