Плаха да колокола - Вячеслав Павлович Белоусов

что свои виды имеет секретарь на Глазкина, метит его в кресло председателя губернского суда, засиделся тот за спиной прокурора. Арёл расстроился не на шутку, руки опустил. И вот на тебе! В себя прийти не успел, этот вызов в краевую прокуратуру на голову свалился. Тревожило всё: к Берздину с пустыми руками явиться не просто опасно — нельзя! Какими тот сигналами или, не дай бог, фактами располагает?.. Может развернуть так, что вверх тормашками вылетишь! А то и похлеще чего!..

Лично знакомый с начальником секретно-оперативного управления ОГПУ Ягодой, ещё в девятнадцатом году бок о бок деливший и лихо, и удачу с Енохом Гершеновичем в военной инспекции на фронтах Гражданской войны, краевой прокурор Густав Берздин, хотя и прикидывался новичком в прокурорских нюансах, был не прост. Хил с виду и неказист, дурил или действительно любя, вышитую цветочками косоворотку носил под кожаный ремешок и усики малюсенькие щёточкой под длинным носом. Только немногие из своих знали, что надевал он косоворотку эту по особым случаям, когда, выступая на судебных процессах, требовал высшую меру пролетарского возмездия подсудимым. Под бедняцкую рубашонку как раз и выглядело само собой разумеющимся всё остальное. Принимались тогда его речи и приговоры суда под ликования и рёв бушующих толп.

И совсем уж мало кому известно было, что неизлечимо болел Берздин, страдая сердечными припадками, из-за чего и разошлись их дорожки на служебном поприще с товарищем Ягодой, лишь усы щёточкой под носом и остались. Попавшего в плен Берздина расстреливали беляки в Гражданскую, но недострелили. Откопали свои стонущего в яме с мертвяками, вот и не видел никто улыбок на его лице, перекошенном с тех пор; дёргались губы иногда, а поди догадайся, весело ему или прихватило опять от избытка нервного перенапряжения. А какой из тебя чекист, если этакая лихоманка допекает чуть ли не постоянно?

В партийный аппарат штаны протирать не захотел, в милицию, само собой, нельзя, в прокуратуре, почти в гражданской организации, как раз только создаваемой, подыскал ему товарищ Ягода место и не забывал, позванивал, интересовался…

Арёл второй час досиживал в приёмной, хотя залетали к крайпрокурору другие чины: помощники, следователи и даже секретарши. Виду не подавал, что переживает, держал себя с достоинством, лишь покуривал одну за другой папироски, знал — его час не пробил.

И вот, когда сухо кивнув и шаркая подошвами, проплелась в кабинет начальника мрачная личность с жидкой бородёнкой — спец особого кадрового сектора по фамилии Шкребец, поднялся и он со стула, оправил рывком кожанку, затрещала щетина на его подбородке под жёсткой шершавой ладонью — приметил мельком, что занёс старик с собой в кабинет папку тонюсенькую ядовито-зелёного цвета. Невзрачная вроде папка, но, конечно, по его душу, и сколько в ней пакости, лучше не гадать! Из-за неё и вытащили сюда…

Закрыться дверь не успела, позвали его. Арёл в прокуратуре тоже не абориген, не дока по большому счёту, но в Гражданскую не щи у тёщи хлебал, в кавалерийской дивизии Первой конной только до Варшавы не добрался, и пуганый, и стреляный, однако воздуха полную грудь хватил, прежде чем за ручку двери взяться. Выдохнул с приветствием, когда уже за порогом оказался. Берздин из-за стола головы не поднял, буркнул что-то, барабанил кончиками пальцев по корке той самой, ядовито-зелёной… Чёрной тенью маячил Шкребец сбоку, не смея сесть, злорадно дожидаясь неминуемого разноса.

— Орёл, а свысока-то хуже видишь! — дёрнулась щека Берздина. — Не спустить тебя, молодец, пониже?

Губпрокурор не моргнул, голову набычил, добела сцепил пальцы в кулаках.

— Что молчишь? Покрывать станешь сукина сына? Или спелись с ним, сам увяз в дерьме?

Выкрикнул последние слова Берздин, пронзил взглядом подчинённого, вздрогнул Арёл, плотнее сжал губы — ни слова; ждал, когда выплеснет гнев прокурор, выдохнется, тогда и появится возможность объясниться. А лезть поперёк — голову под топор пускать.

— Я вас обоих за решётку упеку! А то добьюсь, чтоб и к стенке поставили! Управы не чуете в своём култуке? Сжились?

Беспощадная ругань продолжалась бы неизвестно сколько, но качнулся вдруг Шкребец и, не ухватись за край стола, свалился бы с ног и зашибся об пол. Осёкся Берздин, вскинулся на бледного спеца:

— Что?.. А ты куда глядел, старая калоша?.. Подсунул бумажек подлых! Насобирал? Раньше пресечь надо было! Утратил нюх?..

Спец, далеко за шестьдесят, рта не открыл, только рукой свободной смахнул капельки пота со лба, покачивался.

«Неужели впервые такие сцены наблюдает старикан? — невольно пожалел Арёл спеца. — Вряд ли. Испугался, что выпрут и его заодно, а уж про тюрьму-то как услыхал, так и совсем обмер. Каково ему при новом-то режиме? Упекут в один миг. Зачем рвался сюда? Мобилизовали?..»

И, воспользовавшись паузой, бывший кавалерист решил, что как раз вовремя ему заступать:

— Сам к вам было собрался, Густав Янович! — щёлкнув по-военному каблуками сапог, чётко выкрикнул он. — Да наводнение планы сорвало.

Крайпрокурор даже опешил от такого поворота, невысказанная брань застряла в горле, смешались заготовленные мысли, язык утратил связь с последней фразой, он с удивлением переводил ошеломлённый взгляд с терзающегося страхом спеца на нежданного смельчака.

— Вон оно как, — с нескрываемой иронией пришёл он в себя наконец, острый кадык дёрнулся на тонкой шее, словно проглотил всё застрявшее. — Наводнение, значит, помешало…

— Загрузили поручениями губком и губисполком так, что не продохнуть. Гляньте! — не давая опомниться, очертя бросился Арёл в атаку и начал зло выкладывать на стол перед крайпрокурором бумагу за бумагой.

Всё это были приказы штаба чрезвычайной комиссии по наводнению, один грозней другого и начинающиеся одинаково тревожными призывами:

Все на борьбу с наводнением!

— Что? Что ты мне ими тычешь?! — вскочил со стула, впервые встретив такой отпор, Берздин, лицо его изменилось, глаза округлились, утратили яростный блеск, сползли вниз, забегали по листам, он начал хватать их наугад, читать вслух с гневным ещё напором, перескакивая, пропуская отдельные слова, фразы, строчки:

— «Граждане! Полученные из разных городов Поволжья сведения о том, что весенние воды реки Волги поднялись выше уровня, который наблюдался за ряд последних десятилетий, заставляет внимательно отнестись…»

Остановился, но Арёл сам уже схватил со стола новую бумагу:

— «Приказ номер 19 о введении исключительного положения!..»

Он тоже почти кричал, не сдерживая чувств, накопившихся за время вынужденной нервотрёпки в приёмной:

— «В целях ограждения жизни и имущества населения, в связи с постигшим губернию небывалым стихийным бедствием, для лучшей организации