Плаха да колокола - Вячеслав Павлович Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прервался, не помня себя, выпалил, тараща глаза:
— Бросить всё?! Наплевать на это?! И заниматься каким-то говнюком?!
В горле Берздина пересохло, он что-то хотел сказать в ответ, но захрипел, закашлялся тяжело, едва выдавил из себя сиплым шёпотом:
— Трагедия… знамо дело… и у нас… не с такими, конечно, последствиями… и таким размахом. Казань тоже плавает…
— Казань чёрт-те где, а у нас сёла давно на низах утонули, люди на буграх живут, мародёры скот режут, имущество растаскивают. Распорядитесь стрелять?
— Стрелять?.. — больше сказать Берздин уже ничего не мог, защемило ему горло.
Арёл бросился за графином, налил воды, протянул стакан, крайпрокурор глоток за глотком осушил весь. Лицо его сделалось зелёным, он глубоко вздохнул и жестом попросил воды ещё.
— Лишили, так сказать, возможности добить проверку до конца, — подав воду, продолжил уже спокойнее Арёл. — Ни днями, ни ночами зама своего отловить не могу. Он по сёлам с комиссией штаба разъезжает… то есть плавает.
— Говно плавает! — Насытившись и, видно, устранив помехи в горле, крайпрокурор приходил в себя, ненавистью налилась физиономия, он снова закричал: — Кто позволил?!
— Ответственный секретарь губкома с собой взял, — не сдавался Арёл.
— Странников?! — враз смешался Берздин. — Странников его с собой в чрезвычайную тройку штаба взял?
Арёл невозмутимо кивнул. Берздин перекинул свирепый взор на Шкребца:
— Тебе что-нибудь известно об этом?
— Так откуда ж… — развёл руки тот, жидкая бородёнка затряслась, — гадать остаётся.
— Гадать?! — грязно выругался крайпрокурор. — Тебе заниматься этим велено! Раз по-иному не способен, гадай! Картишками снабдить?
Он схватил со стола первый попавшийся под руку лист, повертел, поднёс ближе к глазам:
— Вот! И здесь подпись руководителя чрезвычайной тройки штаба товарища Странникова! — Поднял страшные в гневе глаза на старика: — Ты мне что плёл?
На Шкребца жалко стало смотреть, казалось, ещё секунда, и он действительно свалится в обморок.
— Вон отсюда! И все дела немедленно сдать Еремицкому!
Спец по особому кадровому сектору для Берздина больше не существовал, весь распалённый, он развернулся к губпрокурору.
— Ну?..
— Поэтому опросить Глазкина не имел объективной возможности. — Арёл смолк и, проследив, пока за Шкребцом не закрылась дверь, тише обычного завершил: — Виноват. Наставления товарища Странникова о дополнительной проверке фактов, порочащих заместителя, выполнить не успел.
— Наставления! — сузил глаза Берздин до щёлок. — Какие ещё наставления? Ты говори, да не заговаривайся, прокурор!
— Советовал мне секретарь губкома строже отнестись к сигналам нэпманов. Нет ли провокации или оговора? Метит Странников его в председатели губсуда, — выложил последний свой козырь Арёл.
— Бред! — вырвалось у Берздина.
— Информация зафиксирована проверенным источником. Глазкин за этим и гонял в столицу.
— Ну что ж… — изменил тон Берздин. — Вам, конечно, известно, что за работой по ликвидации стихии следит лично товарищ Сталин?
— Так точно! Говорят, в Кремле он сам, так сказать, товарища Странникова благословил.
— Знаете, следовательно…
— Так точно!
— Делайте выводы.
— Есть!
— Вот что… Материал проверки на зама привезли с собой?
— Так точно.
— Давайте сюда.
— Сбегать зарегистрировать?
— Сам зарегистрирую, — попытав губпрокурора взглядом, Берздин постучал ладошкой по столу. — Ты что ж? Мне не доверяешь?
— Как можно.
— Ступай, — не подав руки, крайпрокурор принял пакет. Опустил голову. Но не успел Арёл открыть дверь, его настиг тот же голос: — После паводка жди моих с проверкой. Да готовься — вывернут наизнанку! И если что — накопают!..
ХIII
Из тьмы и безмолвия до Турина пробивались звуки, напоминающие людские голоса. Приблизились. Преобразились в различимый шёпот.
— Так глаза и не открывает, Маргарита Львовна? — допытывался один, погрубей.
— Спит? — надеялся юношеский, знакомый.
— Уверяю вас, Пётр Петрович, рано вы пришли. Мы бы дали знать, если что изменилось. — Этот Турин слышал уже не раз, привыкнуть успел — доктора бас.
— Как рано? После операции сколько прошло! — будоражил юный, шофёра Витька, конечно.
— Третьи сутки так. Может и дольше продлиться это состояние. Кома.
— Что-что?
— Раз не знаете, лучше не объяснять.
— Доктор?..
— Долго. И вам ни к чему. Он вполне может нас слышать. Но двигаться, реагировать или отвечать не способен. Тяжёлое нарушение кровообращения.
— Чем же помочь?
— Пули вот — дарю. Пара штук.
— У, сволочи!
— А жизнь пока не гарантирую… Но мы, уверяю вас, делаем всё необходимое.
Турин открыл глаза.
— Василий Евлампиевич! — едва не заорал Витёк и бросился бы ему на грудь, не схвати его в цепкие лапы Камытин.
Ближе всех оказалась женщина в шапочке, в халате. Но он узнал её сразу:
— Сима…
— Слышите?! — опять заорал шофёр. — Жив он!
— Отойдите! Пропустите меня, — оттеснил всех сердитый худенький человечек в пенсне и в белом халате, припал к его лицу нос к носу. — Видите меня?
Турин моргнул.
— И слышите?
— Плохо, — прохрипел Турин пересохшими губами.
— Это естественно, — отодвинулся от него доктор. — Столько молчать! Маргарита Львовна, — приказал он. — С ложечки его попоите. Но и с ложечки чуть-чуть! И пока больше ничего.
Он победоносно выпрямился петушком и взглянул на Камытина:
— Что я вам говорил, молодые люди?
— И я! — рвался Витёк к койке с больным.
— Без тебя известно было, — не пропускал его Камытин. — Знал бы, что такой бешеный, Ляпина взял бы. Ну-ка, где наша сумка с гостинцами?
— Э-э, голубчики! Никаких продуктов! — замахал руками доктор. — Маргарита Львовна, я попрошу, проследите. И построже.
— Сима, — передыхая между глотками, отворачиваясь от ложки, прошептал Турин. — Ты как здесь?
— Молчи, дорогой, молчи. — Койка была низкой, и она для удобства опустилась перед ним на колени. — Я здесь с тобой с первого дня. Как привезли сразу после операции. Вот, Максим Серафимович, — она кивнула на врача, — распорядился. Пётр Петрович попросил, и он разрешил.
— А жила где?
— Здесь и жила, при больнице. А что мне, много надо? Я возле тебя и спала. Утром постель с пола убирала.
— Ну вот, молодые люди. — Доктор стал вытеснять Камытина с шофёром за дверь. — Ваше время истекло. Завтра, завтра милости просим. Сегодня вы притомили больного, хватит с него.
— Док? — шевельнулся Турин. — Пять минут?..
— Потом, потом, голубчик, — отмахнулся тот категорически. — Вы и так нас порадовали.
— Иван? — заблестел Турин тревожными глазами. — Сунцов как?
— Плох Иван, — опустил голову Камытин и отступил назад, руки разжал, освободив шофёра, словно передавая тому слово, но Витёк понуро юркнул за его спину.
— Держись, командир, — скрипнул зубами Камытин. — Гонят нас. Придём снова скоро. Расскажем.
Турин, не понимая, перевёл глаза на Серафиму:
— Сима?..
Та дрогнула под его взглядом и,
