Невозможное в науке. Расследование загадочных артефактов - Александр Петрович Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот, собрав 53 таких препарата, «Амджен» провела их испытания. А надо сказать, препараты были не простые! Про все из них были хорошие статьи, написанные профессорами и опубликованные в высокорейтинговых журналах! И что же? Из 53 препаратов только 6 показали хоть сколько-нибудь заметные результаты на троечку. Остальные оказались пустышками.
Вот вам и невоспроизводимость результата первого рода, как я это называю. А попросту говоря, сфальсифицированный результат, что в медицине с современными препаратами бывает чуть ли не каждый первый раз.
Аналогичный результат продемонстрировали и специалисты фармацевтической фирмы «Байер», когда взяли антираковые и кардиологические препараты, про которые были хорошие статьи. У них, правда, выход годного оказался чуть выше, чем у коллег из «Амджена» – аж целых 20 %. Остальное – шлак.
О чем это говорит? О низком качестве научной продукции в виде статей. Был скандал, после которого в научной тусовке провели анонимные опросы и выяснилось, что 55 % ученых в этой области сталкивались с невоспроизводимостью чужих результатов.
Ну с фарминдустрией хотя бы понятно – там большие деньги вносят свои помехи. А в других областях? В физике? Биофизике? Психологии?
И там бабки!
Боязнь потерять приоритет – вот главная причина той поспешности, с которой ученые летят к публикации непроверенных данных. История науки знает ученых позапрошлого века, которые, сделав открытие, забросили свои записи в стол, посчитав публикацию преждевременной, поскольку хотели еще уточнить и отточить наблюдения и замеры. Отчего теряли приоритет. В современном мире не так, здесь, кто не успел, тот опоздал. Гранты собирает передовик труда. В мире науки есть только один первый. Все остальные – последние.
Ну а спешка, как известно, хороша только при ловле блох. Отсюда и большое количество отзывов статей. Я вот не так давно читал книгу одного американского физика, в которой он прямо рассказывает, как это делается: пишешь-пишешь-пишешь, быстро-быстро-быстро, закидываешь на стоковый сайт, чтобы забить приоритет, а потом начинаешь исправлять ошибки уже в написанном.
Учеными, живущими среди акул мирового капитализма, движет вполне понятный коммерческий интерес. Поэтому, делая публикацию о каком-то новом эффекте, они, чтобы застолбить приоритет в открытии, часто скрывают в статьях существенные моменты проведения эксперимента – именно для того, чтобы его не сразу воспроизвели. Тут, конечно, есть риск остракизма со стороны научного сообщества, с одной стороны. Но с другой, чем дольше удержится лидерство авторов, тем больше шансов на финансирование и коммерциализацию процесса. Вот вам невоспроизводимость результатов второго рода.
Положение усугубляется тем, что редакции научных журналов, экономя место, режут методологическую часть, отдавая приоритет результатам эксперимента, а не его процедуре. И здесь весьма нетипична история, случившаяся с моим знакомым из Дубны. Мало того, что его невозможную, противоречащую всем сегодняшним физическим знаниями статью в рецензируемом журнале рецензировал величайший физический генерал – Жорж Лошак (который ради этого не поленился приехать в Россию, чтобы лично проверить эффект), так еще и редакция, им возглавляемая, отвела этой статье беспрецедентно огромное место – 46 страниц, отодвинув очередь из других публикаций. Почему? Чтобы сомнений в чистоте опыта ни у кого не оставалось, львиная доля журнального пространства была посвящена как раз методике эксперимента.
Но это исключение. Старая школа! Сейчас таких ученых уже не делают…
Я не буду лезть в наукометрию и говорить о том, что нынче слава и финансовый успех ученого зависят не от его реального вклада в науку, не от весомости его работ, а от весьма поверхностного фактора – индекса цитируемости (например, знаменитого индекса Хирша). А ведь цитируемость и значимость не всегда совпадают! Классический пример: гений французской математики Эварист Галуа, убитый на дуэли в возрасте 20 лет, имел бы ничтожный индекс Хирша в силу ранней гибели. И это при том, что он опередил свое время на полтораста лет!
Второй классический пример: если бы Эйнштейн попал под поезд сразу после опубликования своей знаменитой теории, он бы так и погиб мелким ученым с низким уровнем индекса цитируемости.
Индекс не отличает гения, совершившего прорыв в науке, от писучей посредственности. Поэтому сейчас, в погоне за индексом, все хотят стать писучими посредственностями, раз уж гением стать природа не дала.
Но и это еще не самая большая беда!
Самая большая беда в том, что подавляющее большинство научных статей вообще никто не читает, а если глазом кто-то и отметит, то уж точно не кинется проверять написанное и воспроизводить результаты. Наука просто не может переварить того вала научной графомании, который сама же и порождает.
Зато если уж кто-то случайно вашу статью мазнет глазом, непременно вставит ее потом в библиографию к своей статье – чтобы расширить список использованной литературы и показать тем самым свой широкий научный кругозор. Не зря же он время терял и пробежал по диагонали ваш труд глазами!
Существует так называемый импакт-фактор, он характеризует уже не наукометрическую значимость отдельного ученого, а значимость научного журнала. Например, научный журнал опубликовал за два года 1000 статей. Ученые сослались на 50 из них. Делим 50 на 1000 и получаем импакт-фактор журнала за два года, равный 0,05. Это не самое плохое значение! Импакт-фактор российских научных журналов лежит в диапазоне, начинающемся от 0,01. То есть подавляющее большинство опубликованных статей просто никто не читает. Я уж не говорю об их проверке и воспроизводимости!
Не случайно тот же Лошак, приводя в пример одну из сказок Андерсена про сбежавшую от ученого Тень (в результате погубившую хозяина), много писал и говорил о том, что коммерциализация превратилась в ту самую Тень науки, которая науку и губит.
Эта оценка научных работ по индексам цитирования знаете что мне напоминает? Плановое хозяйство при социализме, когда работа предприятия оценивалась не по главному критерию – удовлетворению потребителя продукцией (то есть по полученной от него прибыли), а по куче левых, никому не нужных критериев – эффективности фондоотдачи, перевыполнению плана, сдаче металлолома, экономии электроэнергии, количестве победителей в соцсоревновании и пр. Это все равно, что оценивать футболистов не за результат (счет игры), а за красоту пробежек и перепасовок.
Иногда складывается ощущение, что современные молодые ученые вообще не очень понимают, что от них требуется. Подупал уровень методологической культурки! И здесь я снова сошлюсь на того же Лошака – мастодонта той еще, старой научной школы. Который, будучи учеником Луи де Бройля, лично наблюдал титанов науки начала XX века. И вот его впечатления о Гейзенберге, например, и других великанах:
«Он мне показался дворянином великой
