Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль

Тётя убылалась:

— Нихаль, ты уверена, что едешь на пристань ради Бюлента?

Нихаль сначала остановилась, не понимая, потом покраснела. Вопрос коснулся того, что даже сама она до конца не определила, как будто раскрыл что-то, скрытое за лёгким покровом. Она волновалась больше, чем следовало:

— Ах, тётя! Вы всё время так делаете, — сказала она. — Видете? Теперь я не смогу поехать. Вы отменили мою маленькую прогулку.

Тогда старой тёте пришлось настоять и почти умолять обиженную Нихаль, которая стояла, опустив глаза. Почему? Она считала излишним такое достоинство Нихаль. Раз Бехлюль был официальным претендентом, значит для неё было естественным ждать его, а не Бюлента. Даже если эта небольшая прогулка при лунном свете будет совершена с Бехлюлем, старая тётя не стала бы возражать. Только…

Старая тётя продолжала упрямо говорить уже смягчившейся и улыбавшейся Нихаль:

— Вы ведь не очень припозднитесь, верно, Нихаль? Я не просто так об этом говорю. Бешир снова кашляет, понимаешь, дитя моё? Ночь, сырость… Мне кажется, этому ребёнку всё время холодно.

Старая тётя не ошибалась. Бешир, который в первые дни, казалось, полностью избавился от першения в горле и кашля, вдруг начал кашлять. В нём словно было что-то, что не могло согреться под щедрым солнцем острова и всё время мёрзло. Он ходил со сжатыми плечами, выпиравшими так, что можно было продырявить одежду и прижатыми локтями, словно хотел заглушить упрямый кашель, сотрясавший тело и причинявший боль, и казалось, что он дрожит от холода и мёрзнет.

Беширу было холодно, он мёрз, как будто в его душе вдруг проснулась тоска по горячему воздуху и раскалённым пескам африканских пустынь, ожили забытые воспоминания и пред его взором расстелилась пылающая пустыня. Несмотря на солнечное, жаркое, долгое лето в его воображении, он мёрз, не в силах согреться, постоянно сжимая плечи и локти от холода. Было что-то, мешавшее ему улыбаться и любить жизнь. Он не знал, что это было; беззвучная агония делала его похожим на ребёнка, который постоянно хнычет, не в силах описать свои страдания.

Он был равнодушен ко всему, особенно к своему дыханию. Теперь он не был Беширом, который бродил, бегал возле всех; он искал укромные уголки. Его частенько находили в неожиданном месте, в дальнем углу, с застывшим взглядом и без всяких мыслей, словно потерявшегося в бескрайних просторах огромной пустыни. Были периоды рассеянности, когда он не осознанал себя. В такие моменты он смотрел пустым взглядом, слушал, слушал и не понимал, когда его звали.

Когда кашель снова начался через два дня пребывания на острове, Нихаль попросила тётю, чтобы Бешира осмотрели. Сказали, что у него ничего нет, но прислали лекарство с запахом дёгтя и посоветовали долгие прогулки под соснами. Нихаль смутно подозревала, что что-то было. Уже три дня она думала о Бешире больше, чем о себе, брала открытую бричку тёти, запряжённую лошадью, сажала Бешира рядом и ехала к соснам. Во время прогулок Бешир не говорил ни слова, но улыбался горькой улыбкой, был счастлив и желал всё время так болеть.

Нихаль сообщила Беширу, что они опять поедут сегодня вечером и сказала:

— Приедет Бюлент!

На этот раз Бешир захотел сидеть сзади. Нихаль управляла бричкой; она взяла тётин маленький перламутровый бинокль, чтобы можно было издали видеть сходивших с парохода. Она доехала до берега моря и остановила бричку там, где можно увидеть прибывших На пристани было многолюдно, остров приготовился к приёму воскресных гостей. Там были матери, ожидавшие детей из школы и молодые девушки, высматривавшие ещё не показавшийся пароход и с замиранием сердца ожидавшие встречи с приятными для них лицами.

Глядя издали на эти группы в открытых, игривых платьях Нихаль спрашивала себя: приехала ли она из-за Бюлента? Не желая давать ответ, она спросила Бешира:

— Бешир! Во сколько Бюлент выходит из школы? По расчёту, он будет на этом пароходе, верно?

Бешир молчал, не услышав её. Вдали послышался гудок парохода, заставивший ожидавших как будто вздрогнуть из-за этого многообещающего приветствия. Группы плотнее прижимались друг к другу; у пристани собралась толпа, кто-то бегал, издалека слышалась музыка, пять или шесть лодок отошли от берега, чтобы встретить пароход. Наступал вечер. В кофейнях зажигали лампы.

Были те, кто поднялся на цыпочки, чтобы как можно скорее увидеть пароход, который теперь, снова гудя, приближался к пристани. Нихаль взяла бинокль, встала и, глядя на столпившихся на палубе пассажиров, спросила Бешира:

— Будет ещё пароход кроме этого?

Бешир, конечно, не слышал. Не вставая с места, он рассеянно смотрел на толпившийся народ. Пассажиры начали сходить. Дети, целующиеся с матерями, гости с сумками, отцы, поприветствовашие ожидавшие у пристани группы и, наконец, присоединившиеся к одной из них. Вдруг Нихаль села и сказала: «Вот!» Затем, покраснев, посмотрела на Бешира и добавила:

— Бюлента нет!

В таком случае на кого она показала? Бешир устремил глубокий, печальный взгляд на Нихаль, как будто ожидал ответа на этот безмолвный вопрос.

— Он нас не увидит, Бешир! — сказала Нихаль и, указывая рукой на пристань, добавила:

— Можешь сходить и сказать?

Бешир, не говоря ни слова, спрыгнул с брички. Бехлюль ушёл с пристани. Беширу пришлось немного пробежать, чтобы догнать его. Бехлюль издали помахал Нихаль. Через минуту он был рядом с ней в бричке:

— Как ты узнала, что я приеду? — спросил он.

Нихаль убрала хлыст и сказала:

— Я не знала! Я ждала Бюлента. Негодник! Почему он не приехал? Я его известила.

Оставив позади толпу на пристани, Нихаль плавно повернула бричку, некоторое время следовала вдоль берега и долго говорила о Бюленте, а её взгляд затерялся во мгле, сгущавшей синеву моря. Она клялась, что больше не любила его. Постепенно душевная привязанность к нему ослабла, и теперь между ними стало ощущаться глубокое отчуждение. Бюлент захотел отдалиться от неё, чтобы прижаться к другим. Говоря об этом, Нихаль сначала пожала плечами и, желая казаться равнодушной к тому, что её покинули, сказала: «Ну и пусть!». Но затем не смогла скрыть боль от предательства Бюлента. Она не постеснялась более откровенного разговора с Бехлюлем и призналась:

— Если бы Вы знали, как тяжело не плакать, когда я вижу, как он бегает от меня! — Она приостановила бричку, вырвавшуюся из проулков на большую улицу, и спросила:

— Куда едем?

— Куда хочешь… В любом случае, не домой, — сказал Бехлюль. — Мне кажется, что это приятный сон: два человека едут вот так, рядом, в бричке.

Нихаль улыбнулась и, дотронувшись хлыстом до ушей лошади, раздражённой из-за небольшой остановки, сказала:

— Ошибаетесь, нас не двое! Вы