Кобзарь: Стихотворения и поэмы - Тарас Шевченко

[Оренбург, 1850]

«Мне кажется, — но сам не знаю…»

Перевод Е. Долматовского

{313}

Мне кажется, — но сам не знаю, —Впрямь человек не умирает,А под личиною инойОн, обернувшийся свиньей,Весь погрязает в мерзкой луже,Как раньше погрязал в грехах.И правда, так! Кому он нужен,Удел бездомных и бедняг!Они самим забыты богом!Как помогу, коль не помог он?А богачи? Ужель в хлевахОткармливают их на сало?Наверно, так! Добра немалоОни на землю принесли:Здесь слезы реками текли,А кровь — морями. Люди знают,Кому утробу набивают.Скажи — в погоне ли за славойИм нужен был поток кровавый?Не для себя ли? Нет, для нас!И мир для нас они громили,Пока их в хлев не засадили.Когда б не так, их свинопасПо-прежнему бы пас, проклятых!Где ж ваша слава? На словах!Где ваше золото, палатыДа власть великая? В гробах —В гробах, повапленных рукамиТаких же палачей, как вы…Вы жили лютыми зверьми,А стали свиньями!..Где ж ты,Пророк, что сделался святым.Великомученик? Ты с нами,Ты, присносущий, всюду с намиВитаешь ангелом святым.Ты с нами говоришь, не споря,Тихонько-тихо… про любовь,Про бесталанную, про гореИли про бога и про море,Про даром пролитую кровьНа плахах злыми палачами.Заплачешь горько перед нами —И мы заплачем… Ведь живаДуша поэта — и, святая,Она горит в его речах,И мы, читая, оживаемИ слышим бога в небесах.

Тебе спасибо, друг мой бедный,За то, что лепту разделилЕдиную свою… Пред небомТы много, много заслужил.Ты переслал ко мне в неволюПоэта нашего… на волюТы будто двери отворил!Спасибо, друг! Я почитаюНемного… Сердцем оживу…Опять надежду окрыляя,Тихонько-тихо напевая,Я бога богом назову.

[Оренбург, 1850]

«Когда б вы знали, барчуки…»

Перевод Ал. Дейча

Когда б вы знали, барчуки,Где люди плачут от тоски,То вы б элегий не писали{314}И бога зря не восхваляли,К слезам бездушно жестоки.За что, не знаю, называютТам в роще хату тихим раем:Я в хате мучился и рос,И горечь самых первых слезЯ там изведал. И не знаю,Такое есть у бога зло,Чтоб в эту хату не пришло?А хату раем называют!

Нет, хату я не называюВ укромной роще милым раем, —Там, над прудом, в конце села.В ней мать моя мне жизнь далаИ, пеленая, напевала —Свою тоску переливалаВ дитя родное… В том краюЯ вырос в хате, и в раю —Я видел ад… Там гнет, забота,Неволя, тяжкая работаИ помолиться не дают.Там ласковую мать моюРабота с горькою нуждоюСвели в могилу молодою.Там, как стряслась у нас беда,Наплакавшийся с нами вволюОтец не вынес горькой доли,В неволе умер. И тогдаМы, как мышата, кто кудаПоразбежались. И при школеТаскал я воду, братья тамМои на барщину ходили,Пока в солдаты не забрили.А сестры! Сестры! Горе вам,Мои голубки молодые!Не тяжко ль вам на свет глядеть?Росли в батрачках, всем чужие,В батрачках сгорбитесь, седые,В батрачках, вам и умереть!

Доныне вспоминаю с дрожьюТу хату на краю села!Такие мы творим делаВ своем раю, великий боже,На праведной земле твоей, —Мы ад устроили на ней,А молим о небесном рае.Мы с братьями живем в ладу:На них мы пашем в том аду,Их потом землю поливаем.А может быть, и то… не знаю,Но, кажется, и сам еси…(Ведь без твоей, господней, волиНе знали б райской мы неволи!)Ты, может, сам на небесиСмеешься, господи, над намиДа совещаешься с панами,Как править миром? Ведь взгляни:Вон роща, а в ее тени,Как холст разостланный, сверкаетВ зеленой чаще светлый пруд.И вербы зеленеют тут,Тихохонько в пруду купают,Склоняясь, ветви… Правда, рай?А расспроси-ка и узнайВсю истину об этом рае!Там, верно, радость и хвалаЗа дивные твои делаТебе единому, всевышний!Как бы не так!.. Хвалы не слышно,Лишь кровь, да слезы, да хула —Здесь только это мог узнать я…Святого нет, хула всему…Мне кажется, уже проклятьяШлют люди богу самому!

[Оренбург, 1850]

«Бывает, в неволе мечтать начинаю…»

Перевод Л. Пеньковского

Бывает, в неволе мечтать начинаюО собственном прошлом. Не знаю, не знаю,Чем хвастаться, право, хоть жизнь я видал,Хоть все-таки богу хвалы воздавал.Не знаю, не знаю… яви ты мне милость —Напомни мне, боже! И бог натолкнулНа страсти такие, что я и заснул,Молитвы не кончив… И вот мне приснилось(По-свински уснувши, спокойно не спишь) —Приснились мне будто курганы-могилы.Я пасу ягняток, а сам я малыш.Смотрю, а могила разверзлась, и вижу,Из нее выходит как будто казак,Уже седоусый, в морщинах… да такПрямо и шагает на меня… все ближе…Я перепугался (малый был) и вмиг,Как щенок, свернулся. А меня старикС земли поднимает и несет в могилу.Она еще шире, страшнее раскрылась.Гляжу, а в могиле лежат казаки:Один — безголовый, другой — без руки,А третий — безногий. Кто их сосчитает?Словно в теплой хате хлопцы отдыхают.«Дитя мое, видишь, лежат казаки, —Сказал седоусый. — По всей УкраинеМогилы-курганы красуются ныне,Такие ж курганы, и все высоки,Начинены нашим прахом благородным,Нашими телами. Это — воля спит!Легла она славно, легла со свободнымКазачеством нашим! Видишь, как лежит,Будто спеленали! Тут пану не место!Все мы жили вольно, на равных правах,Все мы тут за волю полегли во прах,Все мы и восстанем, да богу известно,Когда это будет. Смотри, сиротина,Смотри да запомни, а я расскажу,За что Украина зачахла невинно,За что я в могиле казацкой лежу.А вырастешь, людям поведай причину.Так вот, сиротина!..» И снова ягнятаПриснились мне в жите. Приказчик бежитИ будто колотит меня он, проклятый,Одежду срывает… Все тело болит,Лишь сон этот вспомню… А только припомнюКазака седого в могиле той темной,И сам я не знаю, то правда иль так —Одно наважденье. Но мне тот казакРассказывал вот что;«Не знаю, как теперь живутПоляки-братья с казаками.Мы жили с ляхами друзьями, ПокудаТретий СигизмундВ союзе с лютыми ксендзамиНас не поссорили{315}… Вот такСлучилось то несчастье с нами!

Во имя господа ХристаИ матери его святейшейЛях встал на нас войною злейшей.Святые божии местаКсендзы-злодеи оскверняли.Весь край казацкий запылал,И весь он кровью истекал,В степях курганы вырастали,Как будто горы чередойНа нашей, сын, земле родной!

Я жил на хуторе… [25]Был стар я, немощен. ПослалЯ табунок коней к обозу,Мушкеты, пушку и два возаПшена, пшеницы, что собрал.Я все пожитки передалСвоей Украине. Пряча слезы,Трех сыновей послал. Пускай, —Я, грешный, думал, — боже, боже!Хоть лепта и скудна, но все жеПойдет за наш родимый край,За церковь, за народ, покудаЯ тут за всех молиться буду,Коль сам я слаб, не в силах встатьИ руку на врага поднять!..

Нас дома трое лишь осталось:Данило, мой подручный, яДа Прися, доченька моя.Она лишь только подрастала,Лишь созревала, наливалась,Моя черешенка!.. Не далМне дочерью налюбоватьсяСвятой владыка, — может статься,За прежние грехи каралМеня, седого!..Не ходилиКсендзы, а люди их возили,Как кони, из села в село.Творилось этакое зло!Однажды ночью их, проклятых,Ко мне на хутор занесло.Разнузданная челядь — каты,Драгуны с ними… Дай же мнеКогда-нибудь, мой боже милый,В твой мир вернуться из могилы —Изжарю шляхту на огне!Не трепещи, сынок мой, в страхе…Все изверги ксендзы, все ляхиПерепились, и Присю — хвать!И с нею заперлися в доме.А пьяная вся челядь спатьСвалилась в клуне на соломе.Драгуны тоже… Мы с ДанилойСоломы в сени натащилиИ дом и клуню подпалили.Проклятым больше уж не встать,Детей казачьих не терзать!Мы в пепел катов превратили.Но Прися, бедная моя,Сгорела с катами… А я…На пепелище водрузилиМы крест с Данилой, помолились,Поплакав, боль перемоглиДа на коней, туда — к обозу!Трех сыновей моих нашли,Да, в добрый час, и полеглиВсе вместе тут!... . . . . . . . . . . . . . . . . . .А как мы бились, умирали,За что мы головы теряли,За что — в курганах?… Поживешь —Дознаешься, быть может, тоже.Ведь слава-то грохочет все жО наших головах… Быть может,И про курганы и про насСлепые лирники по селамПравдивой думой невеселойРасскажут людям…»

[Оренбург, 1850]