Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян

Кстати, как утверждает Очевидец, «Кельсиев начал, как начинает большинство молодежи того времени, только он кончил иначе».

А «то время» — это время, когда сметались старые порядки, старые понятия, старые формы жизни. И в движении этом приняли участие почти все, кто начал думать. А мыслящая молодежь не только пересматривала прошлое России, но и с той же безжалостностью обсуждала прошлое и настоящее Европы… Русская молодежь, сразу же примкнув к «крайне левой стороне», пошла еще дальше и, как утверждает Очевидец, «никто не хотел верить, что это далекое не могло быть начато теперь же».

Именно в эти времена расцвета передовой мысли и неустойчивого равновесия и появился Василий Кельсиев в Орсет-хаузе.

«Я приехал в Лондон в мае 1859 г. Поводом к этому была болезнь моей жены, побудившая меня взять отпуск на шесть месяцев от Российско-Американской компании, в колонии которой я ехал старшим помощником бухгалтера. Жена моя захворала в Плимуте сильным кровотечением после родов; доктора советовали ей ехать летом в Германию, а для этого нужно было достать паспорт, так как, кроме отпуска, у меня не было других документов. Это обстоятельство и понудило ехать в Лондон… Я приехал в Лондон с больною семьей и должен был остаться там на целое лето, так как паспорт не приходил из Петербурга. Настала осень, ребенок хирел и хирел, а между тем срок отпуску выходил… Я подал прошение об отпуске еще на полгода. Компания предложила мне или немедленно ехать, или подать в отставку…

Причины, побудившие меня пойти в генеральное русское консульство в Лондоне заявить, что я отказываюсь от своей карьеры, что порываю с отечеством, с родными, с близкими, заключалась в общем тогдашнем настроении русской молодежи. Герцен и Огарев долго и упорно уговаривали меня отказаться от моего намерения, но дух времени сильнее здравого смысла; я остался в Лондоне против их желания, без определенной цели, без выясненной задачи…»

«…Без определенной цели, без выясненной задачи…» Такое тогда вовсе не было редкостью. Многие стремились в далекую Аляску. Ехали выучиться чему-нибудь, что-то сделать, создать для себя какие-то иные, более удовлетворяющие их условия жизни. Что поделать, это тоже был своеобразный выход, но только для тех, кто восставал лишь против своей материальной неустроенности и нищеты, и которые, может, и мечтали о свободе, но, как назло, и сами не могли понять, чего же они хотят…

Годы спустя Василий Кельсиев расскажет о своем знакомстве с Налбандяном:

«Я его встретил у Трюбнера, куда он зашел, чтобы отыскать русских. Мне любопытно было потолковать с армянином об их делах, а ему хотелось душу отвести с русским и найти переводчика для его сношений в Сити. Мы провели целый день вместе, побывали в нескольких конторах, с которыми он хотел войти в сделку по торговле шелком, и я сильно ему понравился за свое сочувствие к восстановлению в Турции армянской государственности от Арарата до Средиземного моря. В этот день и в те две недели, что он был в Лондоне, я не раз высказывал ему желание побывать в Азии, пожалел, что у меня нет паспорта, а он, как все его земляки, хвастался влиянием армян на дело мира сего, уверял меня в их всемогуществе и обещал мне достать через них паспорт».

Учитывая, что Василий Кельсиев написал все это в своей знаменитой «Исповеди», где сожалел и каялся в своем «революционном прошлом», нетрудно отделить правду о его знакомстве с Налбандяном от вымысла. В конце концов он написал все так, как было. И только утверждение, что Микаэл Налбандян был купцом, не соответствует действительности. Впрочем, мы очень скоро убедимся, что и здесь «исповедующийся» Кельсиев был искренен, поскольку «сделки» Микаэла означали еще кое-что…

Искренен был Кельсиев л когда писал, что Герцен и Огарев отговаривали его от желания остаться на чужбине. «Не закрывайте себе дороги к возврату, не изведав жизни на чужбине», — советовал ему Герцен, но напрасно.

…Кельсиев не отказался от своего решения. Он обязательно желал сотрудничать с лондонскими пропагандистами, поэтому им не оставалось ничего другого, как спасать его от голодной смерти. Особенно после того, как Герцен имел случай лично убедиться в крайне бедственном положении этого несерьезного человека.

«Когда я в первый раз посетил Кельсиева, — вспоминал впоследствии Герцен, — его не было дома. Очень молодая, очень некрасивая женщина, худая, лимфатическая, с заплаканными глазами, сидела у тюфяка, постланного на полу, на котором, весь в лихорадке и жаре, метался, страдал, умирал ребенок, году или полутора…»

Александр Герцен вынужден был взять его, как и многих других эмигрантов, под свою опеку и поручить ему кое-какую второстепенную работу в «Колоколе».

…Эта «второстепенная работа» заключалась в распространении «Колокола» на юге России через Константинополь и Трапезунд, а также обеспечение связи с созданными тайными обществами.

Вот почему Микаэл Налбандян «хвастливо, как все его земляки», пообещал Кельсиеву добыть для него паспорт турецкоподданного.

Всего неделю пробыв в Лондоне, Микаэл Налбандян вернулся в Париж. А через десять дней он вновь выехал в Лондон…

Эти его метания через Ла-Манш кажутся нам странными, ибо создается впечатление, будто он не находит себе места. И все-таки почти полтора месяца в Лондоне на выполнение одних лишь формальностей по индийскому делу все-таки многовато для вечно спешащего и нетерпеливого Микаэла. Он и сам чувствовал, что надо достаточно веско обосновать свое столь длительное пребывание в Европе, поэтому объяснял это необходимостью получше изучить английский, дабы во время рассмотрения дела в Индии не оказаться в положении глухонемого. Поверим Микаэлу еще раз, поверим, что во время своего предыдущего путешествия он не смог углубить свои познания в английском… Однако по меньшей мере странным выглядит то, что свои познания в английском он более месяца углублял в… Париже!

Да, когда дело касалось его непосредственной миссии в Индию, Микаэл становился удивительно медлительным…

В то самое время, когда Налбандян находился в