Ад - Александра Маринина

О приближающемся дне рождения Люба Романова старалась не думать. Пятьдесят восемь! Цифра ее пугала. Она, если написать ее на бумаге, выглядела пузатой, округлой и всем своим контуром напоминала о покое, о пышных плюшках, от которых на боках откладывается жирок, и об этих самых мягких боках, отлеживаемых на мягком же диване перед экраном телевизора. Это не тот покой, который связан с умиротворением и внутренним равновесием, это покой, прямой путь от которого к старости и болезням. Даже цифра 57 казалась Любе более стройной, более угловатой, более молодой. А 58 ей не нравилось категорически. Она даже подумывала о том, чтобы не отмечать в этом году день рождения совсем.

Февраль стоял промозглый, и хотя в служебном кабинете Любы было достаточно тепло, она от одного взгляда в окно ощущала озноб и все время мерзла, поэтому попросила хозяйственников поставить ей обогреватель. С обогревателем, имитирующим огонь в камине, стало повеселее. Была пятница, день, когда Люба проводила планерку в своем подразделении. Пусть люди отдохнут за выходные, а в их головах будет подспудно «вариться» все, что окажется запланированным на следующую неделю, и в понедельник они приступят к работе в полной интеллектуальной готовности. Она в первое время проводила планерки, как и все, по понедельникам, но быстро отказалась от этой практики: утро после двух выходных дней было отнюдь не самым лучшим временем для отчетов и заданий. Сотрудники были вялыми и никак не желающими переключаться с отдыха на дело.

Ровно в одиннадцать подчиненные расселись вокруг стола для совещаний. Люба окинула взглядом присутствующих — одного не хватало. Странно, он обычно никогда не опаздывал.

— Где Вишневский? — строго спросила она. — Заболел?

— Он доехать не может, — сообщил заместитель Любы, худощавый, очень элегантный мужчина.

— Почему? В чем дело? Машина сломалась?

— Так он же по Замоскворецкой ветке едет, — раздался голос с другого конца стола.

— И что?

Она все еще не понимала, что происходит.

— Вы разве не знаете? — Заместитель бросил на Любу взгляд поверх очков для чтения. — На перегоне между «Павелецкой» и «Автозаводской» был взрыв. Примерно в половине девятого. Все поезда стоят, движение перекрыто. Слава богу, Вишневского в этом поезде не было, но он звонил, говорит, общественный транспорт переполнен, проехать невозможно, такси не поймать. Он как раз на «Павелецкой» в метро садится.

— Хорошо, начнем без него, — решила Люба.

После планерки она вернулась в кабинет и первым делом проверила мобильник. Двенадцать неотвеченных вызовов, из них девять — от отца. Ну конечно, он-то, в отличие от Любы, живет с постоянно включенным радиоприемником и смотрит новости по всем телеканалам подряд. Наверняка уже услышал про взрыв в метро и теперь беспокоится, не пострадал ли кто-нибудь из его близких. Не дозвонившись до Любы, он, вероятно, позвонил Родиславу, которого со вчерашнего дня нет в Москве, он вместе с Бегорским уехал в Тульскую область на переговоры. Родислав, разумеется, попытался тестя успокоить, но поскольку он точно не мог сказать, где его жена, Головина его ответы вряд ли удовлетворили, и он продолжал названивать дочери и сходить с ума от волнения. Надо срочно позвонить отцу.

— Любочка, ты где? Ты в больнице? — в голосе Николая Дмитриевича слышалась паника. — Ты пострадала? Я все время звоню тебе и на работу, и на мобильный, а ты не отвечаешь.

— Папа, я на работе, у меня было совещание. Ты напрасно волнуешься за меня, я уже давно не езжу в метро, у меня служебная машина, ты же знаешь.

— Слава богу! — выдохнул отец. — Но откуда же я знаю, на чем ты добиралась сегодня на работу? А вдруг твой водитель заболел и ты вынуждена была поехать на метро? А вдруг машина сломалась? Да мало ли что может случиться. Я все время за тебя волнуюсь. А вдруг ты на машине попала в аварию?

— Папочка, милый, у меня все в полном порядке.

— А из твоих сотрудников никто не пострадал?

— Никто. Один, правда, до сих пор до работы доехать не может, но он тоже не пострадал.

— Любочка, а что там произошло? Я все время слушаю радио, но информация очень противоречивая. Сначала говорили, что мощность взрыва равна одному килограмму в тротиловом эквиваленте, теперь уже говорят, что там было два килограмма. Сначала говорили, что двадцать пять человек погибло и сто пятьдесят ранено, а теперь говорят, что погибло тридцать, а пятьдесят получили ранения и травмы. Кому верить?

— Папа, если тебя это так волнует, я могу посмотреть в Интернете, там данные постоянно обновляются. Но вообще-то у меня много работы. Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, — Люба явственно услышала брюзгливые нотки. — Как может себя чувствовать никому не нужный, всеми брошенный старик?

— Пап, ну как тебе не стыдно?! Почему ты никому не нужный? Почему ты всеми брошенный? А Тамара? А мы с Родиком?

— Томка меня голодом морит, хочет, наверное, чтобы я помер побыстрее.

— Ну что ты такое говоришь, а? Как тебе не стыдно!

— Стыдно? А вот ты сама приезжай и проверь, как твоя сестра меня содержит! — Николай Дмитриевич повысил голос. — Ушла с утра на работу, вернется только к десяти вечера, а я целый день должен голодным сидеть. Хоть бы миску супа налила! Хоть бы кусок хлеба оставила! Ты проверь, проверь!

— Хорошо, папа, — улыбнулась Люба, — я обязательно проверю.

— Нет, ты сегодня проверь, прямо сейчас. Немедленно приезжай и проверь, как живет твой старый несчастный отец.

— Хорошо, папа, — повторила она, — я сегодня же приеду и проверю. Только не сейчас. Сейчас я должна работать.

— И привези мне бананов и конфеток, таких мягоньких, как я люблю.

— Суфле?

— Ага, вот-вот. Привезешь?

— Обязательно.

Люба положила трубку, посмотрела на часы и перезвонила Тамаре. Сестра была занята с клиентом и обещала перезвонить, когда освободится.

Перезвонила Тамара часа через два.

— Извини, трудная клиентка попалась, — устало произнесла она.

— Тома, что сегодня с папой? — спросила Люба озабоченно. — Он жалуется, что ты его не кормишь.

— А больше он ни на что не жалуется? — усмехнулась Тамара. — На старость, например, на немощность, на то, что он никому не нужен.

— Было, — согласилась Люба.

— Он просто скучает один и хочет, чтобы ты приехала, неужели непонятно?

— Значит, просто хитрит?

— Именно. Не обращай внимания. Он в полном порядке, готовится выступать на своем собрании ветеранов с очередным докладом.

— Но я все равно сегодня заеду к вам, — сказала Люба. — Родик в командировке, так что вечер у меня совершенно свободный. Денис с Юлей и без меня управятся.

— Приезжай, — обрадовалась Тамара. — Я постараюсь не задерживаться. Посидим с тобой вдвоем, поболтаем, как раньше. А может, ты ночевать останешься? Представляешь, у нас с тобой будет целая ночь, чтобы наговориться! Завтра же суббота, тебе не нужно на работу, я тоже завтра не работаю. А, Любаня?

— Хорошая мысль, — согласилась Люба. — Я подумаю. Правда, это было бы здорово!

Вечером после работы она поехала к отцу. Николай Дмитриевич прямо с порога начал делиться новостями о прогремевшем в метро взрыве.

— Любочка, я ничего не могу понять. В час дня сказали, что число погибших приблизилось к восьмидесяти, а к вечеру уже опять говорят о тридцати девяти. Ты можешь мне объяснить, откуда средства массовой информации берут данные? Почему такой разнобой? Складывается впечатление, что наши журналисты ничем не лучше бабок на скамеечке, где-то что-то услышали, тут же переврали и преувеличили. Как так можно работать, я не понимаю! И с мощностью взрыва такая же история. Сначала был один килограмм в тротиловом эквиваленте, потом два, потом пять, а теперь уже от пяти до десяти. У них там что, настоящих специалистов нет, гадают на кофейной гуще?

— Погоди, папа, — остановила его Люба. — Ты жаловался, что голоден, пойдем, я тебя покормлю, потом мы все обсудим.

В глазах бравого генерал-лейтенанта мелькнула неуверенность. Люба с трудом подавила смешок. Сейчас она продемонстрирует ему продукты в холодильнике, и как он будет выкручиваться? Небось боится, как маленький. Ох, не зря говорят: старый — что малый.

Естественно, холодильник был битком набит продуктами, кастрюлями, мисками и судочками. Люба вытащила кастрюлю с грибным супом, открыла крышку.

— Это что такое?

— А что? — невинно откликнулся отец. — Я не знаю, что это.

— Это грибной суп, который для тебя сварила Тамара.

— Ну откуда же мне знать, что она там сварила, — сварливо ответил Головин. — Пусть бы оставила мне в маленькой кастрюльке на плите, я бы знал. Включил бы газ и подогрел. А то наварила целую кастрюлю и в холодильник спрятала. Наверняка специально подальше задвинула, чтобы я не нашел.