Ад - Александра Маринина

— Ну откуда же мне знать, что она там сварила, — сварливо ответил Головин. — Пусть бы оставила мне в маленькой кастрюльке на плите, я бы знал. Включил бы газ и подогрел. А то наварила целую кастрюлю и в холодильник спрятала. Наверняка специально подальше задвинула, чтобы я не нашел.

— А это?

Люба вытащила два пластиковых контейнера, в одном лежала запеченная в сметане с чесноком курица, в другом — лимонно-желтый рис, сваренный с шафраном и специями. Даже от холодного продукта исходил такой запах, что Люба чуть слюной не захлебнулась, представив, как это вкусно в горячем виде.

— Ничего не знаю, — отрезал отец. — Раньше Томка мне с утра грела суп и оставляла в термосе, мне оставалось только налить в тарелку. И второе разогревала и заворачивала в пуховое одеяло, я доставал и сразу ел. А теперь она ленится, ничего не греет, не оставляет. Хочет меня голодом заморить. Ты с ней разберись как следует.

— Хорошо, — пообещала Люба, пряча улыбку, — я обязательно с ней разберусь. А теперь давай кушать.

После ужина она вымыла посуду, устроилась в комнате на диване, поджала под себя ноги и стала слушать рассказы Николая Дмитриевича о том, что происходит в их Совете ветеранов, кто против кого интригует и какие тезисы он запланировал отразить в своем докладе. После ветеранских дел настала очередь телевизионной передачи, которую отец посмотрел накануне и решил в подробностях пересказать. Вслед за передачей в ход пошли новости из Грузии, где месяц назад Михаил Саакашвили победил на президентских выборах.

— Любочка, давай чайку попьем. Ты ведь не торопишься? — Головин с надеждой посмотрел на дочь.

— Нет, не тороплюсь. Я, наверное, останусь ночевать.

— Вот и хорошо, — он торопливо поднялся и начал суетиться, — сейчас я чайник поставлю, конфеты достану… Ты принесла конфеты?

— Принесла, они на кухне в пакете.

— Сиди-сиди, я сам принесу.

Люба прикрыла глаза и откинула голову на спинку дивана. Как хорошо! Папа в полном здравии, в уме и памяти, скоро придет Тамара, завтра днем Родик вернется из командировки, вчера звонила Леля, она очень довольна своей работой в Англии. Все хорошо и спокойно. Вот только Коли нет.

— Что ты принесла?!

Люба испуганно открыла глаза. Отец стоял перед ней, держа в одной руке упаковку суфле, в другой — пакет, в котором лежали купленные по его просьбе бананы.

— То, что ты просил, — недоумевающе ответила она. — Бананы и суфле.

— Я просил другое суфле, не такое. А бананы я вообще терпеть не могу. Зачем ты купила эту гадость? Я их в рот не беру.

— Извини, — покорно произнесла Люба. — Я сейчас схожу в магазин и куплю другие конфеты.

— А бананы? Куда их девать? Ты за них деньги платила, между прочим.

— Мы с Томой их съедим, не беспокойся, они не пропадут.

Отец внезапно смягчился.

— Ладно, не ходи никуда, я и эти конфеты съем, может, они и неплохие.

Они пили чай, и Люба украдкой поглядывала на отца. Что это, окончательно испортившийся характер или все-таки первые проявления сенильной деменции? Лучше, конечно, первое, чем второе.

В половине десятого появилась Тамара, уставшая, еле стоящая на ногах после двенадцатичасовой смены. Люба кинулась кормить сестру, Николай же Дмитриевич уселся перед телевизором в ожидании новых сообщений о взрыве в метро.

— Я действительно перестала оставлять папе разогретую еду, — сказала Тамара. — Тут он не обманывает.

— Почему? Не успеваешь? Или ленишься?

— Ни то и ни другое. Я тут водила папу к врачу, а потом осталась поговорить с доктором наедине. И он мне сказал, что старикам ни в коем случае нельзя идти навстречу в бытовых вопросах. Нужно вовлекать их в заботы, давать им поручения и вообще все время заставлять что-нибудь делать. За термос с супом и завернутое в одеяло горячее второе он меня отругал. Пусть, говорит, ваш отец сам все достает, наливает, кладет в нужную посуду, греет, пусть пользуется микроволновкой, и вообще пусть как можно больше пользуется техникой, не надо его щадить, не надо оставлять ему все готовое. И пусть обязательно посуду за собой моет. Только так он сможет сохранить ясность ума и самостоятельность. Научите, говорит, отца пользоваться стиральной машиной и оставляйте ему задание постирать. И вообще оставляйте ему задания по дому, пусть не сидит на месте, пусть двигается, пусть чувствует ответственность и свою полезность. Вот я и стараюсь, как могу. Посуду я за ним, конечно, потом перемываю, потому что папа плохо ее моет, но стараюсь, чтобы он этого не видел. А он, видишь ли, считает, что я ленюсь и хочу его заморить окончательно.

— Надо же, — удивилась Люба, — мне такое и в голову не приходило. Я всегда думала, что долг детей — освободить родителей на старости лет от всех забот и хлопот, создать им тепличные условия.

— Я тоже так думала, — кивнула Тамара. — Выходит, мы с тобой думали неправильно. Что ты решила с днем рождения?

— Пока ничего. Не хочу отмечать. Настроения нет.

— Ну, ты хоть своих-то собери, самых близких. Хотя бы для приличия. Мы все тебя любим и хотим поздравить, наверняка все подарки готовят.

— Кто — все? — грустно усмехнулась Люба. — Родик мне подарок сделал заранее, купил гарнитур с жемчугом. Леля в Англии. От тебя мне никакого подарка не нужно, от папы тем более.

— Нет, Любаня, ты какая-то неправильная, — Тамара укоризненно покачала головой. — У тебя есть Дениска с Юлей, у тебя Лариска с Васей и детьми, у тебя Андрюша и Аэлла. Хоть этот-то круг ты можешь собрать?

— Не знаю. У Андрюши маленький ребенок, вряд ли его жена захочет с малышом тащиться в гости, а бросить жену и идти одному — не в его характере. Что касается Аэллы, то я боюсь, она снова приведет своего бандита.

— И пусть приводит. Тебе-то какая разница?

— Родику будет неприятно. Он на свадьбе у Андрюши так расстроился!

— Ах ты боже мой! — Тамара театрально воздела руки к потолку. — Родику будет неприятно! Все пали ниц и замерли в тревожном ожидании! Любаня, это твой день рождения, и ты имеешь полное право пригласить на него тех, кого ты хочешь видеть. ТЫ, понимаешь, ТЫ хочешь видеть, а не Родик. Вот лично тебе этот бандит, как его, Володя, кажется, неприятен?

Люба пожала плечами.

— Да нет, я бы не сказала. Мужик как мужик, ничего особенно отталкивающего в нем нет. Кроме того, я ему очень благодарна за то, что он почти пять лет помогал мне узнавать о Коле. И Аэлле он очень помог, купил ей клинику, она прямо расцвела на новом месте.

— Ну и все, — отрезала Тамара. — Ты приглашаешь Аэллу, а уж кого она с собой приведет — не твоя печаль. Ты приглашаешь Бегорских и Ларису с Васей и детьми и устраиваешь детскую комнату, слава богу, в твоей хате полно места.

— Как это?

— А очень просто, — рассмеялась Тамара. — Приглашаешь специально обученного человека, который будет возиться с малышней, играть с ними и всячески развлекать, пока взрослые гости празднуют твой день рождения. Такая услуга есть, если хочешь — я тебе найду телефон, позвонишь, договоришься. Все проблемы решаемы, было бы желание.

После разговоров с сестрой Любе всегда становилось легче, и проблемы казались уже не такими огромными, и горе — не таким неизбывным. Они никак не могли наговориться, и Николай Дмитревич уже давно ушел спать, а сестры все сидели, обнявшись, в комнате Тамары и шептались.

Люба все-таки решилась отметить день рождения и не пожалела об этом. Спустя месяц отметили девятнадцатилетие Дениса, на которое пригласили бабушку Юли, Раису, и родителей девушки. В ответ на недоумение Родислава Люба пояснила:

— Дети собираются пожениться и всю жизнь быть вместе. У Дениса нет родственников, кроме тебя. Значит, надо знакомиться с родителями невесты.

Большого энтузиазма это у Родислава не вызвало, но он признал правоту жены и покорно подчинился. Ему было неприятно, что он сам не подумал об этом. «Денис — мой внебрачный сын, Любе он никто, и было бы совершенно естественно, если бы этот разговор затеял именно я, а не Любаша. Почему так получается все время, что мои ошибки приходится исправлять ей?»

Первое знакомство с будущими родственниками прошло довольно гладко, в том числе благодаря тому, что Раиса уже была давно знакома и с Родиславом, и с Любой. Денис обрадовался, увидев свою сиделку, и весь вечер держался рядом с ней: от присутствия родителей Юли ему было неуютно, он стеснялся и робел. Юля тоже смущалась, впервые официально играя роль девушки на выданье, и за весь праздник и двух слов не проронила, словно воды в рот набрала. Оживление за столом поддерживалось в основном усилиями Любы и Раисы, настойчиво вовлекавших родителей Юли в общую беседу. Наконец все расслабились, и дело пошло легче.

— Я смотрю, у вас большая квартира, — заметила мать Юли, крупная, яркая, необыкновенно молодо выглядящая женщина по имени Татьяна. — Если дети поженятся, они будут жить с вами?