Набат - Александр Гера

Лишь провожатый его смотрел во след Арсению с укоризной, пока он не растворился в туманной дымке, какая стелется над полями в час пробуждения земли.

Митрополит Арсений шел и шел, не разбирая пути.

Перед Судских он появился неожиданно, проникновенно распевающий псалом. Судских очень хотелось окликнуть его, ведь шел митрополит из Зоны, чего он не знал, но что-то подталкивало его изнутри: вот идет человек, которым тебе необходим. Он не стал делать этого, настолько проникновенно и самозабвенно пел человек, босой, идущий к престолу Всевышнего. Можно ли останавливать такого в миг его просветления?

Блуждая неприкаянно в дымке, выходя на освещенные места, Судских повидал множество поднимающихся снизу. Обычно они не задерживались, проходя свой путь без остановок, сосредоточенно, готовясь к встрече с Творцом. Не стал он заговаривать с Мастачным, даже с Гришей Лаптевым не стал, понимая, что будет другое время разыскать их, а сейчас нельзя. Наученный горьким опытом, он не лишал идущих сомнамбулического состояния: так он окликнул бредущую Марью, и та превратилась в яркую вспышку, в облачко, исчезла, и больше он не встречал ее. Общаясь другой раз с архангелом Михаилом, он спросил о Марье.

— Ты никогда больше не встретишь ее. Она исчезла совсем. Никогда больше не окликай идущих оттуда, — отвечал архангел. — Остановишь, лишишь их инкарнации, душа эта не появится вновь в человеческом обличье на земле, вместо нее дьявол отправляет вниз своего ставленника. И меня понапрасну не беспокой. Надо что, кличь своего ангела-храни-теля.

— Я виноват, — почувствовал угрызения совести Судских. — Мне так жаль Марью. Прости…

— Бог простит, — сурово ответил архангел. — Ты лучше познавай пришедших, а не идущих. Земля готовится к перерождению, а ты пока не решил, чем будешь полезен лю> дям. Познавай минувшее, — кратко закончил он и ушел прочь, позвякивая мечом о поножи, уверенным шагом пехотинца.

«Земля готовится к перерождению, — осело в памяти Судских напоминание архангела. — Как это произойдет? Бескровно и без потерь вряд ли наступит обновление, и какие жертвы последуют… Он не зря подчеркнул: полезен людям…»

Размышляя, Судских непроизвольно спускался вниз.

«Но ведь возможно! Верую!» — пришли на ум слова экс-президента, когда Судских объяснял ему, из-за чего не повезло работам с нейтрино. «Конечно же! — осенило его, — обновление каким-то образом связано с обузданием радиации, и мне следует полно узнать причины, связанные с торможением данных работ».

Он спустился довольно глубоко. Здесь царил полумрак и висела липкая мга кисейной завесью. Сквозь нее Судских едва различал какие-то снующие тени, поежился: не довелось раньше сходить в подобные глубины, а ноги вели его ниже и ниже.

Постепенно развиднелось, как бывает в пещере, которая освещена костром или факелами.

Он и увидел на малой площадке отблески костра. Вокруг него полулежали в охотничьих нарядах люди. Судских пригляделся. Никого не узнал, кроме одного, по известному всей планете взгляду с усмешкой человека, обремененного многими тайнами, уверенного в своих дьявольских силах.

— Дмитрий Федорович, — позвал Судских.

Человек не пошевелился, усмешка не исчезла. Судских не знал, как поступить. Заводить разговор прямо здесь, среди посторонних, как-то не с руки, а маршал не замечал его.

«Что ж делать-то?» — озадачился он. Подошел ближе. Его опять не замечали. Что-то подсказывало Судских, что эти люди военные.

— Боевая тревога! — выпалил он.

Никакого эффекта. С таким Судских встретился впервые.

«Ладно, — решил он, отходя прочь. — Подъедем с другого бока. Если военные не реагируют на чувство долга, значит, это высшие чины, воинская знать, живущая не долгом, а самосохранением».

Он поднялся выше просто из желания лучше разглядеть эти непонятные места и ощутил вдруг, что ноги вязнут будто в трясине. Стало не по себе, и самописцы в реанимационном блоке отразили причудливой пляской его состояние. Дело происходило днем, и тотчас у ложа Судских собрался весь персонал.

— Расступитесь! — крикнул Толмачев, протискиваясь к Судских. — У строили цирк…

Судских двигал ногами, шевелились губы, сжимались и разжимались пальцы.

— Ой, мама! — вскрикнула медсестра Сичкина.

— Что мама? — разозлился Толмачев, не зная, как поступать в нестандартной ситуации.

— Эй, ангел! Хранитель! — услышали все отчетливо, и никто не двинулся с места, остолбенело выжидая продолжения, но Судских расслабился, затих, и будто ничего не случилось в палате, набитой до отказа медперсоналом.

— С меня хватит! — вытер липкий пот со лба Толмачев. — Пора начальству докладывать, — как бы искал он поддержки среди окружающих. — Пусть вызывают профессора Луцевича, ему и разбираться.

Присутствующим все было до лампадки, лежи здесь хоть сам святой. Одна Сичкина затаила радость в себе от упоминания имени Луцевича. Пусть приезжает быстрее, пусть!..

Судских выглядел обычным уснувшим человеком. Исчезла восковая бледность. Он был недвижим, а всем хотелось ради любопытства, чтобы он задвигался снова, встал и пошел. А то Луцевич, Луцевич, можно подумать, ангел-спаситель…

Ангел-хранитель появился вовремя.

— Ты больше так глубоко не забирайся, — помогал он Судских выбраться наверх. Подросток, а сильный. — Даже мы без предупреждения не делаем этого. Здесь дьявол пошаливает, гадкие места…

Когда посветлело, они остановились. Только тут Судских передохнул и успокоился.

— Спасибо тебе, — поблагодарил он парнишку, разглядывая его.

— Не за что, — беспечно ответил тот. — Для того я и ангел-хранитель. И только твой, конечно.

Парнишка был одет в коротенькую юбчонку, вернее, охвачен куском легкой материи с прорезью для головы и стянут пояском по талии. Получалась юбчонка и безрукавка одновременно, и это было удобно для крылышек, трепыхавшихся у него за спиной.

— Как тебя зовут? — спросил Судских.

— Тишкой, — свободно ответил он.

— Тишкой?

— Вообще-то я Михаил, но я — это ты в прежней жизни.

— Ничего не понял, — затряс головой Судских.

— Да все просто. В прежней жизни ты дожил до двадцати четырех лет, грехов за тобой не водилось и Всевышний назначил меня твоим ангелом с переходным именем Тимофей.

— И когда же я жил в прежней жизни?

Судских поразили черты лица Тимофея. Они удивительно напоминали ему сына с фотографии, сделанной в день поступления в мореходное училище. Такое же открытое для грядущих событий.

— Да-а-вно! — охотно отвечал Тишка. — Я тут засиделся, поджидая тебя. Четыреста лет назад. Мало ты прожил, но здорово!

— И кем я был? — заинтересовался Судских.

— Воеводой-ратником. Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Сам Всевышний тебе место царя-объединителя прочил. И не получилось… Дьявол козни строил, людской беспечностью усыпил.

Судских задумался, вспоминая, что слышал он о Скопи-не-Шуйском. Практически ничего. Действительно, иваны, родства не помнящие. Огорчение проступило на его лице, и Тишка сказал:

— Не огорчайся, княже. Ты был хорошим полководцем, освободил Москву от тушинского вора. Тебя все любили. Ты был удачлив. Ты и сейчас удачлив. Всевышний оберегает тебя.

— А что же лет так мало отпущено было в прежней жизни?

— Тебя отравила жена бездарного твоего родственника. Сущий выжидал четыреста лет, чтобы дать тебе новую жизнь. И опять ты не уберегся. Но сейчас Он не может ждать, и ты поэтому жив. Сам архангел Михаил тебе потворствует, оберегает. А ты без меня нигде больше не расхаживай. Тут небезопасно, в хлябях нижних.

— Спасибо, Михаил Васильевич, — не смог Судских назвать своего охранителя Тишкой, своего именитого предка…

— Не за что, — опять беспечно ответил Тишка. — Только ты называй меня, как положено, Тишкой, Всевышний велел, чтобы сглаза не было, и мы еще поговорим, как от злых женщин обороняться. Я тебе всегда помогу, за четыреста лет многое ведаю, тебя ожидаючи.

— Тогда объясни, почему со мной внизу не разговаривали? Сам Иисус разговаривал, а эти — нет.

— Это просто, — охотно взялся пояснять Тишка. — В том ярусе Всевышний собрал всех, кто пренебрегал разумом ради сиюминутной пользы. Творец возложил печать молчания на их уста. У нас ведь тоже и волнения здесь, и битвы. В нижнем ярусе вроде заложников. Они пособники Аримана. Победит Отец наш, их выпустят. А случается, их меняют на ратников архангела Михаила. Тебя, к примеру, на Илью Трифа разменяли.

— На кого? — не поверил Судских.

— На Трифа, — обыденно повторил Тишка. — Он в ад запросился, его и отпустили. Насильно мил не будешь. Теперь он служит Ариману по знаниям своим, а они-то посильнее, чем у тех, кого ты встретил в нижнем ярусе… Триф — фанатик.