Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Письмо Флокона было как нельзя более кстати: 2 марта король Леопольд I подписал указ о выдворении Маркса из Бельгии навсегда {48}. Маркс, Энгельс и Борн переночевали в доме друга за пределами Брюсселя, чтобы избежать ареста, но 3 марта в 5 часов вечера Маркс был уже в Буа-Соваж — и здесь ему был вручен ордер. В нем был проставлен уже знакомый срок — 24 часа на сборы и отъезд {49}. Женни и Ленхен начали спешно собирать вещи, а это было не самой легкой задачей, ведь они прожили в Брюсселе более трех лет. Маркс созвал пятерых членов Союза коммунистов, включая Энгельса и Гиго, к себе в кабинет. Они договорились о переезде Центрального комитета в Париж и наделили Маркса полномочиями представлять там руководство Союза {50}.

Полиция следила за пансионом и отметила, что Маркса посетили несколько человек от 9 до 11 вечера. В час ночи полицейские ворвались в пансион и поднялись на второй этаж, где была квартира Марксов {51}. В полицейском отчете говорилось, что один из агентов в сопровождении четырех полицейских и горничной ворвался в комнату, где спали Женни и Ленхен. Полиция обыскивала комнаты в течение получаса, после чего они поднялись к Марксу в кабинет и нашли его в домашнем халате, укладывающим вещи в сундуки. На столе стояли стаканы с недопитыми вином и пивом, что служило лишним свидетельством состоявшейся ранее встречи. Офицеры тщательно обыскали комнату и нашли документы Союза, в том числе — о передаче Марксу полномочий. Затем они потребовали от Маркса предъявить документы, и Маркс предъявил им ордера на высылку из Франции и Бельгии. Полиция издевательски сообщила, что ни один из них нельзя назвать удостоверением личности, — и Маркс был арестован. Ему разрешили одеться, после чего в сопровождении полицейских отвели в полицейский фургон {52}.

Перепуганная Женни поспешила к знакомому бельгийскому адвокату Люсьену Жотрану. Она понимала, каковы могут быть последствия у этого ареста — ареста немца в Брюсселе. Полиция могла обвинить его в измене, если бы доказала, что он предоставлял деньги на покупку оружия. Женни поручила Жотрану принять все необходимые меры, чтобы найти Маркса и добиться его освобождения. Все еще в отчаянии, она торопилась по темным улицам Брюсселя, перебегая от дома к дому в своем развевающемся бархатном плаще. По пути она встретила Филиппа Гиго, который проводил ее и поддержал морально и физически. Вместе они вернулись в Буа-Соваж, где полицейский сержант вежливо предложил Женни попрощаться с мужем {53}. Гиго и Женни отправились вместе с ним на вокзал — но только для того, чтобы не найти там Маркса. Вместо этого была допрошена сама Женни — ее спросили, зачем она ходила к Жотрану и есть ли у нее самой надлежащие документы. Гиго запротестовал, говоря, что это абсурд и произвол, — и был брошен в камеру (в полицейском отчете он был назван «жертвой собственной галантности») {54}. Женни тем временем была арестована за отсутствие документов, обвинена в бродяжничестве и помещена в камеру с тремя проститутками {55}.

«Когда я, рыдая, вошла в камеру, мои товарки по несчастью прониклись ко мне сочувствием и предложили место на нарах, на которые я и легла» {56}. Полицейские обещали перевести ее в другую камеру, на двоих, с нормальными кроватями — вторую занимала женщина, арестованная за убийство. Женни была так благодарна за этот переезд, что даже дала тюремщику полфранка {57}.

Следующее утро было унылым и холодным. Женни выглянула в окно камеры и увидела за железной решеткой противоположного окна мертвенно-бледное скорбное лицо. Это был Гиго. «Когда он увидал меня, то стал оживленно жестикулировать, указывая вниз. Я посмотрела в том направлении и увидела Карла, которого вели под конвоем». Не зная, куда его увели, — возможно, на казнь — Женни еще час оставалась в своей камере, терзаемая отчаянием и тревогой, затем ее отвезли в магистрат, где в течение двух часов расспрашивали о деятельности ее мужа и ее самой, но добились, по ее словам, немногого {58}.

«Допрос, разумеется, был незаконен! — писал позднее Маркс. — Единственное преступление моей жены состояло в том, что она, будучи по рождению прусской аристократкой, разделяла демократические взгляды своего мужа» {59}.

В конце концов, никаких обвинений ни Женни, ни Марксу так и не было предъявлено (говорят, он провел ночь в одной камере с сумасшедшим {60}), и они были освобождены в три часа пополудни, всего за несколько часов до истечения срока пребывания в Бельгии. Маркс хотел испросить разрешения для Женни остаться еще на три дня, чтобы собраться самой и собрать в дорогу детей, но она отказалась разлучаться с ним {61}. Они с Ленхен быстро упаковали вещи, и Женни продала то, что успела. Она оставила дорогое серебряное блюдо и фамильное белье с вензелем Аргайлов книготорговцу Фоглеру {62}.

Множество друзей пришли проститься с ними в Буа-Соваж. Стефан Борн, так тепло отзывавшийся о Женни в своих воспоминаниях, что невольно закрадывается подозрение, не был ли он в нее влюблен, писал: «Глубокая грусть омрачала нежные черты ее лица. Мы обменялись рукопожатиями и попрощались, когда она покидала свое временное пристанище. Все для нее всегда было временным, она никогда не имела настоящего дома для себя и своих детей» {63}.

4 марта Маркс, Жени, Ленхен и трое детей, в сопровождении Красного Волка выехали из Брюсселя в Париж. В мерцающем свете фонарей они могли видеть, что поезд полон бельгийских солдат — армия ехала на укрепление границ с Францией {64}. Маркс и его семья ехали дальше, в самый эпицентр восстания, но тревоги в их душах не было, было лишь восторженное и взволнованное ожидание. Женни вспоминала, о чем они тогда думали: «Где мы могли чувствовать себя в большей безопасности, чем под восходящим солнцем новой революции? Мы должны были поехать туда, мы просто обязаны были там быть!» {65}

14. Париж, весна 1848

Великие велики в наших глазах

Только потому, что мы стоим на коленях.

Давайте встанем!

Карл и Женни добрались до Парижа только на следующий день. Было холодно, и дети могли замерзнуть, несмотря на охапки сена, брошенные на пол вагона для лучшей теплоизоляции {2}. Женни держала на руках годовалого Эдгара, а мужчины закутали в свои пальто и прижали к себе девочек. Поездка заняла больше времени, чем обычно, потому что на некоторых перегонах железнодорожные пути были разобраны в знак протеста против железнодорожной компании, служившей промышленному демону. В глухую ночь пассажиры были вынуждены пересесть из поезда в конные омнибусы, пока чинили пути. На рассвете, однако, энтузиазм вернулся к путешественникам; по пути они видели станции, украшенные красными флагами и французскими триколорами. В сельской местности революция казалась праздником, но ближе к Парижу стали видны боевые шрамы: локомотивы, вагоны и эстакады были разбиты и сожжены. Последняя перед Парижем станция, в фабричном городке Сен-Дени, была разрушена полностью {3}.