Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер

даже хороших, обиду и возмущение. Эти чувства вполне могут в какой-то степени обратиться на Святой престол, если он станет посредником в заключении Италией мира с отречением от Германии».

Напомнив, какие горькие чувства вызывает в Германии Версальский мирный договор, заключенный в конце предыдущей войны, Тардини переходил к практическим рекомендациям:

Поскольку унижения и кары, обрушиваемые на Германию, в этот раз окажутся хуже тех, что были после Версаля; поскольку союзники, ослепленные (увы!) ненавистью, будут и дальше чинить произвол и несправедливости в отношении немцев без всякой меры; поскольку враждебное (пусть и несправедливо враждебное) отношение немцев к Святому престолу весьма затруднит существование католицизма в Германии (где церкви придется устранять уже понесенные потери), для Святого престола целесообразно в настоящий момент воздержаться от каких-либо жестов, которые могут быть использованы как повод для обвинений в причастности (пусть даже минимальной) к разгрому Германии.

На другое утро кардинал Мальоне обсудил с папой служебную записку Тардини. Пий XII не знал, на что решиться. Тардини, безусловно, уловил причины его беспокойства, вслух рассуждал понтифик, но теперь, после всех тех случаев, когда он во всеуслышание превозносил ценность мирного сосуществования, разве можно отвергнуть просьбу новых лидеров Италии, если они обратятся за помощью?[686]

Вечером того же дня, одолеваемые сочетанием душевного подъема, настороженности и растерянности, римляне стали массово стекаться на площадь Святого Петра в надежде, что папа выйдет благословить их и тем самым разделит радости и надежды. У папы наверняка возникало искушение выйти на балкон, чтобы окунуться в лучи народного одобрения, но он был человеком осторожным. Разумнее было отказаться от участия в том, что можно истолковать как празднование окончания фашистской диктатуры. Несмотря на призывы, раздававшиеся снизу, Пий XII не вышел и даже не открыл окно[687].

Глава 31

Министерская чехарда

Арест дуче породил волну торжества в Вашингтоне и Лондоне. В письме британскому премьеру Рузвельт настаивал, что они должны потребовать от итальянцев безоговорочной капитуляции. «Весьма вероятно, – отвечал Черчилль, – что падение Муссолини подразумевает и свержение фашистского режима и что новое правительство во главе с королем и Бадольо начнет консультации с союзниками о заключении сепаратного перемирия».

Однако характер новой итальянской власти оставался неясным. В одном из донесений американской разведки его характеризовали так: «Ничто не указывает на то, что силы, поддерживавшие режим Муссолини (монархия, вооруженные силы, Ватикан, Католическая церковь, а также промышленная и сельскохозяйственная база фашистской партии), отказались от своей власти или принципов». Объявленный новый состав кабинета министров был полон чиновников, служивших при прежнем – фашистском – режиме[688].

Сам новый премьер-министр Италии, 72-летний Пьетро Бадольо, был далеко не малозначительной фигурой на протяжении двух десятков лет фашистского правления. Как начальник генерального штаба с тех пор, как в 1925 г. Муссолини провозгласил диктатуру, Бадольо руководил процессом фашизации вооруженных сил. В 1930 г., уже в качестве губернатора Триполитании и Киренаики (североафриканских колоний Италии), он жестко подавлял ливийское сопротивление, сгоняя местное население в лагеря, где погибли в общей сложности 60 000 человек. В 1940 г. он руководил итальянским вторжением во Францию и был смещен со своего поста лишь в результате унизительного поражения, которое итальянские войска потерпели в Греции[689].

Черчилль считал, что союзникам не следует быть слишком привередливыми в отношении состава нового правительства Италии. Кем бы ни были эти люди, главное, чтобы они могли выполнить «принятые обязательства». Оставалось неясным, как следует поступить в случае захвата Муссолини и его, по словам Рузвельта, «сообщников». Черчилль видел такие варианты: «Одни могут считать, что лучше всего быстро казнить их без суда (разве что с освидетельствованием в целях установления личности). Другие – что лучше посадить их за решетку до окончания войны в Европе, а затем решить их участь вместе с участью других военных преступников. Лично мне все равно, как с ними поступят». Рузвельта и Черчилля больше заботило то, что видные деятели фашистского режима станут искать убежища в нейтральных странах. Президент и премьер направили совместную телеграмму в адрес глав тех государств, которые в этом смысле беспокоили их сильнее всего, в том числе и в Ватикан. Они предостерегали от оказания помощи таким личностям «при попытках избежать заслуженного наказания». Британский посланник передал эту депешу кардиналу Мальоне. В конце официального требования была приписка, сделанная рукой монсеньора Тардини. Всего одно слово: «Подождем…»[690]

Эйзенхауэр, воевавший в Алжире, призывал к спешным дипломатическим действиям, пока в Италии еще остаются хоть какие-то власти, способные подписать акт о капитуляции страны: «Если король Италии останется хотя бы недолго главой государства, воюющего с союзниками, то полнейшее отвращение, которое в наших двух странах сейчас обращено на дуче, будет перенесено на него. Таким образом, может сложиться ситуация, в которой исчезнет возможность договориться о почетной капитуляции с королем, и мы останемся без какой-либо другой ответственной власти в Италии». Эйзенхауэр предлагал обратиться со специальным посланием напрямую к итальянскому народу с похвалой за избавление от Муссолини, «орудия Гитлера», и призывом прекратить всякую поддержку Германии. Рузвельт и Черчилль разрешили трансляцию такого послания, однако немного изменили его. Рузвельт написал Черчиллю 28 июля: «Теперь представляется вполне возможным, действуя умело и продуманно, вывести Италию из войны, не жертвуя большим количеством наших пехотинцев и моряков». В ретроспективе эта надежда президента выглядит до трагичности наивной[691].

На территории Италии находилось довольно много пленных британцев, и Черчилль очень беспокоился об их судьбе. Одних только британских солдат там насчитывалось 42 000, а к ним еще добавлялись 26 000 бойцов из других стран Британского Содружества. Их содержали в 70 местах, разбросанных по Апеннинскому полуострову. «Отбросив в сторону этикет, – писал британский премьер Рузвельту 29 июля, – я направил письмо королю Италии через Швейцарию, где подчеркнул нашу горячую, предельную заинтересованность в этом вопросе». Когда Черчилль ранее затронул эту проблему при общении с Рузвельтом, президент предложил использовать свои хорошие отношения с папой, чтобы попытаться помочь. «Я очень признателен за ваше обещание надавить через Папу или кого-то еще, – отозвался Черчилль и добавил: – Если король и Бадольо позволят гансам утащить наших пленных и специалистов и не предпримут все возможное (в том числе и физическую силу), чтобы помешать этому, то переговоры с этим правительством будут невозможны с учетом нашего общественного мнения»[692].

В столицах союзников новость о свержении Муссолини приветствовали радостно и оптимистично, но реакция Берлина оказалась совершенно иной. Фюрер пришел в негодование, которое усиливалось опасениями, что Муссолини казнили. Он тут же вызвал к себе Геббельса и некоторых других членов своего ближнего круга, чтобы подготовить ответ. Гитлер не верил публичному заявлению Бадольо о том, что Италия продолжит сражаться на стороне коалиции. Более того, Гитлер подозревал, что Бадольо выступил против Муссолини лишь после того, как достиг тайной договоренности с союзниками. Первой мыслью фюрера было отправить немецкую парашютно-десантную дивизию, базирующуюся во Франции, в Рим: пусть парашютисты захватят Бадольо, короля и все королевское семейство и доставят их в Германию. Фюрер ошибочно считал, что Ватикан сыграл одну из ключевых ролей в решении короля заменить Муссолини другой фигурой, и ополчился на папу и Святой престол. Однако Геббельс, министр пропаганды, убедил фюрера в неразумности каких-либо действий против папы или Ватикана в текущий момент, поскольку они подорвут доверие к заявлениям рейха о том, что он защищает христианскую Европу от евреев и коммунистических орд. Главный нацистский пропагандист так описывал 27 июля в дневнике эту дискуссию: «Поначалу фюрер намеревался не только арестовать ответственные фигуры в Риме, но и захватить Ватикан, однако мы с Риббентропом весьма твердо воспротивились этому. Не думаю, что сейчас нужно вламываться в Ватикан, да и в любом случае такой шаг был бы крайне неудачным из-за его воздействия на мировое общественное мнение»[693].

Судьба Муссолини и его семьи беспокоила и папу. Через два дня после ареста диктатора кардинал Мальоне составил специальную записку на сей счет. Он знал, что Муссолини держат на военной