Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер

принял форму открытого письма, адресованного кардиналу-викарию Рима и опубликованного не только в ватиканской L'Osservatore Romano, но и в фашистских газетах Италии. Напомнив кардиналу, что папа давно сокрушался по поводу тех кровавых бедствий, на которые война обрекает невинное население множества стран, и тех разрушений, которым она подвергает памятники религии и культуры, понтифик упомянул и о своих неустанных усилиях спасти Рим от бомбардировки: «Но, увы, наши надежды оказались обманутыми. То, что мы столь резко осуждали, теперь случилось».

Еще до авианалета Пий XII полагал, что должен высказаться, если Рим подвергнется удару. Более того, он так часто твердил об этом союзникам, что теперь едва ли мог отмолчаться. Но его письмо скорее походило на выражение сожаления, а не гнева. Британский посланник Осборн счел реакцию папы «чрезвычайно мягкой». Да и Майрон Тейлор сообщил Рузвельту, что понтифик сознательно выбрал не слишком резкие формулировки, видимо, в стремлении не позволить нацистам или фашистам использовать письмо в пропаганде, направленной против союзников[672].

Несмотря на предосторожности папы, фашистская пресса делала все возможное, чтобы представить его послание как громкое осуждение варварства и антикатолицизма союзников. В очередном номере газеты Фариначчи красовался такой заголовок: «Бомбардировка Рима: понтифик осуждает агрессора и клеймит его вечным позором». Далее следовала статья, объясняющая, что «англосаксы» в Лондоне и Вашингтоне особенно довольны бомбардировкой, «ибо она одновременно поразила и столицу Италии, и столицу католицизма»[673].

Письмо папы не произвело особого впечатления на иезуитского священника Маккормика, одного из немногих видных клириков-антифашистов в Риме. В своем дневнике отец Маккормик отмечал, что в папском послании ничего не говорится о том, какие объекты были реальными целями бомбардировки. Он возмущался: «Но почему Ват[икан] не скажет миру более ясно и честно, что главные виновники здесь – те, кто отдал Рим на растерзание врагу, обратив город в военный центр!.. Похоже, у Ватикана не хватает смелости сказать хоть что-то способное обидеть нем[цев] и ит[альянцев], выставить их в невыгодном свете»[674].

Король понимал, что больше ждать нельзя. В четверг, 22 июля, появились сообщения о том, что союзники взяли главный сицилийский город Палермо. Сопротивление американским и британским войскам оказывали главным образом немецкие части, находившиеся на Сицилии. Рассказы о том, что бойцов союзнических войск радостно встречает итальянское мирное население, показывали монарху, что вряд ли стоит и дальше связывать свою судьбу с дуче. Те, кто раньше обеспечивал функционирование фашистского режима, теперь отчаянно искали способы дистанцироваться от него и запустили процесс, позволявший в последующие годы переписать свою личную историю.

Среди этих деятелей фашизма был и 48-летний Дино Гранди, один из первых фашистских бонз, председатель нижней палаты парламента. В день падения Палермо он встретился с Джузеппе Боттаи, до недавнего времени занимавшим пост министра образования. Они обсудили проект резолюции, который Гранди подготовил для Большого фашистского совета, намеченного на ближайшую субботу. Резолюция предписывала в свете разворачивающейся военной катастрофы вернуть королю власть над вооруженными силами, положенную ему по конституции, но узурпированную Муссолини в начале войны. Резолюция также призывала возвратить утраченные полномочия некоторым другим органам власти, однако в ней не было прямого требования сместить Муссолини[675].

Экономическая элита страны тоже стремительно дезертировала из лагеря дуче. Показателен пример Альберто Пирелли, который 23 июля встретился с герцогом Пьетро д'Акуароне, правой рукой короля, чтобы разузнать о планах монарха. Теперь Пирелли ясно понимал, что Муссолини должен уйти, вопрос только в том, как сместить его, не вызвав опасных волнений в стране. И хотя д'Акуароне не сказал, как решил поступить король, у Пирелли сложилось твердое впечатление, что Виктор Эммануил готов действовать. Промышленник дал совет: важно, чтобы новый премьер-министр (вероятнее всего, кто-нибудь из военачальников) объявил о продолжении участия Италии в войне на стороне Германии. Если же Италия все-таки вступит в переговоры с союзниками, то она должна вести их и от лица своих партнеров по гитлеровской коалиции. В таком случае, если союзники предложат разумные условия мира, а немцы откажутся их принять, Италия сможет объявить о выходе из войны, не рискуя услышать обвинения в предательстве.

Делясь этими идеями с герцогом, Пирелли заявил, что для итальянской стороны лучший посредник в переговорах с союзниками – это Ватикан. Оба собеседника сошлись во мнении, что благоразумнее предупредить Ватикан о намерениях короля в последний момент во избежание утечки сведений о плане низложения Муссолини[676].

У фашистских лидеров, которые в субботу, 24 июля 1943 г., прибыли в палаццо Венеция на заседание Большого фашистского совета, назначенного на 17:00, были серьезные основания для беспокойства. Их мучил вопрос, смогут ли они потом выйти из этого здания, не арестуют ли их и не расстреляют ли на месте? Прежде никто не осмеливался бросить подобный вызов самому дуче. На протяжении нескольких часов, предшествовавших заседанию, Чиано и Боттаи помогали Гранди в работе над его проектом резолюции и старались заручиться поддержкой других членов совета.

В 17:15 дуче, облаченный в черную форму фашистской милиции, вошел в зал и занял свое обычное место во главе длинного U-образного стола. Он открыл заседание изложением истории нынешней войны. Диктатор признал, что итальянцы недовольны войной, однако все войны непопулярны. Затем он вкратце описал свой план создания новой линии обороны от союзников.

После того как Муссолини закончил, встал Дино Гранди, чтобы внести свои предложения. Но первым делом он совершил нечто немыслимое – выступил с долгим и страстным осуждением дуче. Гранди обвинил его в том, что он извратил первоначальный товарищеский идеал фашизма и выстроил на его основе личную диктатуру, а перед тем, как принять решение о вступлении Италии в войну, дуче не стал собирать Большой совет и даже не проконсультировался с ним. Гранди продолжал свои обвинения: на протяжении 17 лет дуче сохранял за собой министерские посты во всех трех министерствах, руководивших вооруженными силами, однако не сумел подготовить страну к войне – и теперь всем видны катастрофические последствия этого небрежения. На протяжении всего выступления Гранди дуче молча сидел в своем кресле. Лицо диктатора оставалось бесстрастным.

Муссолини продолжал хранить молчание и когда поднялся его зять. Чиано прибег к своему излюбленному доводу о том, что Германия постоянно обманывала Италию, свою соратницу. Она спланировала нападение на Польшу, не посоветовавшись с партнером, как, впрочем, и все остальные вторжения в Норвегию, Данию, Бельгию, Францию, Россию. Да, теперь итальянцы хотят отмежеваться от Германии, но в этом нет никакого предательства – это немцы предали Италию.

Дебаты растянулись на много часов: заседание завершилось только в 2:30. В конце 19 из 27 членов совета проголосовали за предложение Гранди о возврате монарху поста верховного главнокомандующего и восстановлении конституционных полномочий короля, Большого фашистского совета, правительства и парламента. По сей день не вполне ясно, что при этом думали те 19 фашистских лидеров, проголосовавших за это предложение. Вероятно, их объединяло одно – желание избежать грядущей расплаты[677].

В семь утра Альберто Де-Стефани, один из членов Большого фашистского совета, поддержавших предложение Гранди, незваным явился домой к знакомому высокопоставленному ватиканскому чиновнику. Он объявил, что принес срочные новости, которые необходимо передать папе[678]. Де-Стефани планировал затем посетить королевский дворец, чтобы известить монарха о произошедшем, но первым делом он хотел проинформировать понтифика.

Вызванный по телефону, к ним быстро присоединился монсеньор Монтини. Когда тот прибыл, Де-Стефани объяснил, что Большой совет только что одобрил резолюцию, которая может означать конец диктатуры. По его словам, Муссолини, похоже, сохранял уверенность в том, что король не потерпит никаких попыток сместить дуче с поста.

Никто не знал, как поступит король, но Де-Стефани хотел сообщить папе о том, что, по его мнению, надлежит предпринять. При этом Де-Стефани особо отметил свою уверенность в том, что он говорит от имени большинства членов совета. Как он заявил, надо немедленно начать две серии переговоров – с Германией и с союзниками при посредничестве Ватикана. Германию необходимо убедить в том, что в ее интересах позволить Италии выйти из войны. Ей следует