То было давно… - Константин Алексеевич Коровин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Телеграмма
Осень. Короче день. Снег выпадал и скоро стаивал.
Утро. Я только проснулся, посмотрел в окно. Вдали – крыши изб, мокрые, темные, дорога грязная, синяя. Облетели осины. Трава на лугу пожелтела, скучная. Слуга мой Ленька несет охотничьи сапоги и ставит около меня.
Леньке не нравится осенью в деревне. Хочется в Москву – и он сочиняет разные штучки.
– Ну что, – спрашиваю его, – как погода сегодня?
– Да моросит… – отвечает медленно Ленька. – Говорят, что оспу надо прививать, а то в Любилках черной оспой заболели трое, а к нам Василий заходит оттуда – мед носит.
Я молчу, на меня не действует.
Тогда Ленька идет к моему приятелю Василию Сергеевичу – тот верит.
– Знаете, – говорит мне Василий Сергеевич, – надо уезжать. Здесь, говорят, эпидемия черной оспы, и ящур на язык садится.
– Что такое? – удивился я. – Какой ящур?
– От молока. Молока нельзя пить. Язык как ящерица делается. Во все стороны вертится, пухнет и душит вас. Не угодно ли? Хороша штучка!
– Это кто же тебе сказал, Вася?
– Да вот все говорят… и Ленька. Молока ни под каким видом! Уезжать надо, а как жалко. На реке щука берет, прямо жор. Я вчера двенадцать штук взял.
– Постой, – говорю, – дадим телеграмму доктору Ивану Ивановичу.
– Верно, – соглашается Вася.
Тетушка Афросинья вносит самовар, крынку молока к чаю и оладьи.
– Вот, – говорит Вася, – молока-то нельзя – ящур… на язык садится…
– Чего это вы только, Василий Сергеевич, выдумаете? – говорит тетушка Афросинья. – У людей ящур никады не быват. Это у коров; и то летом – от травы речной заводится.
Приятель Вася наливает в свой стакан и, прихлебывая чай, карандашом составляет доктору телеграмму: «Приезжай немедленно – черная оспа ящур. Захвати лекарства».
– Так хорошо?
– Чего ж еще? Хорошо.
Но Вася не удовлетворен. Он исправляет текст: «Приезжай ящур черная оспа».
– Так лучше, сильней?
– Пожалуй, сильней… Только он подумает, что ты его ругаешь.
– Ах, черт, пожалуй, верно, – засмеялся Вася. – Он, чертова кукла, сразу не разберет. – Вася отхлебнул чай и, медленно прожевывая оладьи, сказал: – Надо вставить «не ты».
Выходило: «Приезжай, не ты черная оспа».
– Что-то не того… – с досадой сказал Вася. – Надо обдумать. – Он встал из-за стола, сел к окну, долго хмурился, писал и, наконец, сказал: – Вот: «Приезжай скорей лечить ящур черную оспу».
– Не годится, – говорю я, – не поймет. Он не ветеринар.
– Это оттого не выходит, – резонно сказал Вася, – что телеграмму надо всегда писать сокращенно. Сократишь, а оно черт знает что получается.
– Это верно, – сказал я, – экономия заедает.
Вася вновь погрузился в размышления и написал:
«Приезжай немедленно, захвати лекарства против черной оспы, ящура на языке».
– Вот теперь ясно, – с удовлетворением сказал он. – А то эта чертова кукла не поймет ничего. – Дай, Ленька, новый лист – начисто переписать. Я, знаете, тоже устал от напряжения мысли.
Взяв новую бумагу, Вася переписал телеграмму начисто и отдал Леньке. Тот повез депешу на станцию.
– Не забудь, – кричал вдогонку Василий Сергеевич, – пошли срочной!
Василий Сергеевич оделся, взял ружье, сажалку и пошел смотреть жерлицы, которые поставил на ночь на щук.
Возвратился Ленька.
– Ну что? – спросил я. – Отправил телеграмму?
– Да, – ответил Ленька, – отправил.
– Что же ты смеешься?
– Да ведь как же… уж очень телеграфисты смеялись, когда принимали.
– Почему? Что там смешного?
– На «чертову куклу» смеялись все.
– Разве Василий Сергеевич написал «чертову куклу»?..
– А как же! Да и как написали… «Захвати лекарство чертова кукла против черной оспы, ящур на языке». Ничего не поймешь… Смешно…
Телеграмму послали по адресу университетской клиники. Ивана Ивановича в клинике не оказалось, и ассистент по телефону сообщил ему о телеграмме. Иван Иванович попросил ассистента прочесть ему текст по телефону. Ассистент прочел и засмеялся.
Иван Иванович ужасно обиделся, и к вечеру мы получили ответ на имя Василия Сергеевича.
Василий Сергеич, прочтя телеграмму, покраснел и сказал:
– Ну, это ему так не пройдет. Так телеграммы не пишут. Ну, голубчик, он меня теперь узнает. Это я так не оставлю.
– Что такое? Дай-ка телеграмму, – сказал я.
– Уходи отсюда! – раздраженно завопил Василий Сергеич на Леньку.
Тот опрометью кинулся к дверям.
По уходе Леньки Василий Сергеевич дал мне телеграмму.
В ней было написано:
«Хотя вы и архитектор, но дурак. Приват-доцент Красовский».
– Ты что же сердишься? – сказал я. – Ты же сам ему написал «чертова кукла».
– Позвольте, я написал второпях, нечаянно. И «чертова кукла» не может быть обидна, это шутка. А писать «архитектор», и на «вы», и «дурак» – это совсем другое дело. Я ему покажу. Он жену-то отбил у купца Испатова под гипнозом. Вы знаете, чем это пахнет? Это Сибирью пахнет. Тот с женой лечиться из Костромы приехал, а он под гипнозом сначала ее взял, а потом, когда тот объясняться пришел, – и его усыпил. Тот спит, непробудно, а он с женой амуры разводит. За это знаете, что полагается? Бессрочные каторжные работы. Да-с. Вы знаете? Вы ничего не знаете. Вот вы дом строили, хорошо, что в деревне, а в Москве бы строили, так в остроге бы сидели-с. Да-с. Строительного устава не знаете. Доски кладете куда попало. Вам ничего. А в Москве за дощечку – положите около или краешком на чужую землю – восемь месяцев тюрьмы.
Вася рассердился и заврался до невозможности. Телеграмма привела его в такое бешенство, что он и про щук забыл. До позднего вечера сочинял ответ и всё рвал.
– Замучился ты, Вася, – сказал я.
– Я без ответа не оставлю! – кричал Василий Сергеевич, запыхавшись. – Вот, посылаю на клинику в университет: «Хотя вы и приват-доцент, но дурак».
– Ну, Вася, это одно и то же, – заметил я. – Скучно. Напиши ему одно слово: «болван». Это все-таки не так обидно и понятнее. Только опять не спутай.
– Это верно, – согласился Вася.
Написал телеграмму и опять послал Леньку на станцию.
– Вот ведь что со мной делают! Нигде нет покою. Куда деваться от разных этих? Ведь вот всё удовольствие испортил. А вы говорите – в раю живем! Хорош рай. Жерлицы сутки стоят. Жор, наверно, щуки попали. Потом эта оспа. Надо в Москву ехать.
У крыльца послышался колокольчик. По коридору кто-то грузно шел. Открылась дверь, и, закутанный шарфом, в дождевом пальто, промокший, вошел доктор Иван Иваныч, сказав:
