То было давно… - Константин Алексеевич Коровин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну и лекарство… – засмеялся Василий Сергеевич.
– Таким средством радикальным вас бы попользовать не мешало, – сказал Иван Иванович. – Дурь-то из головы у вас бы повышибло.
– Эх, – вздохнул Дедушка, покачав головой. – Всё это через ненастье. Время скушное – дождь и дождь…
Железнодорожный случай
Давно это было, в дни беспечной младости. Мне один мой приятель рассказал про нечаянный случай из своей жизни, с ним происшедший, называя его «железнодорожным случаем». Приятель мой Николай Петрович Собакин, которого прозывали мы просто Кокоша, был симпатичный молодой человек. Другие говорили про него «ничего себе, говорливый молодой человек». Он был брюнет, лицо такое веселое, черные усики, черные глазки, выражение несколько испуганное, ротик, когда говорил, дудочкой, несколько сюсюкал. Выражение лица было такое, что будто в чем-то оправдывался. Фигура стройная, подвижная. Когда говорил, то вынимал изящно длинными пальцами толстый серебряный портсигар с желтым шнуром и браво закуривал папиросу. Был он помощник присяжного поверенного, увлекался и часто влюблялся, как полагается молодым людям.
И вот однажды рассказал он нам, приятелям своим, что случилось с ним на железной дороге. «Такой железнодорожный случай», как сказал он нам.
Случилось так, что патрон его, присяжный поверенный, послал его из Москвы в Петербург по делу курьерским поездом. В вагоне поезда, в купе второго класса, он увидел, что рядом с его купе ехала очаровательная молодая пассажирка. В то время, когда кондуктор приготовлял в купе постели, Коля Собакин вышел в коридор вагона и увидел, что соседка по купе тоже вышла в коридор и смотрела в темное окно вагона, за которым была ночь и летели искры паровоза. Соседка, несмотря на позднюю осень, пыталась открыть окно. Оно не открывалось. Коля предложил услуги и помог открыть окно. По этому случаю соседка и Коля разговорились, но из другого купе вышла полная немолодая дама и тоже хотела открыть окно. Коля, как галантный кавалер, помог открыть окно и полной даме. Но разговорился с первой молодой дамой, кстати ей попала искра от паровоза в волосы, и он тушил эту искру и сидел у ней в купе. Она рассказала ему, что эта ее поездка в Петербург последняя свободная, так как в Петербурге она выходит замуж за человека, и этот человек очень похож на него. Но что Коля Собакин веселей, так как ее жених очень серьезный человек.
В эти последние часы свободы вышло так, что она с Колей Собакиным в купе так разговорилась, что села к нему на колени, курила папиросы и целовалась с ним по случаю прощанья со свободой.
– Но она такая хорошенькая, – говорил Коля Собакин, – то есть прямо игрушка, как куколка.
Но на остановке у какой-то станции носильщик принес багаж в это купе, и вошла высокая старуха, занять второе место в купе. Коля Собакин ушел в свое купе, рядом. В своем купе Коля увидел, что над ним уже поместился пассажир на верхнем месте и спал. Коля Собакин лег не раздеваясь и в темноте думал о своей знакомой очаровательной соседке.
– Я так влюбился, понимаете ли, – говорил он нам, – что всё на свете забыл, и так страдал, что она выходит замуж. Лежу и думаю, – говорил он, – принесло это, черт, пассажирку, если б не она…
Долго думал Коля Собакин, спать не может, красавица-соседка не идет из головы. Случай такой редкий. Поезд летит. Остановится на станции и опять мчится. И думает Коля: «А что, если я тихонько открою дверь. Наверно, эта старая пассажирка уж дрыхнет. Я тихо зайду в дверь, ох, как она нравится мне!» И Коля, встав, вышел в коридор. Он тихонько открыл дверь соседнего купе и ползком, снизу, влез в купе. Она лежит. Он слышит ее дыхание. Темно. Он тихо говорит прямо ей в лицо:
– Я, я пришел, я ваш сосед, милая, люблю, люблю, как я вас увидел, я уже любил.
– Кто вы? – спрашивает тихо лежащая.
– Я ваш сосед.
– Да, да, – шепчет лежащая, – я, да, помню, вы отворили окно, молодой человек, вы меня видели, вот, да, что же.
– Я так страдаю, – шепчет Коля.
– Успокойтесь, успокойтесь, зачем, вы так молоды и такой бедовый. Не бойтесь. Наверху – спит.
– Только, понимаете, я чувствую, что-то не то, – говорит Коля, – целую не то, руки какие-то толстые и голос что-то другой. Я думаю, что это спросонья, что ль. Нет. Батюшки! Да ведь это другая. Понимаете ли, – говорит нам Коля Собакин, – я не в то купе попал, насилу я от нее отделался, да к себе скорее. А она за мной: «Куда вы?» – говорит. Тут я увидел ее. «Батюшки! – думаю, – это другая, ужас!» Я закрываю купе, скорей, а она говорит: «А нет!.. Я не позволю! Молодой человек… вы сами…» Я захлопнул скорее купе и запер.
Лежу да думаю: что делать? Она мне сделает сцену, когда в Петербург приеду. И при той. А там еще жених встречает. Лег я это, и сердце так колотится. Скверно себя чувствую. Думаю: вот что, вылезу на станции и поеду со следующим поездом. Жалко, ту не увижу, хотя она мне указала в Петербурге, кондитерскую, где ее можно видеть. Всё равно жених встречать будет, недаром она говорила «кончаются дни моей свободы», верно говорила.
И Коля Собакин встал, выпустил воздух из дорожной подушки, которая называлась почему-то «думка», положил ее в свой чемодан, надел калоши, пальто. И, как только поезд подошел к станции, спустился со ступеньки вагона на платформу, увидал толстую даму, которая закричала ему: «Куда?!» – и бегом побежал по перрону на станцию.
Там заспанный буфетчик посмотрел на него. Коля выбежал со станции, видит площадь, стоит извозчик, спит, он к нему, говорит:
– Вези меня в гостиницу.
– Вам в какую?
– Это Тверь? – спросил Коля.
– Чего – Тверь, ишь ты. Это Волочёк. А вам в
