КОГИз. Записки на полях эпохи - Олег Рябов

– Видишь, под окном красная «копейка» номер «двадцать-двадцать» – это моя разъездная, теперь это наша с тобой разъездная будет. ГАИ не остановит, а остановит – скажешь, что мясокомбинат или Глинка. Это как пароль. Они нас «ремизовскими» считают, а там – все схвачено.

Дальше Сергей узнал, что каждый работник отдела снабжения, бухгалтерии и других непроизводственных служб имеет право вынести через проходную за пазухой или под подолом один батон колбасы в день, начальники отделов, главный инженер, главный бухгалтер и так далее – два батона. Кто зарвался – того подловят на выносе и либо уволят, либо посадят; кто не будет воровать, того подставят и тоже посадят. Один директор только не вписывается в эту привычную порочную систему – он был как бы освобожден от круговой поруки.

Все эти украденные батоны колбасы в течение дня выносились в «нулевой» корпус. Так назывался на комбинате небольшой, ветхий, построенный в прошлом веке, деревянный двухэтажный особнячок, стоящий за территорией, но примыкающий к комбинату не только телом, а скорее душой. Здесь велись предварительные переговоры с поставщиками и заказчиками, оформлялись товарно-транспортные накладные и заказ-наряды, отмечались командировки и проводились оперативки отдела снабжения, здесь играли в домино с экспедиторами и снабженцами в ожидании очереди на погрузку водители. Сюда же неслись в течение всего рабочего дня сотни батонов колбасы, где передавались с рук на руки друзьям, родственникам или просто прятались до окончания смены в многочисленные шкафы, столы и коробки, стоящие в углах.

Курировал всю эту схему некий Коля Сандомирский, капитан УБХСС, который почти ежедневно появлялся на комбинате, встречался с начальником охраны, обходил с ним немногочисленные посты, получал от Глинки регулярный набор, в котором было все – от говяжьей вырезки до сарделек и копченой шейки, и убирался восвояси. Тем не менее эта схема предусматривала регулярные ЧП. Раз в месяц на проходной кого-нибудь ловили с колбасой, и тогда принимались меры: либо увольнение по статье, либо товарищеский суд, а то, может, кое-что и покруче. Буквально за месяц до появления Соловьева на комбинате произошла неприятность, удивившая весь город. Пять лет тюрьмы получила весовщица Соня, жена начальника Главволговятнефтеснаба: не помогли никакие связи, никакие взятки, настолько принципиальным оказалось решение руководства.

Недоумевали очень солидные люди на очень высоких постах: то ли это очередная антисемитская компания, то ли – предупреждение «госснабовским», то ли Соню наказали ребята из автохозяйства за что-то очень серьезное. А Соня работала на весах всего ничего – меньше года, и перешла она туда из снабжения, от Глинки.

Работа на весах мясокомбината была очень важным звеном в системе жизнеобеспечения всего ремизовского автохозяйства. Фургон, вывозивший продукцию с комбината, загружался поддонами с колбасой, в каждом – пятьдесят килограммов, и проходил двойной весовой контроль. Водитель электрокара-погрузчика показывал пальцами весовщице в цеху, которая сидела в застекленной будке над воротами с весами, сколько лишних поддонов он загрузил в машину, а та записывала в транспортную накладную водителю и в свой расходный журнал цифру на соответствующие сто или двести килограммов меньше. Одновременно она ударяла длинной палкой нужное количество раз в крышу грузовика. Вторые весы находились на выезде с территории предприятия, и вторая весовщица сидела в такой же застекленной будке над ними. Водитель, подъезжая, показывал весовщице два или четыре пальца, и та проставляла в своем контрольном журнале вес на соответствующее число центнеров меньше. На маршруте водитель уже сам знал, где он должен скинуть лишние поддоны с московской колбасой.

И не было никакой кампанейщины, связанной с этой осужденной весовщицей. Просто разбился на своей личной «Волге» Колька Пряник – Прянишников, ремизовский водитель: ехал к себе домой в деревню, в Афонино, и воткнулся в стоящий у обочины трактор – темно было. А денег при нем оказалось столько, что дознаватели из ГАИ побоялись к ним прикасаться и вызвали ребят посерьезнее: шутка ли сказать – мешок с деньгами. Ну и бумажки разные здесь же в машине были у дурака Пряника, где все было прописано черным по белому и про весы, и про все магазины. Магазины-то отбоярились: у них все накладные чистые, а вот весовщицу наказали – нашлись свидетели.

Приятной новостью для Сергея оказалось то, что у него теперь были два подшефных магазина, через которые он имел право отоваривать по госценам своих друзей и нужных для производства людей до пятнадцати человек в день. Надо только заранее дать в цех заявку на формирование набора. На следующий день в первом гастрономе, где директором Мария Михайловна, или в магазине для инвалидов напротив Дома партпроса ваш Собакевич или Плюшкин получит все, что ему надо на неделю сытой жизни: печень, языки, вырезку, копченую и вареную колбасу, сосиски и даже бычьи яйца. Правда, дефицит, как копченая шейка, это – лишь в экстренных случаях.

В один из первых дней Сергей познакомился и с Колей Сандомирским. Выпивали в кабинете у Глинки «Посольскую» водку арзамасского разлива и закусывали собственной краковской колбасой. Обэхээсник крепко набрался, стучал кулаком по столу и, скрипя зубами, рычал: «Я вас всех посажу!» На что Леня тихо и грустно говорил ему: «Плохие шутки у вас в управлении, товарищ капитан!»

4

Работа у Соловьева началась на третий день: его разбудил ранний телефонный звонок. Семь часов утра. Звонил дежурный охраны с комбината.

– Сергей Сергеевич, у нас беда – с одним из студентов, что работают подсобниками на строительстве гаража… Он при разгрузке бетонных плит запутался голичкой в стропах крана, и ему оторвало два пальца на руке. Да он еще и упал: сорвался да ударился головой и еще сломал руку. Лежит во дворе. Что делать?

– «Скорую» вызвали?

– Вызвали!

– Да какая там «скорая»! Берите его на руки и тащите в приемный покой пятой больницы. От вас туда меньше ста метров, я сейчас им позвоню, а через пятнадцать минут и сам буду там.

Сергей набрал номер приемного покоя и попросил дежурного хирурга. На удивление – трубку тут же кому-то передали, и мужской знакомый голос что-то невнятное забасил.

– Господи, Ефим? – удивился Сергей, узнав Ефима Подольского, своего школьного товарища, которого встречал на улице раз в полгода, здоровался, но никогда не удосуживался поболтать. – Это Серега Соловьев. Помнишь такого?

– А что, чай, мне тебя не помнить-то: у меня с головой-то все в порядке.

– Ефим, я сейчас от тебя через забор работаю.

– Прознали мы про то, соседи теперь!

– Заместителем директора мясокомбината меня назначили, а вот прописка моя у соседей не радостно начинается.

– Что так?

– Сейчас к тебе парнишку притащат с комбината – ему вроде как палец оторвало. У меня к тебе просьба: лечить его начинай, а вот документы на него пока не заполняй – я еще сам не знаю, кем и как он у меня оформлен. Я у тебя буду ровно через полчаса, и мы все решим: как его оформлять.

– А что случилось-то?

– Я сам пока не знаю. Подожди полчаса, я все выясню и тебе доложу. Жди!

Соловьев даже не умылся в это утро – надел чистую рубашку, затянул галстук и сунул электрическую бритву в карман, отметив про себя, что не плохо было бы вторую бритву держать на работе. Через пятнадцать минут он входил в кабинет Глинки, расположенный в «нулевом» деревянном корпусе. Тот сидел у себя за столом и из огромного бокала пил растворимый индийский кофе, открытая банка с которым стояла прямо перед ним.

– Насыпай кофе, пей! – не здороваясь, запричитал Глинка. – Надо же, мудила… – дальше послышались такие эпитеты, такие колоратурные матерные рулады, что как ни хотелось Сергею их запомнить, чтобы когда-нибудь воспользоваться, он этого сделать не смог. – Три дня назад Ловчев принял на работу этих студентов из политеха. Обещал им платить по два батона колбасы в день: нет ни заявления, ни трудовых книжек. А главное – инструктаж по технике безопасности не проведен, а это – хана!

– А где сам Ловчев?

– Вчера уехал в командировку на уренскую бойню, будет – завтра. Если сейчас что-то не сделать – ему тюрьма!

– Давай, зови Вальку! А лучше – Мишку! Они, наверное, уже здесь, цеха проверяют, – впервые в голосе Соловьева Глинка услышал начальственные нотки и, удивившись про себя, кулаком постучал в стенку. Валька и Мишка Садардиновы были двоюродными братьями и работали у Глинки экспедиторами в отделе снабжения. Хитрые, заискивающие, наглые и вороватые, они, казалось, могли решить любые вопросы и достать все, да и знали они обо всем и обо всех больше, чем надо. В ту же минуту один из них с глуповатым выражением на лице застыл перед своим начальством, застряв во входной двери.