ГИТЛЕР, Inc. - Гвидо Препарата

Правда же заключается совсем в ином. Британский истеб­лишмент всегда был монолитной структурой; разногласия сре­ди правителей, если они и были, касались только политики, но никогда принципов и целей, которые у них всех были одина­ковы. Британцы никогда не испытывали сомнений по поводу того, что надо делать с Гитлером. Было очевидно: в нужное вре­мя уничтожить его и стереть Германию с лица земли — этого требовала имперская логика. Напротив, прагматический во­прос заключался в том, когда нацисты окажутся настолько обманутыми, что их снова удастся заманить в западню воины на два фронта? Ответ был очевиден: для этого с ними некоторое время надо было потанцевать. И Британия танцевала, выделы­вая замысловатые па но полу дипломатического бального зала тридцатых годов, кружась самым замысловатым способом,

но в действительности выписывая заранее обдуманную и пред­сказуемую траекторию.

Тактика, которой придерживалась Британия, предусматри­вала оживление трех политических направлений — это было по­хоже на заготовку инструментов различных размеров, чтобы потом, если появится возможность, можно было воспользовать­ся самым подходящим.

Со времен Версаля элита раскололась на три течения: (1) ан­тибольшевистское, (2) группу «Круглого стола» и (3) умиротво­рителей (см. рис. 5.2).

Рисунок 5.2. Маскарад политиков и дипломатов Его Величества.

С 1919-го по 1926 год в правительстве доминировала первая группа, в которую входили ведущий специалист по иностранным делам сэр Эрик Саймон, посол в Берлине д'Эбернон и южноафриканский имперский министр Ян Сматс; в начале двадцатых годов они выступили как анти­французская фракция, благословившая тайное перевооруже­ние Германии, имея в виду создать из последней «бастион» про­тив коммунизма (106). Вполне вероятно, что именно эту группу имел в виду Веблен, когда в 1920 году намекал на то, что эти влиятельные государственные мужи плели в Версале заговор с целью восстановить германскую реакцию против русского большевизма. Но заговор оказался «круче», чем мог вообразить себе даже Веблен.

Истинным ядром имперского монолита была группа Милнера, позиция которой регулярно печаталась в ежемесячном обо­зрении «Круглый стол»*.

* См. главу 1.

 К этой партии также примыкали Сай­мон и Сматс, так же как и издатель «Тайме» Джеффри Доусон; два ключевых игрока министерства иностранных дел лорд Ло­тиан (Филипп Керр) и лорд Галифакс (Эдвард Вуд) и Сэмюэл (скользкий Сэм) Хор, имперский фактотум на все руки, проис­ходивший из старинного банкирского семейства, который про­вел в России всю Первую мировую войну, будучи сотрудником британской разведки, — «который был настолько тонким знато­ком своего дела, что царь обвинил его в том, что он заранее знал о готовящемся убийстве Распутина» (107).

В период между 1919-м и 1924 годом эти группы вместе кон­тролировали пятую часть кабинета министров, четверть — в пе­риод с 1931-го по 1935 год и одну треть — с 1935-го до 1940 года (108). Для того чтобы успешно вести такую двойственную поли­тику и ждать, как будут разворачиваться события, «Круглый стол» делал вид, что поддерживает — в качестве своей офици­альной политики — абсолютно фальшивый сценарий «мира из трех блоков», согласно которому Германия могла свободно рас­поряжаться в Центральной Европе, ограниченная, правда, на западе защитным валом Британии и Франции, а на востоке оборонительными линиями «отдаленной... и едва обозримой Российской империи» (109).

Версальский договор (1919) и план Дауэса (1924) были преимущественно плодом усилий этих двух групп (ПО).

Была, наконец, группа умиротворителей, включавшая в се­бя разнородное собрание парламентских заднескамеечников, таких как Черчилль и Ллойд Джордж, рекомендовавших «по­четный мир» (111), «беспартийные» технократы типа Норма­на и ряд интеллектуалов — публицистов и писателей типа Кейнса. Все они наперебой старались проявлять благодушие по отношению к вчерашнему врагу и завязывать с ним друже­ские отношения во имя «честности и уважительного отноше­ния к сопернику».

Таким образом, в самый разгар действия плана Дауэса импе­рия располагала добротным набором из трех масок: дружеской маски умиротворителей, маски непримиримых и твердолобых антикоммунистов и безмятежной маски умеренного подхода «Круглого стола». К концу периода веймарской инкубации ан­тикоммунисты отошли на задний план, в то время как стали на­бирать силу умиротворители, но над всеми возвышалась чопор­ная физиономия джентльменов «Круглого стола», и, более того, в политическом спектре появилась даже такая грань, как про­германская партия, руководимая Рольфом Гардинером и подоб­ными ему чувствительными личностями, тяготевшими к обще­му с немцами наследию нордического фольклора (см. рис. 5.2). Это было, однако, маргинальное движение, лишенное народ­ной поддержки и политического влияния (112). Британия в це­лом не испытывала прогерманских чувств, а такие движения были рассчитаны на легковерную публику.

Но настоящий маскарад начался после того, как Гитлер про­держался у власти полгода.

На дипломатическом фронте фюрер начал с того, что 26 ян­варя 1934 года подписал союз с Польшей: это был сигнал к окончанию прежней секретной политики германских генера­лов, которые совместно с Россией вооружались, намереваясь также вместе напасть на Польшу, своего общего врага. Гитлер, напротив, желал видеть Польшу вовлеченной в антибольше­вистскую кампанию, которую предстояло возглавить нацист­ской Германии.

9 апреля 1934 года Германия публично объявила о своем пе­ревооружении — вопреки условиям Версальского договора. Франция встревожилась. В это время Германия принимала гос­тей: капитана Королевских военно-воздушных сил Уинтерботама, разведчика, который сопровождал Розенберга во время осеннего турне последнего по лондонским клубам в 1931 году*,

* См. главу 4, стр. 287-289.

посетившего теперь своего бывшего гостя и самого фюрера. Уинтерботам был сотрудником Ми-16, британской контрразвед­ки, и офицером разведывательного подразделения военно-воз­душного министерства. В разыгрывавшейся пантомиме именно ему было поручено исполнение одной из главных ролей: он дол­жен был представляться «восторженным почитателем» режи­ма — непреклонным умиротворителем — с момента первого из­бирательного успеха нацистов, и, надо сказать, он сумел завоевать полное доверие своих немецких партнеров. Нацисты сказали ему все: они сказали ему, как вместе с Англией они соби­раются искоренить коммунизм, как тщательно готовят они план «Отто», позже переименованный в план «Барбаросса», то есть план вторжения в Россию (113).

25 июля 1934 года отряд австрийских нацистов, натасканный людьми из СС — с одобрения Гитлера, — совершили неуклюжую попытку переворота в Вене: они убили премьер-министра Дольфуса, но на большее оказались не способны. Итальянский дик­татор Муссолини, выступив на защиту Австрии, стянул к ее гра­ницам войска; после этого он обратился к Франции и Британии с призывом совместно примерно наказать зарвавшийся но­вый—дикарский—немецкий режим. Франция в ожидании отве­та обернулась в сторону Британии, а Британия сказала «нет»: никакого военного наказания Германии не будет — игра не стои­ла свеч. Французам стало ясно, что Британия списала Австрию со всех счетов (114). И она действительно это сделала: Муссоли­ни не забудет британского предательства, не забудет его и Гит­лер — с благодарностью; что же касается Австрии, то следу­ющую попытку фюрер ненадолго отложил.

В том же месяце лидер консервативной партии Стэнли Бол­дуин, старая лиса, которому предстояло вскоре стать премьер-министром (июнь 1935-го — май 1937 года), принялся публично «отстаивать» право Германии на воссоздание также и военно-воздушных сил: «Все аргументы говорят в ее пользу, так как Гер­мания беззащитна в воздухе, то она имеет полное право позабо­титься о своей безопасности» (115).

Однако летом 1934 года Черчилль выбрался из своего парла­ментского болота и выступил с важным планом: он начал обха­живать советского посла в Лондоне Майского, напевая ему пес­ни о своей любви к Британской империи — бывшей для него «началом и концом всего», — закончив эти оды обращенным к русским предложением объединиться с Британией против Гитлера (116). Немедленно после этого Черчилль буквально за­топил палату общин своими будоражащими речами, в которых он, между прочим, «предрекал, что в течение недельной атаки на Лондон германские люфтваффе смогут убить и искалечить 30 тысяч человек. Болдуин поручил Ллойд Джорджу отчитать Черчилля за его непонимание всей важности для Британии сильного рейха — бастиона против коммунизма (117).

То был великолепный маневр: теперь в британской пантоми­ме появилась четвертая маска (см. рис. 5.2) — антинацистское, пророссийское ядро, организованное Черчиллем; в тоже время росло влияние умиротворителей, стоявших за спиной Ллойд Джорджа. Это было очень демократично: несколько напряжен­ное лицо, обращенное Британией к миру, — лицо, на котором выражение циничного прагматизма (умиротворения) было в какой-то степени смягчено умеренностью милнеровского братства и открытым бунтом Черчилля. Так. выглядел последо­вательный плюрализм в действии.