ГИТЛЕР, Inc. - Гвидо Препарата

Фрэнк Нокс, министр Военно-морского флота США (1940-1944 годы), признал, что в течение двух лет, с 1934-го по 1935 год, Гитлер получил от Америки сотни современных авиа­ционных двигателей, а сенатская комиссия в 1940 году пришла к заключению, что американские промышленники с согласия правительства продали Германии массу военных патентов: «Пратт и Уитни», «Дуглас», «Бендикс Эвиэйшн» (контролируе­мая «Дженерал моторе», которая, в свою очередь, находилась тогда под контролем компании «Морган») — это всего лишь часть списка корпораций, которые передали «БМВ», «Сименсу» и другим множество военных авиационных секретов (96), а бомбардировщики «Юнкерс-87» строились по технологиям, вывезенным из Детройта.

Западные ученые мужи всегда находили удобные способы вы­крутиться, объясняя эти предательские действия пресловутыми преступными деяниями прогнивших жирных котов, сотрудни­чавших с деспотами ради получения «быстрых долларов», прибегая к обычной литании по поводу «алчности корпора­ций». Такое объяснение действительно годится для нескольких сделок, за которые Германия платила золотом — в этих случаях нацисты не имели никакой выгоды, — но оно не подходит для колоссальных инвестиции союзников, безвозвратно вложенных в Германию без малейшей надежды получить прибыль, не гово­ря уже о том, чтобы вернуть хотя бы затраченное в обозримой перспективе, — отсюда и озадаченность и недоумение Додда. Многие из этих «зарубежных» военных объектов позволили со­юзникам сэкономить на бомбах в конце войны, а потом людей заставляют удивляться тому, что легитимные правительства Британии и Соединенных Штатов начали рассматривать Европу как свои частный домен — новый западный придаток империи, — а Гитлера и его режим как надоедливую неприятность, которую сначала создали и вооружили, а потом уничтожила в длительном мировом конфликте.

Можно удивиться и поведению управляющего рейхсбанков Шахта. В течение нескольких лет, оставаясь практически глухим к заклинаниям Гитлера относительно «натиска на Восток* (Drang nach Osten), Шахт настаивал на возвращении Германии ее африканских колоний. Представляется, что он тоже видел рейх господствующим над Центральной Европой — великогерманский рейх, включающий как минимум Австрию и Чехосло­вакию, но надежно соединенный со своими экзотическими аванпостами мощным военным флотом. Но Гитлер не интересо­вался колониями.

К началу 1935 года внутри нацистского истеблишмента сфор­мировались два блока, представлявшие различные мировоззре­ния и соперничавшие за главенство: проанглосаксонская банковско-промышленная группировка, объединявшаяся вокруг «американца» Шахта, против партии «И. Г. Фарбен» — «Дойче Банк», целью которой был отрыв Германии от рынков, находив­шихся под господством Британии, и создание замкнутого евра­зийского экономического блока (97) — наполовину автаркичес­кой крепости, протянувшейся от Одессы до Бордо.

В августе 1936 года Гитлер составил секретный доклад о вто­ром четырехлетнем плане перевооружения нацистской Гер­мании. Душой этого проекта в действительности была кор­порация «И. Г. Фарбен», а Геринг стал ответственным за его выполнение. Однако новый четырехлетний план, который вступил в действие в сентябре, был лишь толчком, ускорившим подготовку к войне: отечественное производство продовольст­вия, минеральных и синтетических эрзац-материалов*,

* В особенности заменителей каучука и бензина

о кото­ром упоминается в плане, были задачами, выполнение каковых было скоординировано предварительно уже Шахтом, — это про­изводство надо было просто развернуть в более широком мас­штабе (98).

Согласно слухам, которые он сам и распускал, Шахт горячо и открыто критиковал Геринга за расточительное расходование ресурсов и иностранной валюты, и, боясь неконтролируемой инфляции, которая могла стать результатом превращения еще большего количества масла в пушки, он дистанцировался от фю­рера и потерял благосклонное отношение нацистской элиты (99). Этот слух породил другой слух — о том, что конфликт с «Фарбен» стал со временем причиной падения банкира (100).

Как и в 1930 году, Шахт почувствовал, что почва начинает уходить у него из-под ног, но на этот раз, как мы увидим дальше, позиция Британии стала настолько двусмысленной, что даже хитрый «американец» не был уверен в том, какой линии поведе­ния ему следует придерживаться. То, что война неизбежна, бы­ло ясно: сам Шахт с помощью ценных бумаг «Мефо» поднял вер­махт из мертвых — Шахт ни в коем случае не был пацифистом. Но какой войны он ожидал? Возникновение в Британии анти­нацистской партии войны во главе с Черчиллем вселили в Шах­та тревогу, и он решил немного отступить, подстраховавшись публичными спорами с Герингом. История о протестах Шахта относительно риска инфляции и неэкономного использования иностранной валюты — всего лишь басня. На самом деле, как вспоминал позже Гитлер:

[Инфляционный] кризис мог возникнуть только после окончательного преодоления безработицы, а этого не произошло до конца 1937-го или даже до начала 1938 года. До тех пор единственными трудностями, с которыми нам приходилось сталкиваться, были трудности с иностранной валютой. Шахт сказал мне, что мы располагали зарубежным кредитом в пол­тора миллиарда марок, и именно на этом финансовом осно­вании я задумал мой четырехлетний план, который никогда не внушал мне ни малейшей тревоги... так обстоят дела и се­годня [в августе 1942 года], мы не испытываем ни малейшего стеснения в деньгах (101).

26 ноября 1936 года Шахт был освобожден от должности министра экономики и поста уполномоченного по военной экономике; его деятельность теперь ограничивалась управлением Рейхс­банком.

После Kristallnacht, ночи 9 ноября 1938 года, в течение кото­рой по всей Германии оскверняли и разрушали синагоги, Шахт получил от Гитлера последнее предложение, последнюю воз­можность: он должен был предложить влиятельным еврейским деятелям англо-американских финансовых кругов план эвакуа­ции евреев из Германии — осуществлять общее руководство этим делом должен был Монтегю Норман. В целом план Шахта заключался в конфискации богатства немецких евреев для обеспечения выпуска пятипроцентного международного зай­ма, на который должны были подписаться богатые зарубежные единоверцы германских иудеев: конфискованные средства предполагалось направить на погашение долга. Четверть дол­ларовых поступлений но займу предполагалось использовать на оплату выезда из страны экспатриантов (102).

«Это было отнюдь не идеальное предложение», — признал Шахт (103), но, рассуждал он, это было все же лучше, чем оста­вить евреев на милость нацистской партии. Несомненно, его план был воровским и вымогательским и послужил объектом издевательства со стороны Рузвельта в Соединенных Штатах и Чемберлена и Галифакса в Британии; за три дня — с 14 по 17 декабря, поощряемые недовольством своих политиков, ев­рейские банкиры напрягли мускулы и саботировали предпола­гавшуюся конференцию (104), решив дать отпор и не подчи­няться нацистскому шантажу.

Шахт потерпел неудачу, но не был незаменимым человеком: 21 февраля 1939 года он был уволен с поста президента Рейхс­банка. Почетный титул министра без портфеля он сохранял до 21 января 1943 года.

Британский маскарад и повторный обман Германии

«Nostra maxima culpa» («Наша самая тяжелая вина») — так назы­валась глава в одной из многих, похожих друг на друга книг, по­священных британскими историками тому волнующему перио­ду британской истории, получившему наименование «периода умиротворения» (105). «Culpa», «вина», «заблуждение», «достой­ная сожаления ошибка» — так стыдливо обозначают попытку умиротворить гитлеровский режим, который нельзя было уми­ротворить никакой доброй волей. В лучшем случае это называ­ют ошибкой. В худшем — постыдным эпизодом, но в любом слу­чае это представляют следствием заблуждения.

Согласно этому мифу, из-за того, что элита вдруг, совершенно неожиданно для себя, обнаружила, что в своей внешней поли­тике она глубоко расколота на несколько непримиримых тече­ний, Британия, исполненная самых добрых намерений, но со­вершенно ослепленная, оказалась не в состоянии разгадать замыслы нацистов и в результате невольно оказалась отчасти виновной в последовавшей мировой катастрофе. На поверхно­сти британского политического ландшафта действительно по­являются реальные фракции, которые мы воочию видим, у этих фракций есть реальные лидеры, они ведут яростную борьбу друг с другом но поводу жизненно важных для империи вопро­сов. Выгадав на этих политических раздорах — как говорят апо­логеты британского истеблишмента, — Гитлер и дал волю своим безумным амбициям.

Правда же заключается совсем в ином. Британский истеб­лишмент всегда был монолитной структурой; разногласия сре­ди правителей, если они и были, касались только политики, но никогда принципов и целей, которые у них всех были одина­ковы. Британцы никогда не испытывали сомнений по поводу того, что надо делать с Гитлером. Было очевидно: в нужное вре­мя уничтожить его и стереть Германию с лица земли — этого требовала имперская логика. Напротив, прагматический во­прос заключался в том, когда нацисты окажутся настолько обманутыми, что их снова удастся заманить в западню воины на два фронта? Ответ был очевиден: для этого с ними некоторое время надо было потанцевать. И Британия танцевала, выделы­вая замысловатые па но полу дипломатического бального зала тридцатых годов, кружась самым замысловатым способом,