Вихреворот сновидений - Лана Аллина

– И, дорогая Вера, зарубите на симпатичном вашем носу: Ленина мы им не отдадим, понятно? Ни Ленина, ни Шестую статью[45], понимаете? Вот не отдадим – как хотите!

Нет, даже не процедил – не то слово, неточное! – прошипел, как злобная очковая змея, хотя в его словах было не так уж много шипящих звуков. Ну как можно так исследовать проблему! Это и скучно, и неинтересно, и в таком виде вообще непонятно тогда, кому нужна ее работа, в чем реально, не для протокола, конечно, и не для статуса ее актуальность, научная новизна, в чем её предмет и что она вообще дает… А ведь даёт! И чем больше Вера вчитывалась в тексты последних выступлений Берлингуэра – на последнем съезде, а а январском пленуме – тем больше она это понимала. Демократия, свобода в её первоначальном, либеральном и, наконец, в христианском понимании, реальная возможность осуществления базовых прав человека. А главное, читая лидера итальянских коммунистов, она все больше проникалась идеей о том, что демократическая власть должна давать человеку реальную возможность быть счастливым…

Но обо всем этом нельзя было открыто написать. И не хотелось работать на корзину или, в лучшем случае, в стол, чтобы ее диссертация пылилась потом вместе с тысячами посредственных работ где-то на полке, хотя бы и в спецхране библиотеки. И зачем тогда защищать диссертацию под грифом «Для служебного пользования», если даже и в этом случае нет возможности написать правду? Тысяча и одна предосторожность на всякий случай? Но где же здесь логика, где простой здравый смысл? Защита для престижа, для научной карьеры? Потому, что повышает ее личный статус, потому, что noblesse oblige[46]?

Да, статус… Но, вероятно, в этой стране только так это и возможно – ведь недаром поется в песне «Я другой такой страны не знаю…»

Вера тяжко вздохнула и снова склонилась над переводом. Какое-то время она еще спокойно работала, понимая, что ей некуда спешить. Валерка, конечно, сильно ворчал и пыхтел, позвонив ей на работу и узнав об аврале в ее институте, но отправился в гости один и теперь неизвестно, когда придет (дай бог, чтобы не завтра утром!), а Катьку из садика забрала мама, и скорее всего, дочка там останется до воскресенья – иначе этот любознательный шестилетний несносный ребенок со своим миллионом вопросов не дал бы ей закончить перевод.

Неслышно ступая, незаметно подошел вечер и горестно вздохнул. Вера посмотрела на часы – ой, как уже поздно, а она за работой и не заметила: ведь в январе темнеет так рано…

Неслышно ступая, сзади подошел шеф, обдал ароматом дорогого приятного парфюма, неловко обнял Веру за плечи. Ну ничего себе! Дела…

– Ну как дела, Вероня? – сладким густым баритоном пропел Павел Аршакович и еще ниже склонился – как будто над ее переводом, а сам… Ну вот зачем, зачем было надевать сегодня эту кофточку с глубоким вырезом? Да затем только, что она сегодня опять проспала и потом, конечно же, эта её любимая, тонкой шерсти, идеально облегающая фигуру васильковая (так удачно оттеняющая цвет глаз) кофточка попалась ей на глаза в первую очередь – она отложила ее с вечера!

Шеф вплотную придвинул стул, уселся рядом, нежно, как-то словно шутя, вскользь, обволакивающим движением обнял за плечи, посмотрел на нее скользящим взглядом, прошептал вкрадчиво:

– Мы здесь одни сейчас… Вероня… Синеокая златовласочка… Да?

И впился в её губы стремительным нахальным поцелуем, обжигающим, как кипяток. После чего молча вытащил, как фокусник, непонятно откуда, может, из-за спины, три великолепных розы – две алые и одну желтую, чайную – и это в конце января, о боже, где только достал? Да он просто волшебник!! Широким красивым жестом шеф опустил благоухавшие розы в стоявший перед ней высокий бокал, из которого она пила чай. К счастью, бокал был пуст, и лишь на донышке оставалось немного чайной заварки.

– Это тебе… Вам. Извините…

Затем Аршакович быстро встал, аккуратно пристроил стул на место, сказал как ни в чем не бывало:

– Так. Поздно уже… Все. Идите теперь домой, Вера. Только дайте мне сейчас то, что успели перевести, я еще сегодня просмотрю, и отправляйтесь с богом, но завтра – вы помните? – чтоб как штык на рабочем месте, да не к десяти, а к девяти, и чтоб на сей раз никаких опозданий, а то с вами это частенько случается, но это не тот случай, ясно?

– Да уж… Ладно, хорошо. – Она тоже делала вид, будто ничего не случилось.

– «Ладно, хорошо»! – передразнил её шеф. – А всё равно позволяете себе опаздывать! Так, значит, тогда мы завтра до середины дня закончим перевод, потом все куски сведем воедино, затем вечером прогноз напишем… Кстати, продумайте вашу позицию, вам это легко, это же ваша тема! И тогда отдадим машинисткам. Я сейчас с Машей директорской договорился, а она уж там среди девочек-машинисток распределит как-нибудь. В понедельник утром они нам все это отдадут, мы весь текст считаем – и все! Успеем, только времени терять нельзя ни минуты! Да, и перед уходом в журнале распишитесь, не забудьте! У нас проверки по институту начинаются, кто когда пришел-ушел!

Повернулся – и тоже ушел.

Хорошо – напомнил, она бы забыла. Кстати, и за Майку тоже – забежать к ней в отдел!

Ну ничего себе дает Аршакович! Что теперь будет дальше? Ведь, по правде говоря, он совсем не был ей неприятен…

Ах, как красивы, как изящны были розы, какой свежий, душистый аромат они источали – особенно чайная… Как приятно получить в подарок розы в разгар хиленькой плаксивой московской зимы.

В общем, разудалый день у нее приключился.

Дома никого не было. Валерка еще не вернулся: ну, точно, загулял в своих гостях. Конечно, затеяли сочинский преферанс с именинником и другими приглашенными, а если так, то муж почти наверняка вернется домой с первой электричкой метро.

Вера поставила цветы в вазу (что она Валерке скажет?), сварила себе в турке крепчайшего кофе, разложила бумаги, начала быстро-быстро переводить текст. В институте дело у нее продвигалось почти в идеальном ритме – ровно до тех пор, пока не явился Аршакович с обволакивающим взглядом темно-карих, почти черных, лакированных восточных глаз и со своим обжигающим центростремительным поцелуем… А вот дома за письменным столом что-то сразу не заладилось. И ведь не мешал никто: Катька у мамы, Валерки ещё нет, конечно… Однако итальянский перевод вел себя в точности, как её муж, когда тот не хотел отвечать на какой-нибудь каверзный вопрос: строил невинные глазки, шутил, пытался отвлечь внимание – в общем, ускользал.

Поношенный день, измызганный, истерханный вечер, подумалось вдруг.

Вера тяжело вздохнула, снова пошла в кухню, заварила себе прямо в чашку крепкого чая – хорошо, что бабушка дала ей на прошлой неделе пачку со слоном (жуткий дефицит!) – потом вытащила из припрятанной от мужа пачки «Космоса» сигарету, закурила. Вообще-то курила она редко – только чтобы поддержать компанию после бокала хорошего вина или, вот как сейчас, для вдохновения за рабочим столом. Постепенно удалось, наконец, прогнать образ целующегося шефа. Как ни странно, это ей вовсе не было неприятно, наоборот, бодрило… Правда, непонятно, как на всё это реагировать, если он опять начнет… Вера вернулась к переводу и работала, не отрываясь ни на минуту, несколько часов, пока не поняла, что не встанет завтра ни в восемь, ни даже в десять, если сейчас немедленно не ляжет спать.

Она нырнула в сон моментально, не успев даже погасить свет: только потянулась к выключателю – да так и заснула. Но спала, казалось, всего несколько минут, потому что вдруг почувствовала на себе требовательные горячие Валеркины руки, мгновенно расстегнувшие, сдернувшие с нее пижаму, его ищущие настойчивые губы, горячее требовательное, навалившееся на нее сладкой тяжестью тело мужа, уверенного в своем праве обладать ею.

Но как же сильно хотелось спать…

– Вероня, вот так… так…

И она подчинилась ему совершенно, сначала ещё в полусне, затем, по мере того, как его движения делались всё быстрее, требовательнее, грубее, проснулась окончательно, отвечая всем телом на его мощные ритмичные толчки. Впрочем, открыть глаза все же не решалась: почему-то боялась вместо лица мужа увидеть сладострастную физиономию и лакированные темно-коричневые глаза целующего её шефа Аршаковича…

Финал оказался бурным, обжигающим и довольно громким. Правда, было бы еще лучше, если бы мысли не были заняты еврокоммунистом Берлингуэром вкупе с шефом и его центростремительным поцелуем… Но что поделаешь!

После жёсткого секса Валерка еще какое-то время обнимал её, теперь уже удовлетворенно, нежно, и она чувствовала: он уже засыпает. Ну, вот и всё – отвернулся к стенке, засопел.

Зато её сон пропал совершенно. Теперь уже точно не заснуть! Промучившись ещё некоторое время, Вера осторожно, чтобы не разбудить мужа, сползла с дивана, подхватила перевод и отправилась в кухню продолжать своё скорбное дело.