Белая малина: Повести - Музафер Дзасохов

Агубе поддержал его:

— Или же лисица поймает.

— Почему?

— Потому что отбился от стаи.

Я посмотрел на тот берег. Гусей и в самом деле след простыл.

— Как же быть?

— Чего тут раздумывать? — сказал Хаматкан. — Неси домой — и весь разговор.

— На будущий год выведет тебе целую стаю гусей, — подхватил и Агубе.

Думают, что я глупее их. И, конечно, считают трусом. Будь что будет!

— Пошли! — сказал я и решительно повернул домой.

Гусенка я тоже сунул за пазуху. Он все время пищал и вырывался из рук, а теперь притих. Я, крадучись, пробирался домой, опасаясь, как бы кто не догадался, что у меня за пазухой гусенок.

Как только я выпустил гусенка на пол в кухне, он сразу бросился бежать. Сунулся под стол. Потом забился в угол, за веник. Оттуда — к печке… Я ему насыпал отрубей, но гусенок даже и не подошел. Я устал гоняться за ним и махнул на него рукой…

Солнце зашло. На землю спустилась прохлада, стало легко дышать. Коровы до сих пор нет, придется идти искать. Вот уже несколько дней не привозил ей травы, и она снова повадилась пастись за ручьем.

Но далеко ходить за ней на этот раз мне не пришлось, я натолкнулся на нее за углом Бердова дома. Может, она надеялась, что я приготовил ей сочный ужин, и уже направлялась домой.

А вот и Дзыцца идет по улице. Я подошел к ней, взял у нее сумку и мотыгу. Откуда-то появились и сестрички. Бади выхватила у меня сумку и поволокла за собой. Сразу сунулась в кухню. Я крикнул ей:

— Смотри, гусенок убежит!

Дзыцца резко повернулась ко мне:

— Какой гусенок?

Я знал, что мне придется ответить на этот вопрос, и ответ у меня был готов.

— На берегу Уршдона нашел.

Хоть я и ответил без запинки, Дзыцца почувствовала, что я говорю неправду. От нее ничего не скроешь. Не зря она любит повторять, что мысли человека написаны у него на лбу. Она сразу заподозрила неладное.

— Где, говоришь, нашел?

— У самого спуска, за поворотом. Отбились от стаи. Мы с Агубе и Хаматканом пожалели их.

Если она до сих пор хоть немного верила мне, то как услышала о Хаматкане, утвердилась в своих подозрениях.

— Сколько раз я тебе говорила, чтобы не ходил с Хаматканом!

— Агубе тоже с нами был. Хаматкан принес двух гусят, а мы по одному…

— Вы тоже недалеко ушли от Хаматкана. Только Хаматкану досталось два гусенка, а вам всего по одному…

— Мы не крали… — прошептал я.

— Помолчи лучше! До сих пор хоть не обманывал меня, а теперь лжет и глазом не моргнет! Зачем принес чужого гусенка! Ишь ты, пожалел!..

Я больше не смел возражать ей.

— Вот бы Баппу увидел твои проделки! Вот бы обрадовался! Каждое письмо с фронта твоим именем начинал, а ты воришкой сделался. Сегодня — гусенок, завтра — индюки и бараны. А послезавтра, гляди, по дворам начнешь лазать…

Лучше бы не видать мне в жизни никаких гусей, чем слышать такие упреки… Баппу — моя самая большая гордость. Как же я мог не подумать о нем!

Но я снова попытался оправдаться:

— Будто, кроме меня, никто гусят не приносил…

— А почему ты по этим воришкам равняешься?

— Я ни по ком не равняюсь.

— В таком случае сейчас же отнеси гусенка туда, откуда принес. Понял?

Я ничего не мог сказать и стоял, потупившись.

— И если когда-нибудь повторится подобное, то считай, что матери у тебя нет!

Я вздрогнул. Вдруг вспомнился давний сон, который мне приснился, когда я был еще маленьким.

…Будто Дзыцца оказалась на острове. И я никак не мог к ней подойти. Вода неглубокая, дно видно, но только шагну в воду, чтобы добраться до острова, как ноги сразу увязают в болотистой тине. Я зову: «Дзыцца, Дзыцца!» — но ответа нет. Неожиданно рядом со мной оказалась старуха, она обняла меня: «Умерла твоя Дзыцца, бедный ты мой сиротинушка!..» Слезы хлынули из моих глаз, и я крикнул во весь голос: «Дзыцца!»

И проснулся. У меня по щекам катились слезы. Я сел в постели. Солнечные лучи проникали через дверные щели, и в них купались золотистые пылинки.

Еще весь в плену своего сна, я снова крикнул:

— Дзыцца!

Во дворе послышались шаги. Дверь открылась. На пороге стояла Дзыцца, вся залитая солнцем.

— Что с тобой, Габул?

Я спрыгнул с постели и обнял ее с рыданьем.

— Почему ты плачешь?

Но я от слез ничего не мог вымолвить.

Дзыцца взяла меня на руки и прижала к груди.

— Ну скажи мне, что с тобой, Габул? Или испугался чего-нибудь? Или дурной сон приснился?

— Да-а-а… — наконец выдавил я.

Дзыцца еще крепче прижала меня к груди и начала баюкать, стараясь меня успокоить.

— Ну, что же нам приснилось? Расскажи мне, — ласково попросила она.

— Будто ты умерла… — снова зарыдал я.

Дзыцца улыбнулась.

— Так зачем же ты из-за этого плачешь? Я же вот она, рядом с тобой. Перестань, мой маленький, ты же у меня хороший! — И, посмотрев куда-то прямо перед собой, сказала — И что только человеку не приснится!

Я перестал плакать, но не отпускал Дзыцца, словно боялся, что у меня ее отнимут. Наконец она посадила меня на кровать и сказала:

— Оденься, а я подмету двор…

Но я схватил ее за руку:

— Я тоже с тобой пойду!

Я торопливо оделся и вышел вместе с Дзыцца во двор. И до самого вечера не отходил от нее: боялся, что я ее потеряю и больше не найду…

Сейчас я вспомнил этот кошмарный сон. Мне вдруг показалось, что я опять теряю Дзыцца. Вот сейчас она возьмет Дунетхан и Бади и уйдет вместе с ними из дому неизвестно куда… А у меня просто отнимутся ноги, и я останусь как вкопанный, буду кричать во весь голос, но даже сам себя не услышу…

— Я к тебе обращаюсь, — Дзыцца прервала мои мысли, — сейчас же отнеси гусенка!

— Завтра отнесу…

— Отнеси сейчас же! Иначе можешь не приходить домой, нам воришки не нужны.

С поникшей головой я тяжелым шагом спустился по лестнице. Дунетхан и Бади с укоризной смотрели на меня. А я и сам себе был противен. Ведь я думал, что обрадую Дзыцца, рассчитывал сделать ей подарок. Я ухаживал бы за гусенком, к осени он бы подрос…

Но вышло все совсем не так, как я мечтал.

Я только сейчас увидел, что уже наступил вечер. Надо торопиться, а то скоро совсем стемнеет. В это время Цымыржа спускает с цепи своего пса, и тогда уже не пройдешь по улице.

Вышел на берег Уршдона, оглянулся. Никого… Да и кому быть на реке в это время? Достал гусенка из-за пазухи, пустил. Он с писком побежал по камням.

Мне стало жалко его. Куда он денется ночью? Нарвется на лисицу… А во всем виноват я. Зачем я его схватил? И Дзыцца обидел… Я не очень-то и хотел ловить гусят, но Хаматкан и Агубе подбили. Теперь буду умнее. Тоже нашел кого слушать. От Хаматкана всего наберешься: школу бросил, с утра до вечера лазит по чужим садам. Дзыцца не раз наказывала мне, чтобы я не связывался с ним. А я то и дело забываю об этом. А потом жалею, да что толку?

— Ужин на столе, — сказала Дзыцца и вышла из кухни, даже не взглянув на меня.

Про гусенка больше не спросила. Редко я видел ее такой разгневанной.

Я взял со стола стакан молока и кусок хлеба. Хоть я и сильно проголодался, но жевал без всякого аппетита. Хлеб этот Дзыцца приносит, оставаясь сама голодной. Это я раньше думал, что она в сумке приносит то, что осталось у нее от обеда. Дунетхан и Бади и сейчас так думают.

— Ты знаешь, что тебе завтра на работу?

Кажется, голос Дзыцца звучит несколько мягче.

— Может, отучишься воровать!

Нет, еще не скоро отойдет. Неужели так и будет всегда упрекать меня при каждом удобном случае?..

— Сходи к Жамират… Она присылала за тобой.

«Наверно, Дудтул больше не хромает», — подумал я и вышел на улицу.

Жамират стояла у своих ворот. С ней еще кто-то. По смеху я узнал Цаманкуыд. Третий молчал. Цаманкуыд снова чему-то засмеялась. И тут Жамират увидела меня.

— Это ты, Казбек?

Она подошла ко мне.

— Завтра буду ждать тебя. Дудтул в конюшне, арба во дворе у Гадацци. Я буду около пекарни с самого утра.

Маирбег — вот кто стоит с ними и молчит. Тракторист. Я часто вижу его около Жамират. В поле он несколько раз подходил к нам то под одним, то под другим предлогом. А если встретится со мной случайно, обязательно спросит про Жамират. Но сегодня-то, я думаю, они встретились не случайно, а, как видно, Цаманкуыд помогла. А уж если Цаманкуыд возьмется за что-либо, то доведет дело до конца.

Вернулся домой. На кухне темно — наверно, лампу взяли в большую комнату. Дудтула надо будет вывести утром пораньше. Затем — к Гадацци, арбу он никогда не оставляет в конюшне. А Гадацци живет далеко, на самом краю села.

Попрошу Дзыцца, чтобы разбудила. Но подумал об этом и вспомнил про гусенка. И так опять скверно стало на душе…

Ладно, не стану ей ничего говорить, сама знает, что меня разбудить надо.