Рыбья кровь - Евгений Таганов

Зима заканчивалась, лед на Танаисе покрывался оттепельными лужами, пора было отправляться восвояси, чтобы не быть застигнутым в пути весенней распутицей. Караван набирался достаточно большой, помимо полусотни липовцев и полусотни хлыновско-бежецкого ополчения в него вошли с десяток лучших городских ремесленников с семьями, которых Дарник уговорил перебираться в Липов. Двенадцать саней нагрузили короякскими подымными податями, правда, вместо привычных мехов и меда пришлось довольствоваться льном, пенькой и шерстью. Для семейства Друи тоже выделили трое саней, Рыбья Кровь объяснил, что хочет поселить ее в Корояке, где у него чаще будет возможность с ней встречаться.

Путь до Корояка прошел без особых происшествий. Мелким торговцам из речных городищ, желавшим присоединиться со своим товаром к княжескому обозу, Дарник отвечал отказом, зато охотно принял в войско несколько десятков молодых ополченцев. Всю дорогу его мучил вопрос: как быть с теми гридями, что после поражения Жураня подались в Корояк? Наказывать здесь, в чужом княжестве? Это могло быть воспринято князем Роганом не самым лучшим образом. Везти в Липов и наказывать там или просто навсегда запретить им появляться в Липове? Все разрешилось само собой и самым неожиданным образом.

В трех верстах от Корояка навстречу каравану вышли отступившие жураньцы, уже зная и про бескровную победу князя, и про его управление в Перегуде. Для восемнадцатилетних необстрелянных ополченцев было весьма впечатляющим и запоминающимся зрелищем, как построившиеся ровным прямоугольником пятьдесят вооруженных воинов, признавая свою вину, без всяких слов, с опущенными головами встали на колени в мокрый снег. Да что там ополченцы – в крайней растерянности пребывал и сам князь. Весь караван остановился и замер, не смея вздохнуть раньше Дарника. Не шевелился и Рыбья Кровь, подыскивая и не находя нужных слов. Наконец кое-кто из жураньцев осмелился взглянуть на князя, и Дарник жестом приказал им вставать. Вразнобой они медленно поднялись. Движением руки князь указал им место в общей колонне, которое жураньцы тут же поспешили занять. Никто потом старался не вспоминать ни про это коленопреклонение, ни про свое бегство в Корояк. Главное, что победа над норками одержана, а что при этом случилось, не столь важно.

У посадских ворот Дарника ждала еще одна встреча – сам князь Роган со своими разодетыми тиунами выехал приветствовать перегудского победителя. Кругом толпилось немало и посадских людей. Сотни глаз пристально следили за каждым движением и выражением лица своего недавнего строптивого бойника. Дарник их не разочаровал, все делал с завидной медлительностью и невозмутимостью, что выглядело как выражение крайнего достоинства. Отвечал на приветствия, согласился пожаловать к княжескому столу, как должное принял приглашение разместить в городских гридницах и по купеческим дворищам своих воинов. Заминка вышла, лишь когда он спросил у Рогана, куда направлять сани с собранными перегудскими податями.

– Мы потом это обсудим, – уклонился от прямого ответа короякский князь, и сани с пенькой и шерстью отправились пока на гостиный двор.

Перед тем как попасть на княжеский пир, надо было привести себя в порядок, и Дарник с арсами и Друей поехал на свое старое дворище. Там его ждал приятный сюрприз: полное отсутствие чужих людей. Были только раненые жураньцы, которые объяснили, что по распоряжению Рогана дворище возвращено прежнему владельцу.

– Вот здесь вы теперь и будете жить, – сказал Рыбья Кровь отцу Друи. – Один дом ваш, два других для моих гридей.

– Я никогда не занимался содержанием гостиного двора, – гордо возразил тот.

– Справишься с этим – получишь больше. Если откажетесь, потом всю жизнь будете локти кусать, – заверил упрямого старика Дарник.

– А со мной что будет? – выждав подходящий момент, спросила Друя. – Я не хочу с родичами оставаться.

– Придется, значит, строить для тебя отдельный город, – шутя ответил он.

– Я с тобой в Липов хочу, – не приняв шутки, серьезно потребовала она.

– Если хочешь, чтобы тебя там отравили или порчу навели, то поехали, – не особенно возражал Дарник.

Как следует вымывшись и переодевшись в чистое, он с десятком наиболее благообразных фалерников и десятских направился в княжеские хоромы.

Дворский тиун Рогана в тот день превзошел самого себя: на столах вместе с привычными яствами выставлены были и заморские: вина, восточные сладости, напитки из южных фруктов, даже мороженое. Впрочем, Рыбья Кровь пировал с известной оглядкой, памятуя наказ Фемела, пил и ел только то, что и Роган, и всякий раз напрягался, когда за его спиной проходили слуги, разнося новые блюда. С любопытством разглядывал Дарник присутствующих за столом дочек Рогана. Младшая Всеслава особенно приглянулась ему – стройная, горделивая, с нежным бесстрастным лицом, было интересно представлять, как у нее, такой надменной, может проявляться любовная страсть. За весь пир Всеслава ни разу впрямую не взглянула на него, но Дарника это ничуть не обескуражило – ведь пир ради него и устроен, весь город только о нем и говорит, ну, какая девушка может остаться к этому совершенно равнодушной. Напротив, ее подчеркнутое невнимание свидетельствовало скорее о скрытой симпатии. Ну что ж, в качестве будущей липовской княгини она вполне возможна, как о чем-то очень привычном рассуждал самонадеянный победитель норков.

При ближайшем общении князь Роган оказался на редкость умным и приятным собеседником. Удивила его слишком большая зависимость от дружины, о которой он вдруг заговорил, окольно давая понять, почему не пошел на Перегуд: мол, порой его дружина сама решает, сражаться ей или нет.

– Даже когда в поле напротив тебя стоит чужое войско? – изумленно вопросил Дарник.

– Чужое войско тоже не всегда хочет сражаться, – пояснил короякский князь. – Если сошлись в поле только из-за добычи, то всегда можно договориться и так ее поделить, чтобы всем хватило.

– А если враг хочет захватить твою землю и всех твоих подданных подчинить себе? – стесняясь книжных слов, но все же желая услышать ответ, допытывался Рыбья Кровь.

– Это на самом деле не так легко сделать. Думаешь, почему степняки приходят и уходят? Управлять гораздо труднее, чем завоевывать. Никому не хочется выглядеть глупым и неумелым.

Когда-то то же самое Дарнику в Каменке говорил и Тимолай.

– Ты, наверное, удивлен, почему я не возражаю против перехода Перегуда к тебе, – продолжал Роган. – А по той же самой причине. Не сумеешь им хорошо управлять, он снова перейдет ко мне, причем я для этого даже ничего делать не буду. Да и ты ничего сделать не сможешь. Так уж устроена жизнь.

Наутро Дарник проснулся с тяжелой головой. Слова о неумелом и глупом управлении жгли его. Перебирая в памяти подробности своего хозяйствования в Липове, он вдруг вспомнил немало таких моментов, когда его соратники или липовчане недоуменно переглядывались между собой. Тогда он считал, что это из-за того, что его распоряжения слишком неожиданны, вот люди и удивляются: как это нам самим не пришло в голову? Ну что ж, нелепостей наворочено не так уж и много, зато теперь он будет со своими приказами более осмотрителен, решил Дарник и стал думать, где ему достать как можно больше денег. В его шкатулке оставалось всего несколько дирхемов. Вчера, когда он снова спросил Рогана, куда деть привезенные подати, короякский князь наотрез отказался их принимать: мол, ты сам поиздержался в этой осаде, пусть тебе их лен и пенька и достаются.

Рыбья Кровь послал за старым знакомцем купцом Заграем и попытался ему сбагрить перегудские товары. Но тот, по своей торговой привычке, предложил за них столь низкую цену, что Дарник вынужден был отказаться. Взамен он попросил у Заграя к ранее взятым в долг трем тысячам дирхемов еще три тысячи. К его удивлению, Заграй согласился. Княжеская жизнь сразу стала веселее.

Созвав своих беглецов, Дарник объявил, что посылает их в Перегуд в качестве четвертой сторожевой крепостной полусотни. Воины молчали: с одной стороны, в Перегуд не хотелось, с другой – собственную вину надо было как-то заглаживать.

– Все получите жалованье за полгода вперед, – добавил князь.

Жураньцы сразу засобирались в дорогу. Их две с половиной тысячи дирхемов, с воинской щедростью разбрасываемые направо и налево, наверняка должны были понравиться всем перегудцам.

Между тем поток короякцев, желавших больше узнать про осаду Перегуда, не иссякал. Чтобы умерить их любопытство, Дарник приказал выставить на продажу на торжище сорок щитов норков по несуразной цене в десять дирхемов. Все они были тут же раскуплены, а позже он узнал, что некоторые покупатели через день перепродавали их, но уже по пятнадцать – двадцать дирхемов.

Проводив жураньцев в Перегуд, Рыбья Кровь приготовился уезжать. Тяжелый разговор напоследок состоялся с Друей. Как ей было объяснить, что ни по возрасту, ни по положению она ему в липовские наложницы никак не подходит? Вот и изворачивался, пытаясь всучить деньги и говоря, что оставаться даже его постоянной короякской полюбовницей непосильное дело – ведь по малейшему подозрению в измене придется ее казнить, так что самое лучшее для нее – найти себе короякского мужа и наладить нормальную жизнь.